Песня длиною в жизнь

ГЛАВА 20

Дорога в тот район, где жила семья Ливи, пролегала мимо старого порта. С возрастающей тревогой Эдит смотрела на почерневшие от дыма руины, которые, подобно мрачным памятникам, выделялись на фоне удивительно голубого ноябрьского неба. Мистраль[56]колыхал разорванные линии электропередач. Она наблюдала за маленькими детьми в рваной одежде, которые весело играли на осыпающихся обломках. Они словно не знали о том, что немецкие оккупанты полтора года назад намеренно взорвали находившиеся за причалами жилые кварталы. Эдит невольно принюхалась, но не уловила запаха огня и золы — лишь обычные запахи порта: соль, смола, водоросли.

Кабусель был одним из кварталов на северо-западе Марселя, почти не затронутым разрушением и все же не выглядящим слишком нарядным из-за своего близкого соседства с морем и портом. Старые одноэтажные дома с облупленными стенами примыкали к складам, за разбитыми стеклами которых скрывалась темная пустота. Бойня по соседству наполняла воздух смесью запахов железа и крови. В других условиях Эдит, вероятно, закрыла бы окно машины, но сейчас она старалась впитать каждую деталь. Дом Ива находился в маленьком закоулке — тупике де Мерье. Здесь он играл в детстве, потом бегал по дороге на фабрику.

Здесь проходили его первые выступления. Это места его прошлого, которые помогут сформировать его будущее. Дома вокруг знавали лучшие времена — если, конечно, эти лучшие времена вообще у них когда-то были, — но сейчас зимнее солнце оживило квартал, залив его золотым светом.

Перед высокими стенами, окружавшими бойню, стояла группа уличных мальчишек. Видно было, что они уже поджидали посетителей. Малыш примерно трех лет от роду, держась за руку мальчика постарше, направился к лимузину. Луи нажал на тормоз, чтобы не задавить детей, которые с шумом следовали за машиной, пытаясь вскочить на подножки.

— Цио[57] Ив! — Несмотря на нежный возраст, малыш обладал громким и пронзительным голосом, напоминающим звук трубы. Он легко перекрикивал своих товарищей по играм.

— Это мой племянник Жан Луи, — радостно воскликнул Ив. — Сын моего брата Джулиано. Боже мой, как он вырос!

Дети носили поношенную одежду, что не было редкостью в те времена. Тем не менее у них были теплые пальто, чулки и башмаки — намного больше того, чем обладала Эдит в некоторые зимы своего детства. Самое главное, эти дети выглядели довольными. Возможно, они не были сыты, что тоже считалось нормальным явлением во Франции, но они казались счастливыми. Орда мальчишек и несколько девочек были тесно связаны не только дружескими отношениями, но и тем, что они росли в нормальных семьях и в своих домах. Вот этого Эдит никогда не знала.

С изумлением она наблюдала за соседями, которые пришли поприветствовать вернувшегося домой земляка и вместе со своими отпрысками обступили машину со всех сторон. Эти люди не были похожи на поклонников, которые толпятся после концерта у входа в театр и просят автограф. Толпа здесь почти напугала ее.

— Они пришли поприветствовать тебя. — Ив, сидевший на переднем сиденье, повернулся к Эдит и улыбнулся с некоторой гордостью. — Они хотят видеть королеву шансона. Здесь никогда не появлялись такие знаменитости, как мадам Пиаф.

— Мне кажется, что они ожидают скорее циркового коня, который прямо здесь начнет их удивлять немыслимыми трюками, — проговорила Симона, расположившаяся рядом с Эдит на заднем сиденье.

Когда Эдит прошествовала вместе с Ивом через толпу местных жителей к входу в дом, где проживало семейство Ливи, она почувствовала себя невестой принца кабусельского. Не хватало только того, чтобы все эти люди кричали «Славься!». Тогда картинка была бы идеальной.

Впрочем, здание, в которое они вошли, было чем угодно, но только не дворцом. Разве что перенаселенность напоминала о Версале во времена Людовика XIV. На первый взгляд едва ли можно было различить, кто принадлежал к семье, а кто относился к большому кругу друзей и знакомых. Только когда Ив обнял коренастого, уже не очень молодого мужчину, а затем радостную женщину в фартуке, Эдит поняла, что видит перед собой его родителей.

Итальянские приветствия, хоть и довольно громкие, показались ей благозвучными. По просьбе Эдит Ив не стал представлять ее как невесту. На всякий случай она прислушивалась, чтобы заметить, не проскользнет ли итальянское слово «фиданцата»[58], про которое ей рассказала Симона. Она пока не ответила Иву ни да, ни нет. Скорее, она пока просто игнорировала его намеки. Тем не менее Эдит не могла избавиться от ощущения, что многие люди, которым она пожимала руку, видели в ней прежде всего новую мадам Ливи, а не звезду сцены. После взаимных приветствий большая часть соседей ушла, в то время как Джузеппина Ливи начала подготовку к пиру. Эдит попросила разрешения сходить в туалет и с удивлением обнаружила, что ее ведут не к сортиру во дворе, а в крошечную комнатку, которая раньше, по-видимому, была кладовкой, но сейчас выполняла другие функции, при этом сияла чистотой, а вся сантехника исправно функционировала.

В осколке зеркала она увидела свое бледное, как всегда, лицо и подумала, что можно было бы хоть немного подкраситься румянами. Но в итоге она решила ничего не трогать.

Когда она уже взялась за дверную ручку, она услышала голоса. Один из них принадлежал Иву. Эдит осторожно приоткрыла дверь и прислушалась.

— Она действительно очень красивая, — тихо сказала женщина, находившаяся вне поля зрения Эдит. — Хотя она брюнетка, у нее нежный цвет лица, как у блондинки. Она похожа на ангела.

Невольно Эдит взглянула в сторону зеркала.

Ив рассмеялся:

— Она ведь и есть мой ангел. Знаешь, Лидия, раньше я все не мог найти себе девушку. Было дело, любил я одну, а потом уже никого. И всегда удивлялся, почему это чувство так быстро проходит. Только с Эдит я познал настоящую любовь.

Ее сердце устремилось к нему. Эдит улыбалась, стоя за дверью уборной. Он любит ее. Доказательства этому она впитывала, как сухая губка — воду.

Лидия понизила голос до шепота:

— Это прекрасно, дорогой брат, но я читала в одной газете, что у нее есть друг, поэт Анри Конте…

— Какое тебе до этого дело? — грубо прервал он.

— Я просто хотела сказать, чтобы ты был осторожен.

Сестра Ива казалась настолько искренне обеспокоенной, что Эдит не обиделась на ее слова. Она спросила себя: каково это, когда о тебе заботятся и беспокоятся родственники? Симону, правда, она считала сестрой, но их отношения никогда не строились на таких ценностях, как, например, сплоченность семьи. Как счастлив Ив! И как мало у них было общего, того, что, как она изначально думала, могло их связать.

Она постояла еще некоторое время за дверью, прежде чем выйти. В коридоре царила тишина, из кухни доносился гул голосов, шум и смех, гремела посуда и звенели стаканы. Хотя комнаты не отапливались, ноги ощутили приятное тепло. Она не спеша вернулась к остальным. Лидия и Ив стояли рядом, как будто и не было разговора о праведности Эдит, слегка похожего на спор. Лидия держала в руках стопку тарелок, а Ив откупоривал бутылку вина.

— В честь праздника мы сегодня ужинаем в столовой, — объявила мама. — У нас сегодня настолько дорогая гостья, что мы не можем оставаться на кухне.

— Обычно мама открывает столовую только на Рождество, для свадеб и похорон, — добавила Лидия. — И, скорее всего, она это сделает, когда Джулиано вернется домой.

Эдит улыбнулась ей.

— Тогда давайте просто представим, что это Рождество.

Все засмеялись.

— Пойдемте, мадам, — пригласил ее Джованни Ливи. — Присядьте, пожалуйста, рядом со мной.

Луи и Симона, молча державшиеся позади всех тоже последовали в соседнюю комнату, где чувствовался слабый запах порошка от моли, лаванды и воска Эдит была убеждена, что раньше вся эта старомодная мебель была накрыта чехлами, а окна открывались только раз в несколько месяцев. Ткань во время оккупации благополучно перешили в блузки или рубашки, а окна по-прежнему оставались закрытыми. И все же она чувствовала себя здесь удивительно комфортно. Чувство глубокого единения семьи, которое Эдит уже ощутила, подслушав разговор Ива и Лидии, еще усилилось во время ужина. Было шумно, весело, все много общались. Она мало участвовала в общем разговоре, потому что была немного ошеломлена напором многолюдного семейства Ливи. Иногда все говорили наперебой, потом отец повышал голос, и все слушали его комментарии, он шутил, и все звонко смеялись. Это происходило так быстро, что Эдит едва поспевала за ними. Со стороны их смех немного напоминал веселую нескончаемую барабанную дробь. Тепло, исходившее при этом от каждого слова и жеста, она ощущала так же явно, как ласковое прикосновение. Хотя Эдит понимала только половину, она чувствовала себя частью этого застолья. Она сосредоточилась на меню, искренне восхищаясь кулинарными умениями хозяйки дома и потягивая сладкое вино. Вероятно, это было просто легкое деревенское вино из Прованса. Все прошло просто идеально.

Многочисленные родственники обещали вернуться к завтраку.

Немного стесняясь, Лидия сказала на прощание:

— Я бы с удовольствием сделала вам прическу, если позволите.

Удивленная Эдит посмотрела на молодую женщину, которая, как она знала от Ива, была ее ровесницей. К счастью, в этот момент Эдит вспомнила, что Лидия парикмахер.

— С удовольствием, — ответила она. — И я была бы рада, если бы мы стали подругами. Зови меня, пожалуйста, Эдит.

Лидия раскрыла руки для объятий и наклонилась, чтобы поцеловать ее в обе щеки. Эдит показалось, что теперь ее окончательно приняли в семью Ливи.

Перед отъездом Эдит высунула голову из окна лимузина и улыбнулась провожающим. Семья Ива собралась перед домом, все кричали: «Спокойной ночи!», «До завтра!» и непрерывно махали руками. Эдит думала о предстоящем завтраке с семейством Ливи как о возвращении домой, а ночь в гостинице стала едва заметной промежуточной остановкой.

— Иметь такую семью — мечта, — пробормотала она.

Ледяной мистраль и встречный поток воздуха ударили ей в лицо. Она закрыла окно и откинулась на сиденье.

— Ты плачешь, — тихо заметила Симона.

Эдит вытерла влажные веки.

— Это от ветра. И потому что я счастлива.