Граф Остерман

Глава третья. Конгресс в Ништадте

Надо полагать, что царь был вполне удовлетворен деятельностью Брюса и Остермана на Аландском конгрессе, и когда в 1721 г. появилась надобность назначить уполномоченных на конгресс в Ништадте, он велел отправить туда тех же Брюса и Остермана и в тех же должностях — первого и второго уполномоченного.

Автор глав о Ништадтском конгрессе Л. А. Никифоров в фундаментальной монографии «Внешняя политика России в последние годы Северной войны. Ништадтский мир» то и дело употреблял фразы, составной частью которых являются слова: «Брюс и Остерман осведомились…»; «Брюс и Остерман сообщали…»; «Брюс и Остерман писали…»; «Брюс и Остерман выражали уверенность…» и др. Подписывали донесения оба уполномоченных, но их составителем или редактором, несомненно, был Андрей Иванович, и роль Брюса ограничивалась его подписью под донесением или устными указаниями относительно их содержания. Так оценивать «разделение труда» между уполномоченными дают два обстоятельства: во-первых, об Остермане установилось устойчивое мнение современников как о человеке, пользующегося репутацией превосходного стилиста, умевшего четко, ясно и кратко излагать мысли на бумаге; во-вторых, существовала традиция — вельможа, каким являлся Брюс, был избавлен от составления деловых бумаг.

Л. А. Никифоров прав, когда отмечал, что наличие подписей двух уполномоченных под донесениями следует расценивать как свидетельство отсутствия у них разногласий, но это отнюдь не означало, что оба они держали одно перо в своих руках. Поэтому если точно определить роль каждого уполномоченного в составлении донесений, то надлежало бы писать так: «По мнению Остермана, которое вполне разделял Брюс» или: «Остерман с полного одобрения и согласия Брюса составлял донесения…» Я об этом пишу не потому, что считаю формулу, используемую Л. А. Никифоровым, не дающей представления о том, какова была роль каждого уполномоченного в составлении донесений и, следовательно, не освещающей роли Остермана как героя моего сочинения.

О том, что оба уполномоченных пользовались полным доверием Петра и не вызывали у него сомнений в том, что они будут педантично выполнять его указания, явствует из содержания инструкции, которой они были вооружены перед отъездом на Ништадтский конгресс. Эта инструкция отличается от аналогичных документов отсутствием в ней рекомендаций по поведению уполномоченных на конгрессе, перечня вопросов, которые надлежало задать шведским уполномоченным, и содержания ответов на возможные вопросы, сформулированные противной стороной.

Основной документ, врученный уполномоченным, был составлен самим царем и назывался так: «Кондиции, на которых мы мир вечный с его королевским величеством и короной Свейскою заключить желаем». Кондиции состояли из трех пунктов и формулировали территориальные притязания страны-победительницы и в основном повторяли требования, высказанные еще во время переговоров на Аландском конгрессе: безвозмездно передать России в вечное владение Ингрию и Эстляндию с городом Выборгом. Во владение России должна была перейти и Лифляндия, но за нее она должна была уплатить Швеции компенсацию в сумме, не превышающей два миллиона рублей. Именно пункт о передаче России Лифляндии и острова Эзель за уплату Швеции компенсации составлял главное отличие условий мира, выдвинутых на Аландском конгрессе от условий, выдвинутых Россией на Ништадтском конгрессе.

Соответствующей инструкцией были вооружены и шведские уполномоченные Лилиенштедт и Штремфельдт. Предусматривалась передача России лишь Эстляндии с Ревелем. Таким образом, в главном пункте мирного договора в позициях России и Швеции по-прежнему обнаружились существенные разногласия.

Из опыта переговоров на Аландском конгрессе царю и его уполномоченным была хорошо известна манера шведов их затягивать, возобновить по пунктам, по которым уже достигнуто соглашение. Поэтому Брюс и Остерман с целью пресечения проволочек должны были потребовать ответа на их условия мира к назначенному ими сроку.

Открытие конгресса состоялось 11 мая 1721 года. Шведские уполномоченные сразу же заявили, что они никогда не подпишут договора на условии передачи России Лифляндии и Выборга: нам было бы приятнее, сказали они, «ежели б заранее у нас руки обрубить, нежели такой инструмент подписать». Они были готовы уступить России Ингерманландию и часть Карелии, а Выборг непременно должен был остаться за ними, как и все остальные территории, завоеванные Россией. Впрочем, Лифляндию они тоже готовы были уступить, но за компенсацию.

Переговоры в Ништадте, как и на Аланде, велись не только во время официальных конференций, но и на приватных встречах: во время обедов, ужинов, устраиваемых то одной, то другой стороной, а также во время прогулок. Именно в неофициальной обстановке проявилась способность Андрея Ивановича внушить собеседнику мысль, что лучшего защитника интересов Швеции во всем мире, чем он, Остерман, не сыскать.

Шведским делегатам было известно, что Россия одновременно с переговорами ведет интенсивную подготовку к вторжению русских войск на территорию Швеции, и они предложили русским уполномоченным заключить прелиминарный мир. Мир, предусматривавший прекращение военных действий. Проект мирного прелиминарного договора шведские уполномоченные передали Брюсу и Остерману в середине июня 1721 года.

Проект предусматривал уступку России Эстляндии с Ревелем, Ингерманландию с городами по течению Невы, а также часть Лифляндии с Ригой, Динамюнде и Дерптом за денежное вознаграждение. Он, кроме того, содержал условия, ранее не предъявлявшиеся шведскими уполномоченными: обязательства царя не вмешиваться во внутренние дела Швеции, возвращение имений, расположенных на территориях, отошедших к России, прежним владельцам. Наконец, в представленном проекте прелиминарного договора был включен пункт о праве шведов закупать зерно в провинциях, отошедших к России.

Едва ли не самым главным в шведском проекте договора был пункт о прекращении военных действий — шведы вполне оценили катастрофические последствия для своей экономики высадки русских десантов на шведское побережье, до основания разрушавшие промышленные предприятия, города и крепости.

Положение шведской экономики ко времени заседания конгресса в Ништадте оказалось более тяжелым, чем во время Аландского конгресса. Дело в том, что главная финансовая опора Швеции, Англия, обнаружила бесперспективность продолжать войну Швецией, а также оплачивать субсидиями ее военные расходы, а также оставлять в Балтийском море свои эскадры для усиления шведского флота.

Правительство Англии настоятельно рекомендовало шведскому безотлагательно заключить мир с Россией на условиях, ею предложенных. Что касается другого союзника Швеции, Франции, то ее помощь Швеции была более декларативной, чем реальной, поскольку по Амстердамскому договору с Россией Франция обязалась отказаться от субсидий Швеции. Правда, в нарушение условий этого договора Франция продолжала оказывать Швеции финансовую помощь, но делала это тайно, следовательно, в более умеренных размерах, чем раньше. Короче, Франция, как и Англия, требовала от шведов заключения мира с Россией.

Давление на Швецию английской и французской дипломатиями хотя и не приобрело решающего влияния на уступчивость шведского правительства и его уполномоченных на Ништадтском конгрессе, но угроза оказаться в одиночестве в схватке с таким исполином, как Россия, влияла на позицию шведских уполномоченных. 23 июня Брюс и Остерман доносили Петру: «здешние дела в самую горячность пошли… Ныне явно видим, что шведы к миру склонность имеют и паче всего опасаются, что ваше величество с герцогом Голштинским не обязался».

Герцог Голштинский был использован Петром и русской дипломатией в качестве средства давления на Швецию вследствие того, что главным претендентом на шведскую корону являлся сын старшей сестры Карла XII герцог Голштинский. После гибели Карла XII королевой по избранию, а не по наследственному праву, стал не Голштинский герцог, а младшая сестра погибшего короля Ульрика-Элеонора. Герцог Голштинский прибыл в Петербург в 1721 г., был обласкан Петром, согласившимся отдать ему в жены одну из своих дочерей. Герцог в данном случае исполнял роль козырной карты не только в игре русской дипломатии, но и в игре своих сторонников в Швеции. Оба обстоятельства дали повод правящим кругам в Стокгольме для беспокойства, о чем известили Петра Брюс и Остерман.

Информация, которой располагало правительство России о положении Швеции летом 1721 г., позволила ему надеяться на то, что она переживала критическую ситуацию и вынуждена будет согласиться на любые условия заключения мирного договора, предложенные Россией. Русский посланник в Берлине А. Головкин, пользуясь информацией западноевропейских дипломатов, доносил о состоянии Швеции: она «находится в крайнем страхе от силы его царского величества, и так, что нечего больше делать, только с его величеством мир искать с уроном, каков оной ни был». Гессенкассельский принц Георг, проживавший в Швеции, делясь с прусским королем своими наблюдениями, сделал вывод: «Швеция в крайней мизерии находится», он отмечал наличие противоречий в правящей элите, так что все дела у нее с великою конфузией отправляются.

Отсутствие денег в шведской казне, а также людей вызвали упадок флота и армии. Цитированный выше А. П. Бестужев доносил: «Вся Швеция в великой бедности и во отчаянии, что более войны иметь не хотят и что единогласны в том намерении, наипаче и войска, что когда вашего царского величества войска на берега ступят, хотят ружья положить».

30 июня Брюс и Остерман отправили в Петербург донесение и записку под названием «Всеподданнейшее рассуждение о шведском состоянии, сколько оное до негоциации мирной на Ниесштадтском конгрессе касается». И «Рассуждение», и донесение как бы подводили итоги полуторамесячных переговоров на Ништадтском конгрессе: перечислялись пункты, по которым достигнуто соглашение, назывались претензии русских уполномоченных, которые шведы отказываются удовлетворять, а также высказывалось мнение о том, какие притязания шведов можно удовлетворить, а в каких твердо отказать. Уполномоченные исходили из крайней заинтересованности Швеции в заключении мирного договора: «Шведское государство как по внешнему, так и по внутреннему состоянию дел оного видятся, что всеконечно принуждено с его царским величеством мир искать».

Также констатировалось согласие шведских уполномоченных на безвозмездную уступку России Эстляндии и Ингрии. Было достигнуто принципиальное согласие шведов уступить Лифляндию и Выборг. Спор шел всего лишь о размере компенсации за Лифляндию: шведы просили компенсацию в три миллиона рублей, а Петр разрешил своим уполномоченным уплатить максимум два миллиона. Отказывались шведы уступить России и остров Эзель, ссылаясь на то, что население острова снабжает Швецию хлебом. Таким образом, главный пункт договора удовлетворял основные территориальные требования России. Не согласованными оказались пункты, удовлетворение которых для Швеции имело первостепенное, а для России второстепенное значение. Шведские уполномоченные заявили, что они не подпишут договор, если в него не будут включены два пункта: запрещение России вмешиваться во внутренние дела Швеции, под которыми подразумевался отказ России поддерживать право Голштинского герцога на шведскую корону, и судьба земельных владений и сидевших на них крестьян, принадлежавших помещикам, проживавших в Швеции. Эти владения в результате присоединения прибалтийских провинций Швеции к России, то есть с 1710 г., находились в распоряжении русского правительства.