Граф Остерман

Глава вторая. Остерман на Аландском конгрессе

Событием, после которого А. И. Остерману удалось перейти из разряда расторопных клерков средней руки российской Иностранной коллегии в политическую элиту петровской России, оказался Аландский конгресс.

Если бы правительство Швеции руководствовалось во внешней политике благоразумием, то оно начало бы хлопоты о заключении мира с Россией сразу же после катастрофы под Полтавой 27 июня (8 июля) 1709 г., когда Швеция потеряла почти всю сухопутную армию убитыми и пленными. Оставался боеспособным корпус в Померании, но он был разгромлен в 1712 году.

К 1718 г. экономические ресурсы Швеции были почти полностью истощены, ее мужское население было призвано в армию, так что селяне самых плодородных южных провинций лишились возможности в прежних размерах обрабатывать пашню. Войска, дислоцированные в «хлебных провинциях» Швеции, съедали большую часть урожая. Упадок наблюдался и в торговле: если в 1697 г. Швеция располагала 775 торговыми судами, то к 1718 г. их осталось почти в четыре раза меньше — 209. Блокада шведского побережья привела в упадок и промышленность, поскольку лишила ее возможности обеспечивать предприятия сырьем: пенькой, шерстью и кожами.

В не менее плачевном положении оказались людские ресурсы Швеции: ее население к началу Северной войны в 1700 г. насчитывала 1 млн 250 тыс. человек, а к 1718 г. численность сократилась почти вдвое и составила 600–700 тыс. человек, из которых самая работоспособная часть была мобилизована в армию. По сведениям Остермана, в населенных пунктах проживали старики и дети, «ибо из королевских мужиков уже, почитай, никого не осталось, который бы в солдаты не был написан».

Возникает вопрос, на что рассчитывало правительство Швеции, упорно продолжая находиться в состоянии войны с Россией и не проявляя до 1717 г. никакой склонности к миру в тех, как она считала, благоприятных для себя обстоятельствах, дающих шансы на успех? Во-первых, на неуязвимость своей коренной территории, которой можно было угрожать только при наличии у России военно-морского флота, способного противостоять шведскому, которым Россия не располагала; во-вторых, не только на дипломатическую, но и военную помощь Англии и Франции.

Оба упования оказались эфемерными. После Полтавы Россия не располагала на Балтике военно-морским флотом, способным подавить шведский, но усилиями Петра и кораблестроителей балтийский флот ежегодно пополнялся линейными кораблями и галерами; так что уже в 1714 г. оказался способен нанести первое поражение шведам.

Эфемерными оказались и надежды на военную помощь Англии и Франции. Англия, традиционно придерживавшаяся политики грести жар чужими руками, решительно отказывалась посылать свой военный контингент в помощь Швеции. Такую же позицию занимала и Франция, отказавшаяся от непосредственного участия в войне под предлогом отсутствия у нее общей границы с Россией.

Война, безусловно, пагубно отражалась и на экономике России, правда, в меньшей степени, чем Швеции, поскольку ее людские и природные ресурсы во много крат превосходили ресурсы Швеции: она располагала значительными площадями плодородной земли; в отличие от мануфактурной промышленности Швеции, работавшей на привозном сырье, промышленность России почти полностью была обеспечена собственным сырьем. Россия располагала и необходимыми для промышленности полезными ископаемыми: источниками, насыщенными солью, железными и медными рудами. Полотняная и металлургическая промышленность обеспечивали не только потребность внутреннего рынка, но и поставляли свою продукцию для продажи за границей.

Несмотря на это, война оказывала негативное влияние и на экономику России, главным образом на темпы ее развития. Поэтому Петр I тоже проявлял глубокую озабоченность о прекращении изнурительной войны и с охотой откликнулся на предложения шведов начать мирные переговоры.

В середине декабря 1717 г. Петр определил круг лиц, которым поручалось вести переговоры со шведами о мире. Возглавлял этот список авторитетный вельможа генерал-фельдцейхмейстер Я. В. Брюс, назначенный первым уполномоченным. Вторым уполномоченным значился А. И. Остерман, хотя впоследствии именно на его долю выпала главная роль переговорщика — он обладал всеми качествами дипломата, способного с успехом выполнить такое важное поручение, как заключение мирного договора. Андрей Иванович имел скрытный характер, отличался умением быть непроницаемым и в то же время мог втереться в доверие к собеседнику, умел навязывать ему мысли, которые тот к концу беседы уже считал своими собственными.

Делегация прибыла на один из островов Аландского архипелага на Балтийском море в конце апреля 1718 года. Делегация Швеции тоже состояла из двух персон: первым уполномоченным значился такой же, как Брюс, вельможа Гилленберг; второй уполномоченный, Герц, выполнял в шведской делегации такую же роль главного переговорщика, как Остерман — в русской. Впрочем, различия между ними состояли в том, что Герц был наделен более обширными полномочиями — ему разрешалось принимать решения без согласования их со Стокгольмом, в то время как Остерман должен был даже по мелким вещам испрашивать разрешения Петербурга.

Первое заседание Аландского конгресса состоялось 12 мая 1718 г., последующие происходили довольно часто, продолжительные перерывы имели место в тех случаях, когда уполномоченным сторон доводилось запрашивать свои правительства и ожидать от них ответов на вопросы, выходившие за содержание инструкций, которыми они руководствовались. На первом же заседании русские уполномоченные заявили о территориальных претензиях на Эстляндию и Лифляндию, встретившие решительное несогласие шведов их удовлетворить, мотивировавших свой отказ тем, что обе провинции являлись житницами Швеции, а уступку Ревеля России, кроме того, шведы считали невозможным потому, что владение им Россией представляло угрозу для Финляндии. Русская делегация, напротив, считала непременным условием мира включение Эстляндии и Лифляндии в состав России на том основании, что если они останутся во владении Швеции, то она их может использовать в качестве плацдарма для нападения на Россию.

Поскольку обе делегации отказывались от уступок, будущее конгресса оказалось весьма шатким, ибо на первом же заседании переговоры зашли в тупик. По поводу позиции шведской стороны Брюс и Остерман доносили царю: «Мы удивляемся, как он, Герц, и мыслить может, что ваше величество такой мир учинит, когда вы чрез 18 лет с счастьем и славою войну вели и оную с Божьею помощью и далее с меньшею силою вести можете, понеже великая часть тех провинций всегда к российской стороне принадлежала и вашего величества наследные земли суть. И для того ваше величество причины имели назад возвратить искать: но ежели ныне вашему величеству теми одними провинциями удовольствоваться, то какое вам из сей долгой войны за такие великие иждивения награждение было и Санкт-Петербург вашему величеству никакой или весьма малой пользы будет, ежели Ревель и все другие провинции за вами не останутся; но когда Ревель и Гельсингфорс в шведском владении останутся, то и весь фарватер от Санкт-Петербурга у них же в руках будет, и таким образом вам весьма полезнее в войне остаться, нежели такой неприемлемый мир учинить».

Англо-французская дипломатия, и особенно английская, всеми силами поддерживала шведских политиков, не соглашавшихся уступить России прибалтийские провинции. В этих условиях А. И. Остерман считал необходимым для России предупредить происки Англии и Франции: «потребно есть, дабы его царское величество подлинные свои меры взял или к сильному продолжению войны, или к миру».

Между тем шведская сторона не подавала никаких признаков стремления к миру. Хотя Карл XII, по словам шведского барона Шпарре, в свои 36 лет «уже весь стал сед и оплешивел, и токмо по обеим сторонам за ушами немного волос кудреватых осталось», он сохранял привычку вставать в 1 час ночи и до восьми утра скакать верхом на лошади. Чтобы оказать королю внимание и сделать его склонным к миру, в Петербурге решили подарить ему черкасских и калмыцких лошадей. Была выделена и значительная сумма для подкупа шведских дипломатов и стимулирования их стремления к переговорам. Давать подарки противнику, чтобы он был сговорчивее, было распространенным явлением в европейской дипломатии. В России решили, по предложению Остермана, кроме подарков компенсировать утрату Швецией Прибалтики и особенно Ревеля, обещать ей земли «в другом месте».

Никитин Иван Никитич. Портрет Петра I. Пер. пол. 1720-х гг. Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Чтобы склонить шведов к миру, Остерман считал необходимым не ограничиться подарками Гилленштедту и Герцу и рекомендовал освободить из плена сына брата влиятельного шведского вельможи.

Событием, тормозившим заключение мира, был процесс царевича Алексея. Дело в том, что в столицах Европы сильно преувеличивали позиции сторонников царевича и полагали, что семейные раздоры в Петербурге вынудят царя пойти на значительные уступки, стремились затягивать переговоры в ожидании для себя более благоприятных времен. И в России все внимание правительства было сосредоточено на деле царевича, что тоже отвлекало Шафирова от мирных переговоров. Он писал Остерману: «о чюдесных новых делах здесь у нас, и сами вы признаете, какой нам ныне есть досуг». Шафиров даже грозил голландскому резиденту де Би возбудить против него уголовное дело за его донесения своему правительству о смерти царевича, наносившие вред престижу России. По официальной версии, он умер от «апоплексического удара», а де Би извещал, что ему отрубили голову топором. В результате де Би был отозван из Петербурга.

Роль Остермана в переговорах была значительной не на официальных конференциях, а во время частных бесед с Герцем. Именно в частных беседах Остерман достиг значительных успехов: Герц дал согласие уступить России Лифляндию и Эстляндию, но не соглашался отдать ей Ревель.

8 июля 1718 г. Остерман прибыл в Петербург за дальнейшими указаниями от царя. Зная о том, что у него много врагов, Остерман убеждал канцлера Г. И. Головкина и вице-канцлера П. П. Шафирова, что он «во всем сем деле поступал как честному и верному слуге его царского величества надлежит».

Остерман поощрял уступчивость Герца подарками. Но на этом этапе переговоров они не могли иметь решающего значения, поскольку на первый план выдвигался вопрос о компенсации. Если в предшествующих переговорах обещание России компенсировать Швеции за утрату территорий высказывались в общей форме, то теперь Герц настаивал на их конкретной реализации. В результате вопрос о компенсации приобрел архиважное значение как для итогов переговоров, так и для судьбы переговорщиков — Герца и Остермана. Герц извещал русских уполномоченных, что «его кредит, честь и благополучие от учинения сего мира зависят». Отсутствие подвижек в переговорах и возникшие трения с Брюсом дали повод Остерману задумываться об оставлении службы в России и возвращении на родину в Вестфалию, где он, будучи нагим и босым, готов был довольствоваться «хлебом и водой».