Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Разрушительный шовинизм и национализм под флагом патриотизма пели свои визгливые песни. Уверен, что и сегодня в разжигании национализма в России во всех его формах и на всех уровнях значительную роль играют люди и группы, которые рядятся в одежды «национал-патриотов». Я понимал тогда чрезвычайно опасную роль националистических взглядов, но у меня и мысли не возникало, что они станут идейной платформой развала страны, одним из источников формирования русского фашизма, за который народы России заплатят очень дорого, если не поймут его реальную опасность сегодня.

Меня за статью обсуждали на Секретариате ЦК. Обсуждали как-то стыдливо, без ярлыков — я ведь участвовал в подготовке разных докладов почти для всех секретарей ЦК. А Борис Пономарев вообще ушел с заседания. […]

Незадолго до этого у меня была встреча с Брежневым, который пожурил меня за статью, особенно за то, что опубликовал без его ведома. В конце беседы сказал, что на этом вопрос можно считать исчерпанным. И в знак особого доверия барственно похлопал меня по плечу. Может быть, вопрос и был исчерпанным. Может быть, и верно, что не собирались делать оргвыводов. Бог их знает.

Сразу же после Секретариата я зашел к Демичеву. Повел я себя агрессивно. В ходе разговора о житье-бытье сказал, что, видимо, наступила пора уходить из аппарата. Демичев почему-то обрадовался такому повороту разговора. Как будто ждал.

— А ты не согласился бы пойти директором Московского пединститута?

Я ответил, что нет.

— Тогда чего бы ты хотел?

— Я бы поехал в одну из англоязычных стран, например в Канаду.

Демичев промолчал, а я не считал этот разговор официальным. Утром лег в больницу. И буквально дня через два получил решение Политбюро ЦК о назначении меня послом в Канаду. Возможно, Демичев подстраивался к чьему-то настроению, изобразив дело так, что я сам захотел уйти из ЦК. Из «вождей» я зашел только к Федору Кулакову, с которым у меня сложились приличные отношения. Просидели у него в кабинете часов до двенадцати ночи. Он рассказал, что на Политбюро активную роль в моем освобождении играл Полянский. Суслов молчал, но и не защищал. Брежнев спросил, читал ли кто-нибудь статью Яковлева? Демичев не признался. Эту информацию подтвердил потом и Пономарев.

Андрей Громыко перед моим отъездом в Канаду пригласил меня к себе и дал только один совет: «Учите язык, слушайте по телевидению религиозные проповеди. Они идут на хорошем, внятном английском языке». В тот же день зашел к Василию Кузнецову — первому заместителю министра. «Я знаю, — сказал он, — ты расстроен. Это зря. Со мной была такая же история. Мне сообщили, что я освобожден от работы председателя ВЦСПС и назначен послом в Китай, когда я был на трибуне Мавзолея во время праздничной демонстрации»[94].

Подводя итог анализу всех этих версий, осмелюсь высказать и свою собственную. Возможно, причина его отставки состоит сразу из нескольких слагаемых. Недовольство статьей в «ЛГ» — раз. Донос Бовина о том, что Яковлев назвал Брежнева «серостью» — два. Претензии к и. о. по поводу недостаточно активной раскрутки генерального секретаря — три. И, как мне кажется, тайные опасения Суслова: не подсидит ли его этот слишком умный и энергичный человек — четыре. Опасения окрепли у Михаила Андреевича после того, как Яковлеву присвоили докторскую степень, причем всякому было видно, что Александр Николаевич на этом не остановится, его потенциал велик. А в аппарате, как известно, высовываться было не принято.

То есть тогда совпали интересы сразу нескольких лиц и отделов. Возможно, и «орговики» шепнули Брежневу: копает под партию, выступает с сомнительными проектами по поводу реформ партийного аппарата.

Что же касается версии, связанной с участием Яковлева в шелепинской группировке, то на сей счет, повторяю, серьезных улик нет. Есть только предположения. Да и приведенный выше эпизод со снятием Н. Н. Месяцева — а Николай Николаевич был одним из главных «комсомольцев» — тоже делает такую версию сомнительной.

Уже получив назначение на должность посла в Канаде, наш герой решил использовать свой номенклатурный шанс, чтобы отдохнуть и поправить здоровье в элитном цековском санатории «Барвиха». Туда пускали только высшую советскую знать: членов ЦК, заведующих отделами, министров и их первых заместителей, глав творческих союзов. В те же дни там отдыхал и Сергей Владимирович Михалков, которому «Барвиха» полагалась как председателю Союза писателей России. Яковлев, конечно, был знаком с автором гимна Советского Союза, и в санатории они не раз прогуливались вместе. Однажды на тропе, ведущей к деревне Жуковка, которая считалась негласной столицей Рублевки, они повстречали сталинского соратника Молотова, Михалков его знал и тут же представил ему своего спутника. Вячеслав Михайлович зорко вгляделся через свои старомодные очки в Яковлева:

— Это вы написали статью в «Литературной газете»?

Яковлев развел руками: дескать, что поделаешь, грешен. Он знать не знал, какая дальше последует реакция. Но Молотов, к его удивлению, продолжил:

— Очень своевременная статья. И написана с марксистских позиций.

И ведь не только Молотов обратил внимание на «своевременность статьи», это же отмечали и авторы многочисленных писем, которые в те дни получали и сам Яковлев, и редакция «Литературной газеты». Вот несколько цитат.

Главный редактор журнала «Огонек» Анатолий Владимирович Софронов в своем рабочем кабинете. [ТАСС]

Писатель Борис Полевой: «Умно, весомо, а главное, чертовски нужно, ибо скверные сорняки… нет-нет да и поднимут голову над нашим чистым и хорошим полем»[95].

Член КПСС с 1919 года А. Софронов (Ленинград): «Нас, читателей, не переставали огорчать упорные поиски „душевности“, „национального духа“, природного (и будто бы „извечного“) духа „национальной исключительности“ русского (или любого другого) народа, принижение роли революционных демократов и изыскание представителей „русского патриотизма“ даже среди имен явно реакционных. Нас огорчали в этих писаниях отсутствие боевого духа интернационализма, а следовательно, и подлинного патриотизма».

Инвалид Отечественной войны К. И. Добрынин (Киев): «Вот бы предложить хныкальщикам о „старых временах“ ночлег в такой избе и посмотреть, как бы они отдохнули и что бы они написали».

М. Марковский (Львов): «На Украине довольно заметна тенденция к фальсификации исторического прошлого, очевидно, в целях укрепления „национального самосознания“, путем выпячивания и тенденциозного преувеличения тех или иных явлений в прошлом… Есть у нас такие ужасные и несколько запоздалые революционеры, у которых, однако, довольно явственно торчат националистические уши. Надо кончать».

Из пятидесяти девяти писем-откликов, полученных редакцией «ЛГ», в тридцати пяти полностью поддерживалась позиция А. Н. Яковлева. Но были в читательской почте и письма с противоположным мнением. Некоторые из них — анонимны или подписаны псевдонимами. Автор одного из таких писем, подписавшийся «Антияковлев», объявляет все русское крестьянство «богоносцем».

Некто «Иванов» из Москвы обрушивается на Яковлева с бранью на том основании, что он якобы посягнул «на наше славное прошлое, стал хаять наши традиции, чернить все, чем жили наши предки». Этот анонимный «Иванов» просит «Литгазету» в одном из своих следующих номеров обязательно поместить «достойную отповедь таким иванам не помнящим родства, агентам враждебной идеологии, идейным потомкам батыев и мамаев». «Зоологическая ненависть к прошлому, к традициям, а значит и к родине, проявляется в наукообразных писаниях яковлевых повсюду», — громит аноним своего оппонента.

В ряде писем содержится откровенная брань по адресу автора статьи и газеты, ее опубликовавшей. Яковлева в этих письмах называют «самовлюбленным крещеным израильтянином», «сионистом», а его статью — «блестящим примером политического доноса и истинно русского холуйства».

И за пределами страны статью в «ЛГ» тоже заметили. Так, уже в январе 1973 года на нее оперативно отреагировал эмигрантский журнал «Посев», издававшийся в ФРГ. Понятно, что в своей рецензии орган «Народно-трудового союза» сделал и свои выводы: среди советской интеллигенции идет разброд во много сторон, крепнет религия, есть шовинистические и чуть ли не фашистские течения, сильно обострились отношения между нациями, и лишь одного направления нет — марксистско-ленинского[96].

Не прошла мимо влиятельная американская газета «Интернэшнл геральд трибюн»: «Как размер статьи, так количество писателей, которых она критикует, говорят о том, что противники Яковлева в этом споре сильны и многочисленны. Согласно здешним неофициальным источникам, сторонники русского национализма (иногда называемые „руссистами“) имеются в Политическом управлении Советской армии, в Коммунистическом союзе молодежи, среди части партийной бюрократии Центрального Комитета и в других кругах Советского государства»[97].

Эта тема — об опасности национализма и шовинизма в нашей многонациональной стране — стала стержневой для Александра Николаевича, он не раз обращался к ней в своих интервью, выступлениях, статьях и книгах.

В годы перестройки Яковлев направил Горбачеву целый ряд записок, в которых предупреждал об опасности появления в стране фашизма. В одной из них (это 1987 год) он писал: «Явление опасное, злое, разрушительное. […] Кому-то выгодно сегодня перевести стрелку на рельсы демагогии: русский — нерусский, национализм, масонство, антисемитизм. Задача простая: возбудить местный и любой другой национализм, который преимущественно антирусский. Возбудить людей хотя бы к маленькому погромчику»[98]. Мишенью было общество «Память» во главе с Д. Васильевым, которое тогда при поддержке неких мощных сил (Яковлев утверждал, что это КГБ) развернуло борьбу за чистоту русских рядов, а героя этой книги стало называть «лидером жидомасонской ложи».

Удивительно, но Горбачев отмахнулся:

— Ты руководствуешься личными обидами. Не обращай на них внимания.

— Зря вы так, Михаил Сергеевич. Сегодня они против меня ополчились, завтра вас в сионисты запишут и станут травить.

В 2002 году он говорил корреспонденту, который попросил его прокомментировать бесчинства футбольных фанатов и скинхедов: «Извращение идеи патриотизма у нас идет не первый год — у него длинный опыт советской истории. Патриотизм у нас стал отождествляться с шовинизмом! Патриотизм у нас сделали профессиональным орудием, используемым для прикрытия самых отвратительных идей и действий. […] Патриот не может взять и избить иноплеменника. Просто не может, ибо он нанесет ущерб престижу своей Родины»[99].

В беседе с корреспондентом он утверждал, что фашистская психология у нас вогнана большевиками в плоть и кровь молодым и старым: «Все время идет поиск врагов, который стал для нас, увы, традиционным… Сознание народа в России чрезмерно военизировано. […] Хлеб и порох — наши беды. Не хватает вдоволь хлеба и слишком много пороха»[100].

Статья в «ЛГ» оказалась пророческой — это неоднократно подчеркивал сам ее автор, беседуя с журналистами уже в 90-е и «нулевые» годы: «А пророческой я считаю ту статью потому, что уверен: в разжигании национализма, ксенофобии во всех ее формах и на всех уровнях, а значит, и в хаотическом развале Советского Союза первую скрипку сыграли те, кто, как и тогда, и сегодня рядится в кафтаны национальных патриотов. На самом же деле — не имеющих и не могущих иметь к патриотизму ни малейшего отношения. Боюсь, что накличут они еще новые беды на Россию»[101].