Граф Остерман

Глава седьмая. А. И. Остерман и «затейки верховников»

После кончины Петра II события при дворе начали развиваться непредсказуемо.

Когда стало ясно безнадежное положение императора, в голове у князя Алексея Григорьевича Долгорукова созрела мысль вручить скипетр своей дочери Екатерине, помолвленной с Петром II. Он пригласил родичей к себе в Головинский дворец и заявил им: «Император болен и худа надежда, чтоб жив был: надобно выбрать наследника». Василий Лукич спросил: «Кого вы в наследники выбирать думаете?» Князь Алексей Григорьевич указал пальцем на потолок — на втором этаже проживала его дочь — и ответил: «Вот она». Эту мысль развил князь Сергей Григорьевич, такой же непримечательный представитель рода, как и Алексей Григорьевич: «Нельзя ли написать духовную, будто его императорское величество учинил ее наследницей». Предложение означало призыв к сочинению фальшивого завещания. Против этого предложения выступил фельдмаршал Василий Владимирович, заявивший: «Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницей. Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии — никто в подданстве у ней быть не захочет. Княжна Екатерина с государем не венчалась». Князь Алексей Долгорукий возразил: «Хоть не венчалась, но обручалась». Но фельдмаршал стоял на своем: «Венчание иное, а обручение иное».

Князь Алексей озвучил свой план действий, рассчитанный на поддержку его гвардейскими полками: «Мы уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына, и если они заспорят, то будем их бить». «Ты, — обратился он к В. В. Долгорукому, — в Преображенском полку подполковник, а князь Иван — майор, и в Семеновском полку спорить о том будет некому».

Лефортовский дворец в конце XIX в. Чб. фотография, Н.А. Найденов, 1883 г. Найденов Н. А. Москва. Соборы, монастыри и церкви. М., 1883

«Что вы, ребячье, врете? — решительно возразил фельдмаршал Василий Владимирович. — Как тому может сделаться? И как я полку объявлю? Услышав от меня об этом, не только будут меня бранить, но и убьют».

Владимир Васильевич счел затею А. Г. Долгорукого столь авантюрной и неосуществимой, что в знак протеста покинул собрание.

Несмотря на сомнения своих родственников А. Г. Долгоруков составил подложное завещание якобы составленное Петром II в пользу своей дочери, а его сын Иван, знавший «руку Петра», подделал подпись умершего царственного отрока. Однако никто не поверил этому завещанию и не стал всерьез обсуждать кандидатуру Екатерины Долгоруковой.

Сановникам из Верховного тайного совета самим довелось решать нелегкий вопрос, кому вручить корону. На нее могли претендовать несколько кандидатов: первая супруга Петра Великого Евдокия Лопухина, вызволенная из сурового монастырского заточения ее внуком Петром II и проживавшая в Москве, где сменила унылую и скудную жизнь на роскошную — на ее содержание было ассигновано 60 тысяч рублей в год.

Владеть короной имели право две дочери единокровного брата Петра Великого Ивана (Иоанна) V Алексеевича: вдова герцога Курляндского Анна Иоанновна и ее старшая сестра Екатерина, супруга герцога Мекленбургского. В голштинской столице Киле находился еще один наследник — 2-летний кузен умершего царя и внук Петра I Карл Петр Ульрих, сын старшей дочери Петра Великого и Екатерины I (будущий Петр III). Его мать Анна Петровна, герцогиня Голштинская, умерла после родов в 1728 г. Ее младшая сестра Елизавета Петровна также располагала правом водрузить на свою голову императорскую корону, о чем напомнил вице-президент Синода Феофан Прокопович. Из названных претендентов в России на тот момент проживали не только Елизавета Петровна, но и первая супруга Петра Великого Евдокия (урожденная Лопухина) и Екатерина Мекленбургская с 12-летней дочкой, принцессой Елизаветой Катариной Кристиной (будущей правительницей России (1740–1741) Анной Леопольдовной).

Неизвестный художник (И.П. Людден?) Портрет Екатерины Алексеевны Долгорукой. 1729. Холст, масло. Из собрания Ф.М. Плюшкина. Псковский музей

Испанский посланник де Лириа 19 (28) января 1730 г. доносил о существовании четырех «партий», каждая из которых располагала кандидатами на трон, первая — принцессы Елизаветы, дочери Петра I; вторая — царицы, бабки настоящего царя; третья — невесты, княжны Долгорукой; четвертая — сына герцога Голштинского.

По справедливому мнению, «партия» герцога имела предпочтительные права на трон, но ее сторонники были немногочисленны. «У принцессы Елисаветы сторонников несколько больше, но и они также не сильны». Самую сильную «партию» составляли, по мнению де Лириа, сторонники царицы бабки и невесты. Эта оценка ситуации испанским посланником, как подтвердили последующие события, оказалась ошибочной.

В пять утра 19 (30) января 1730 г. в Кремле собрался Верховный тайный совет, на который был приглашен генералитет. На заседании обсуждался вопрос о преемнике покойного императора. Бразды правления в Верховном тайном совете взял в свои руки до этого державшийся в тени старейший его член князь Дмитрий Михайлович Голицын.

Среди членов Верховного тайного совета Голицын отличался не только возрастом, но и образованностью. По свидетельству К. Рондо, «он был человеком необыкновенных природных дарований, развитых работой и опытом. Это человек духа деятельного, глубоко предусмотрительный, разума основательного, превосходящего всех знанием русских законов и мужественным красноречием; он обладает характером живым, предприимчивым, исполнен честолюбием и хитрости, замечательно умерен в привычках, но высокомерен, жесток и неумолим». К недостаткам натуры Дмитрия Михайловича, отмеченных К. Рондо, следует отнести его спесь, формулированную английским дипломатом более мягким понятием: «высокомерен».

Петр Великий, как известно, умел ценить таланты, но по каким-то причинам Д. М. Голицын не пользовался у него полным доверием, и он держал его в удалении от себя, назначив на должность киевского губернатора, которую он исполнял в течение десятилетия. Быть может, настороженное отношение Петра I к Голицыну объяснялось тем, что царю было известно осуждение его поведения спесивым сановником. Голицын, несомненно, втайне осуждал и то, что Петр окружил себя не представителями знатных родов, а выскочками из «подлородных» типа А. Д. Меншикова или из ничем не примечательных дворянских фамилий типа Ф. М. Апраксина. Не мог приветствовать Дмитрий Михайлович и выбор царем себе супруги — вместо красавицы из боярской фамилии Петр женился на безвестной «чухонке» Марте, при крещении названной Екатериной Алексеевной.

И все же Петр, ощущая острый недостаток в кадрах при проведении реформы центральных органов власти, вынужден был вызвать Д. М. Голицына из Киева в Петербург и назначить опытного администратора президентом Камер-коллегии. Правда, Камер-коллегия не принадлежала к числу первейших (Иностранных дел, Военной и Адмиралтейской), но, поскольку ведала налогами государства, после первейших являлась самой важной.

При Екатерине I Дмитрий Михайлович совершил еще один шаг в своей карьере: при учреждении Верховного тайного совета в 1726 г. он был назначен его членом.

Со смертью Петра II князь Голицын посчитал, что наступил его звездный час, когда он наконец сможет осуществить свои честолюбивые притязания аристократа. Именно ему принадлежала решающая роль в определении кандидата на осиротевший трон.

Пользуясь различными источниками, я попытаюсь сконструировать речь Д. М. Голицына на заседании Верховного тайного совета. «Мужеская отрасль императорского дома пресеклась, — начал Дмитрий Михайлович, — и с нею пресеклось прямое потомство Петра I. Нечего думать о его дочерях, рожденных до брака с Екатериной; завещание Екатерины I не может иметь для нас никакого значения.

Эта женщина низкого происхождения не имела никакого права воссесть на российский престол, тем менее располагать короной российской. Завещание покойного императора подложно».

Таким образом, сразу была отвергнута кандидатура царской невесты Екатерины Долгорукой, а вследствие того, что она была незаконнорожденной, отпала кандидатура Елизаветы Петровны. Дочери Петра Великого Анна и Елизавета действительно появились на свет до брака родителей, однако позже они были «привенчаны», то есть узаконены, однако об этом Д. М. Голицын не вспоминал. «Незаконнорожденность» Анны Петровны в определенной степени бросила тень и на ее сына, последнего внука Петра I, 2-летнего принца Голштинского Карла Петра Ульриха, но большую роль здесь сыграло то, что со смертью Анны Петровны в 1728 г. связи голштинского двора с Россией сильно ослабели и имя младенца было «забыто».

Затем Голицын деликатно отклонил кандидатуру Евдокии (Лопухиной).

«Я отдаю полную дань, — продолжал речь Голицын, — достоинствам вдовствующей императрицы, но она только вдова государя. Есть дочери царя, три дочери царя Ивана. Конечно, я бы высказался в пользу старшей — герцогини Мекленбургской, если бы она не была замужем за иностранным принцем. Сама она добрая женщина, но ее муж, герцог Мекленбургский, зол и сумасброден». Здесь надобно отметить, что мнение Голицына о герцогине и ее супруге разделяли еще два иностранных дипломата: Маньян и К. Рондо.

Супруг Екатерины Иоанновны Карл Леопольд имел репутацию человека неуравновешенного, вздорного, находящегося в разрыве с женой, потерявшего к тому же к 1728 г. бразды правления своим герцогством из-за ссоры с собственными подданными и австрийским императором Карлом VI. «Верховники» опасались, что он может втянуть Россию в нежелательный для нее конфликт.

«Я думаю, — рассуждал Дмитрий Михайлович после отклонения Екатерины Иоанновны, — что сестра ее, вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, более для нас пригодна: она может выйти замуж и находится в таких летах, чтобы оставить потомство; она родилась среди нас, мать ее русская, старинного и хорошего рода, нам известны сердечная доброта и другие прекрасные качества Анны Иоанновны — вследствие всего этого я считаю ее самой достойной для царства над нами». Другой источник передает эту фразу в другой редакции: «Правда, у нее тяжелый характер, но в Курляндии на нее нет неудовольствия». Последующие события показали, что последняя формулировка более соответствует подлинному характеру Анны Иоанновны, в чем мог убедиться сам Дмитрий Михайлович, сполна испытавший на себе и «сердечную доброту и другие (ее) сердечные качества».

Князь Дмитрий завершил свою речь оптимистической фразой: «Вот, братья, мое мнение; если вы можете убедить меня в лучшем — я приму, иначе я останусь при высказанном мнении».

Выступление Д. М. Голицына было поддержано всеми членами Верховного тайного совета, включая и князя Алексея Григорьевича Долгорукого носившегося с кандидатурой своей дочери Екатерины Алексеевны, как мы помним, помолвленной с покойным императором.

Уставшие от напряжения «верховники» выслушали еще одно предложение Дмитрия Михайловича, к восприятию которого вряд ли были подготовлены: