Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

«Щелчок по носу» в личной жизни Бальзака обернулся мощным всплеском его творческой активности. Литературная слава явилась всего лишь моральной (в каком-то смысле и материальной) поддержкой для тщеславного характера романиста. Другое дело, что сейчас он уже не мог остановиться. Потому что окончательно понял: творческий Олимп наконец достигнут. Оноре познал главную тайну своего литературного дара, основу которого составляли три кита: а) писать следует честно, изображая персонажи такими, каковы они есть на самом деле, а не выдумывать их идеализированными куклами на потребу публики; б) качество изображаемых персонажей должно превалировать над их количеством, а сюжетная линия являться всего лишь фоном, усиливающим эти самые качества; и в) художественный реализм – тот литературный базис, на который далее следовало опираться в творчестве.

Приведя в порядок мысли, Бальзак приходит к очевидным выводам: довольно мистики, фантастики и прочих сказок! Основой его творчества должны были стать человеческие судьбы – с непростыми биографиями, разными мыслями, душевными тайнами, переживаниями и устремлениями. И не столь важно, из какого сословия твой главный герой; важнее другое – его внутренний мир, духовный стержень, собственное «я». А ещё – как этот человек способен уживаться с другими людьми, со своим окружением и в социуме в целом. Таким образом, подводит итоги Оноре, его романы должны отражать действительность.

Чем занимались древние скульпторы для получения очередного шедевра? Правильно: они всего лишь отсекали лишнее. Так и в литературе: натуру следует брать прямо на улице – в торговой лавке, в сквере, в собственном дворе, в театре, на рынке, отсекая все лишние элементы, чтобы «слепить» из самородка литературный персонаж. Задача писателя – увидеть в человеке, будь то дворянин, кухарка или стряпчий, то, что не способны увидеть другие. Надо писать так, как это делает умелый скульптор, избавляясь от всего ненужного.

Следует знать широту бальзаковской души, чтобы понять, насколько масштабны были его планы. Оноре вдруг показалось, что он уловил некую невидимую, тонкую, как паутина, нить, витавшую где-то поблизости, находясь буквально на расстоянии вытянутой руки. Бальзак долго не мог дотянуться до этой нити, но однажды всё-таки поймал. То была не нить, а мысль. Чрезвычайно важная – как запах, влекущий крадущегося сеттера к утиной стае. Постепенно, чуть ли не на цыпочках, всё явственнее Оноре улавливал эту мысль, пытаясь воссоздать из чего-то невидимого нечто единое, целостное, ощутимое.

И однажды он добивается-таки желаемого, составив некий план своей дальнейшей литературной деятельности. Решено, он будет писать – да-да! – настоящую эпопею человеческих судеб, которую следует назвать не иначе как «Человеческой комедией». Всё просто: в пику дантовой. Ведь если существует «Божественная комедия», то почему бы по аналогии с ней не создать комедию «человеческую»?

Своими планами по созданию грандиозной «Человеческой комедии» Оноре подробно делится в письме Ганской (от 26 октября 1834 года):

«Я полагаю, что в 1838 году три части этого гигантского творения будут если не завершены, то по крайней мере возведены в виде ярусов, возвышающихся друг над другом, и уже можно будет судить о нем в целом.

В “Этюдах о нравах” будут изображены все социальные явления, так что ни одна жизненная ситуация, ни одна физиономия, ни один характер, мужской или женский, ни один жизненный уклад, ни одна профессия, ни один слой общества, ни одна французская провинция – ничто из того, что относится к детству, старости, зрелости, к политике, правосудию и войне, не будет позабыто.

Когда всё это будет осуществлено – история человеческого сердца прослежена шаг за шагом, история общества всесторонне описана, – тогда фундамент произведения будет готов. Здесь не найдут себе места вымышленные факты. Я стану описывать лишь то, что происходит всюду.

Тогда последует второй ярус – “Философские этюды”, ибо после следствий надо показать их причины. В “Этюдах о нравах” я опишу игру чувств и течение жизни. В “Философских этюдах” объясню, откуда возникают чувства, что такое жизнь. Каковы обстоятельства, условия, вне которых не могут существовать ни общество, ни человек. И после того как я обозрю общество, чтобы его описать, я займусь его обозрением, чтобы вынести ему приговор. Таким образом, в “Этюдах о нравах” заключены типизированные индивидуальности, в “Философских этюдах” – индивидуализированные типы. Позднее, после следствий и причин, должно быть определено начало вещей. Нравы – это спектакль, причины – это кулисы и механизм сцены. Начало – это автор. Но по мере того как произведение достигает высот мысли, оно, словно спираль, сжимается и уплотняется. Если для “Этюдов о нравах” потребуется двадцать четыре тома, то для “Аналитических этюдов” – лишь девять. Таким образом, человек, общество, человечество будут описаны без повторений, рассмотрены и подвергнуты суждению в произведении, которое явится чем-то вроде “Тысячи и одной ночи” Запада.

Когда все будет окончено… последние удары кисти сделаны, тогда выяснится, был ли я прав или ошибался. После того как я покончу с поэтическим воссозданием целой системы жизни, я займусь ее научным описанием в “Опыте о силах человеческих”. И этот дворец я, веселое и простодушное дитя, украшу огромной арабеской из “Ста озорных рассказов”!..

Вот произведение, вот бездна, вот кратер, вот предмет, который я хочу воплотить!»{231}

Невероятная по своей стратегической смелости цель, которую Бальзак поставит перед собой, придаст ему огромную силу самоуверенности. Отныне он прекрасно знает, что делать, как делать и в какую сторону двигаться. Метания закончились.

В одном из своих писем Оноре выведет следующие строки: «Я стану повелителем духовной жизни Европы! Еще два года терпения и труда – и я перешагну через головы всех, кто хотел связать мне руки и помешать моему восхождению. Я изведал преследования и несправедливость, и воля моя стала тверже меди»{232}.

Как всегда, оставалось последнее: пахать как вол.