Граф Остерман

При ведении дальнейших переговоров Брюс и Остерман руководствовались рескриптом Петра I от 4 июля 1721 г., учитывавшим достигнутые результаты переговоров и определявшим меру взаимных уступок и обязательств. Шведы должны были обязаться «ни в которое время и никогда, вечно и ни под каким претекстом (предлогом. — Н. П.) во оные (присоединенные к России территории. — Н. П.) вступаться, и назад их требовать не будут, но наипаче обязуются и обещают его царское величество и его секцессоров (наследников. — Н. П.) российского престола при спокойном оных владении всегда содержать и оборонять».

Что касается невмешательства России во внутренние дела Швеции, то Петербург отказывался от категорических требований, высказанных Петром в предшествующее время о включении в договор обязательного пункта о правах герцога Голштинского на шведский престол, и ограничивался менее решительной формулировкой: «по последней мере» добиваться, чтобы герцог «не был в том забыт».

Рескрипт царя от 4 июля предоставлял уполномоченным право угрожать шведам возобновить активные военные действия, если те будут затягивать переговоры: «При том же надлежит вам и то ясно объявить, что мы долго сей негоциации продолжать без действ воинских оставить для многих статских и воинских резонов не можем, ибо уже по прежним их поступкам спробовали, что такую тщетною проволокою много удобных случаев туне пропустили, и для того мы велели к действам главным здесь и в Финляндии сильные приуготовления учинить и буде они тот трактат продолжать будут, тот за зло не приняли, что мы не упуская к действам удобного времени, принуждены будем в том взять резолюцию, и что мы во всем том пред Богом без всякого ответа будем».

В другом рескрипте, отправленном делегатам 11 июля, Петр решительно отвергает заключение прелиминарного договора, предложенного шведскими уполномоченными, настаивая на том, «чтоб главный трактат ныне заключить», который должен быть подписан в две-три недели, «а по высшей мере и в месяц». Затяжку переговоров шведы, по мнению Петра, чинят с целью «провести сию компанию без действа, что нам позволить невозможно».

Ко времени получения рескриптов Петра I от 4 и 11 июля на конгрессе оставались несогласованными границы между Россией и Швецией в Финляндии и Карелии, вопрос о включении в договор пункта о правах герцога Голштинского на шведский трон, а также вопросы о размерах и сроках выплаты компенсации за Лифляндию и о возвращении маетностей. Шведы настаивали, чтобы компенсация была уплачена за все территории, отошедшие к России, в то время как Брюс и Остерман требовали исключить Ингрию, ранее принадлежавшую России и захваченную шведами в начале XVII столетия. Наконец, русские уполномоченные отклонили требования шведских о том, чтобы русское правительство признало за эстляндским и лифляндским дворянством привилегии, предоставленные ему Ульрикой-Элеонорой в 1719 г., то есть десять лет спустя после того, как Лифляндия и Эстляндия оказались во владении России.

К началу июля 1721 г. Брюсу и Остерману удалось достичь значительных успехов в главном вопросе, из-за которого началась Северная война, — получить согласие шведов уступить России Эстляндию, Лифляндию, Ингрию, часть Карелии и город Выборг. Владение этими территориями на побережье Балтийского моря превращало Россию в морскую державу. Вместе с тем остались несогласованными ряд вопросов, одни из которых имели большое значение для России, другие для Швеции.

Надлежало окончательно урегулировать вопрос о границе в районе Выборга: шведские уполномоченные Лилиенштедт и Штремфельд считали, что владение узкой территорией на север от Выборга должно удовлетворить Россию, и ее расширение предоставит России плацдарм для овладения Финляндией. Русские уполномоченные требовали отодвинуть границу от Выборга на 30–50 километров, что должно обеспечить безопасность крепости. Они заявили, что Россия не намерена захватить Финляндию и новая граница не должна вызывать опасения у Швеции.

Не урегулированным оставался вопрос о невмешательстве России во внутренние дела Швеции. Под вмешательством подразумевалось упоминание в договоре прав на шведский престол герцога Голштинского. Дело в том, что у Ульрики-Элеоноры и ее супруга Фридриха, которому она передала шведскую корону, не было наследников. После смерти Фредерика единственным преемником оказался сын старшей сестры Ульрики-Элеоноры герцог Голштинский, являвшийся креатурой России. Именно поэтому Брюс и Остерман настаивали на том, чтобы права герцога на трон были отмечены в договоре.

Оставался не согласованным и вопрос о размерах компенсации за уступленную России Лифляндию. Напомню, Петр соглашался уплатить Швеции максимум два миллиона рублей, в то время как шведские уполномоченные запросили три миллиона.

Не достигнуто было в переговорах и соглашение о «маетностях», которыми владели помещики на территориях, отошедших к России. Шведы требовали, чтобы компенсация должна быть выплачена владельцам всех имений, расположенных на землях, отошедших к России, в том числе в Ингрии и Карелии. Русские уполномоченные соглашались признать права на «маетности», расположенные только на территории Лифляндии и Эстляндии и отказывались признать права помещиков на имения, расположенные в Ингрии и Карелии, поскольку эти провинции издавна принадлежали России и были отняты у нее в начале XVII столетия. Более того, Ульрика-Элеонора в 1719 г., когда истекло девять лет после того, как Лифляндия и Эстляндия в 1710 г. оказались во владении России, значительно расширила привилегии лифляндских и эстляндских помещиков. Шведские уполномоченные требовали, чтобы Россия удовлетворила привилегии, предоставленные помещикам указом 1719 г., в то время как Брюс и Остерман считали эти претензии незаконными, поскольку в 1719 г. Швеция не располагала никакими правами на обе провинции.

Обе договаривавшиеся стороны были заинтересованы в установлении мира, причем Швеция значительно больше, чем Россия, еще располагавшая ресурсами для продолжения войны; обе стороны достигали компромисса взаимными уступками. Обычным средством давления на противоположную сторону было категорическое заявление о том, что при сохранении пункта в предложенной редакции она не подпишет договора или прекратит свое участие в переговорах. В случае если шведы проявят упорство и откажутся пойти навстречу требованиям русских уполномоченных, Петр велел генералу Голицыну быть готовым к возобновлению военных действий, которые разрешал начинать без специального уведомления. Так, русские уполномоченные заявили, что если шведская сторона не согласиться удовлетворить их требования о границах, то они прекратят переговоры. Равным образом шведы заявили, что без включения в договор Речи Посполитой они тоже не подпишут договора.

В итоге переговоры, надо признать, велись настолько успешно, что в течение июля и августа были согласованы все спорные пункты договора и он был подписан 31 августа. Текст Ништадтского мирного договора состоял из 24 пунктов. Нет резона излагать содержание каждого пункта, остановимся на изложении важнейших из них.

Договор устанавливал «вечный, истинный и ненарушимый мир», а также «истинное согласие и неразрешаемое обязательство дружбы» между Россией и Швецией. Обе стороны обязались не предпринимать «ничего неприятельского или противного» друг другу, ни тайно, ни явно, ни прямо, ни косвенно, не оказывать помощь третьим странам, которые выступили бы против одной из них, не вступать в союзы, враждебные заключенному договору, «но паче верную дружбу и соседство и истинный мир между собою содержать, один другого честь, пользу и безопасность охранять и споспешествовать, убыток и вред елико им возможно, по крайней мере остерегать и отвращать».

Второй пункт договора объявлял «вечное забвение всего того, что во время войны… с одной или другой стороны неприятельского или противного хотя, или инако предвоспринять, произведено и учинено, так чтоб никогда о том упомянуло не было». Четвертый пункт договора являлся стержневым, поскольку он определял удовлетворение территориальных требований России: Швеция уступала ей «в совершенное непрекословное вечное владение и собственность в сей войне чрез его царского величества оружие от короны Свейской завоеванных провинций: Лифляндии, Эстляндии и часть Карелии» с городами и крепостями Ригою, Динамюндом, Пернавою, Ревелем, Дерптою, Нарвою, Выборгом, Кексгольмом и прочими городами и крепостями, расположенными в этих провинциях, а также островами Эзель, Даго и Меном. За уступленные провинции Россия обязалась выплатить Швеции компенсацию в сумме двух миллионов ефимков, что в переводе на русскую валюту равнялось полутора миллионам рублей. Напомним, Петр соглашался уплатить Швеции два миллиона рублей. Таким образом, уполномоченные выторговали у шведов 500 тысяч рублей в пользу России.

Для Швеции большое значение имела статья договора, разрешавшего беспошлинно закупать в трех городах провинций, отошедших к России, хлеб на 50 тысяч рублей ежегодно. В этой позиции Брюсу и Остерману почти удалось добиться выгоды для России. Петр разрешил своим уполномоченным согласиться на закупку зерна на 100 тысяч рублей ежегодно.

Столь же важное значение для Швеции имела 9-я статья договора, предусматривавшая сохранение привилегий, которыми пользовались отдельные категории населения, отошедшими к России. Жалованная грамота Ульрики-Элеоноры 1719 г. о расширении привилегий прибалтийского дворянства договором игнорировалось.

Остальные статьи Ништадтского мирного договора имели второстепенное значение как для России, так и для Швеции — они касались частных вопросов: возобновления торговли между двумя странами, возвращения торговых домов, принадлежавших купцам в Швеции и России, обязательство оказывать помощь терпящим бедствие военным и торговым кораблям в Балтийском море, правило обмена салютами при встрече русских и шведских кораблей и др.

Петр предупредил Брюса и Остермана, чтобы они первым известили о заключении Ништадтского мира его, царя. По этому поводу Петр писал еще 7 июля 1721 г. «господам министрам» в Ништадт: «Ежели у вас с помощью Божьею станет дело приходить к доброму окончанию, дайте чрез сего курьера знать, дабы я мог в Эльзенфорс прибыть как для ближнего решения, в чем будет спор не зело в важных делах, так и для того, чтоб сие мне привесть в Питербург (понеже не чаю, хто более моево в сей войне трудился) и для того сему являтца не велите, кроме меня. Тако же, чтоб и партикулярных писем с конгресса о том ни куды ни от кого не было от наших людей». 3 сентября, когда Петр находился на острове Котлин, ему был вручен подлинный текст мирного договора с сопроводительным письмом Брюса и Остермана: «При сем к вашему царскому величеству всеподданнейше посылаем подлинный трактат мирный, который сего часу с шведскими министрами заключили, подписали и разменялись. Мы оный перевесть не успели, понеже на то время потребно было, и мы опасались, дабы между тем ведомость о заключении мира не пронеслась…».