Песня длиною в жизнь

ГЛАВА 1

Париж

Слезы готовы были брызнуть из глаз. И она в самом деле вскоре заплакала. Скорее от гнева, чем от обиды и печали. Как этот человек мог додуматься до такого? Как мог предъявлять ей такие претензии? Чтобы убедиться, что не ошиблась, она еще раз перечитала адресованное ей открытое письмо, опубликованное во всех ежедневных газетах. При этом она уже знала его наизусть. Содержание этого памфлета глубоко поразило ее.

Писака, музыкальный критик, заявил, что песни ее новой программы «слишком литературные». Он издевался над артистически высокомерной новой Пиаф, которая теперь не допустила бы в свои новые песни милых жуликов и проституток из старого репертуара. «Она сильно отдалилась от того дорогого мне бедного Маленького Воробушка, который когда-то был правдив, как сама жизнь». Последнее замечание особенно задело Эдит.

Возможно, она действительно считала себя неприкосновенной в «Л’Этуаль». Великая звезда со своей новой программой. К сожалению, вызвать у зрителей энтузиазм не получилось, это она уже заметила. Но изменившемуся репертуару просто нужно время, чтобы завоевать слушателя до последнего уголка в его сердце. Однако Эдит никогда не думала, что ее песни могут кому-то не понравиться. Как это так? Ее всегда хвалили за каждую воплощенную идею. Но прочитанное в газете не было выражением общественного мнения — это был удар под дых. Что еще хуже, автор оказался из тех, чье мнение нельзя игнорировать.

Гневным движением она смахнула стопку газет с прикроватного столика, куда их со скорбным видом положил Луи. Бумага зашуршала, упав на пол.

— Попроси горничную выбросить газеты, — сказала она Симоне. Ее голос звучал на удивление твердо, хотя она едва сдерживала рыдания.

Ее подруга стояла рядышком, громко сопела и, казалось, не знала, то ли обнять Эдит, то ли наклониться, чтобы подобрать мусор.

— Прекрати, что ты делаешь, — послышался голос Ива, сидевшего в кресле.

Эдит пристально посмотрела на него.

— Прости, что?

— Честно говоря, этот человек далеко не во всем ошибается. Многое из того, что ты делаешь, никуда не годится. Твои шансоны звучат искусственно, они не отсюда, — Ив похлопал себя по голове, — и не оттуда, — он повторил жест, похлопав себя по груди. Самодовольство, с которым говорил Ив, и его поза оскорбляли больше, чем газетная критика. Уже целую неделю она сольно выступала в «Л’Этуаль», она собирала полный театр, она была звездой.

Как смеет Ив так ее унижать? Что он о себе возомнил? Она научила его всему, что он умеет. Как он дошел до того, чтобы присоединиться к критикам? Неужели он против нее? Конечно, он упорно трудился, чтобы выйти с премьерой в том же театре, как только закончится ее последнее выступление. Уже началась предварительная продажа билетов. Но оправдывало ли это его поведение по отношению к ней? Он добился успеха так быстро, что стал слеп в отношении человека, который рассчитывал на абсолютную лояльность своего ученика, своего любимого. Эдит почувствовала, как внутри нее что-то сломалось. Она не знала, касается ли это вопроса уважения. А может, дело в доверии. Для нее готовность Ива встать на сторону ее критиков выглядела как предательство. Почему он даже не спросил ее мнения? Куда исчез тот герой — человек, который защищал ее, первым бросался в бой и бился за нее?

Между съемками «Звезды без света» и ее выступлением в «Л’Этуаль» однажды вечером она пела в «Клубе пяти». После освобождения столицы и окончания войны заведения подобного рода повылезали в Париже как грибы после дождя. Кабаре на Монмартре было основано пятью офицерами Первой французской армии. Оркестром там дирижировал композитор Мишель Эмер, и выступали известные артисты. Эдит понравилась непринужденная джазовая атмосфера этого истинно французского места. Освещение сцены позволяло выступающим видеть публику. Пока она пела, ее взгляд все время падал на Ива, который качался на стуле, сидя в баре в дальнем конце помещения. Золотой портсигар вспыхнул в свете лампы, когда он вынул сигарету. Эдит подарила его Иву в последний день съемок, чтобы поздравить его с первым фильмом, в котором он снялся. Она была рада увидеть, что он пользуется подарком. Но еще она видела, что он разговаривает с мужчиной, прислонившимся к барной стойке. Возможно, что Ив не просто говорил, а спорил с ним. Выражение его лица было далеко не дружелюбным.

— Я не позволю тебе меня затыкать, — прогремел голос незнакомца.

— Мсье, пожалуйста, — голос Ива также стал громче, но звучал достаточно вежливо. — Успокойтесь. Вы мешаете мадам Пиаф.

— Что мне за дело до этого воробья?

Хам захохотал над своей несмешной шуткой. Зрители в зале ощутили беспокойство. Они с любопытством повернулись к бару со своих мест за столиками. Эдит почувствовала, что теряет внимание публики. Ей самой уже захотелось прервать выступление.

— Заткнись! — рявкнул Ив.

— Давай выйдем, — потребовал незнакомец.

Ив соскользнул с барного стула, бросил сигарету в пепельницу и решительно зашагал к лестнице, ведущей на улицу. Часть посетителей, ухмыляясь, последовала за ним. Эдит посмотрела на мужчин и решила отказаться от одного куплета, чтобы закончить песню быстрее. В этот момент Ив развернулся и ударил своего противника по лицу. Пощечина прозвучала громко, как удар двух литавр. Эдит мгновенно замолчала, остановились музыканты. В помещении стало тихо. Страх, волнение и жажда сенсации, казалось, парализовали гостей.

— Молчи, когда поет мадам Пиаф! — сказал Ив человеку, который пошатнулся и схватился за щеку. Тот издал рев раненого быка и хотел наброситься на Ива. Но тем временем к нему уже подбежали два официанта, схватили за руки и выволокли на улицу. Ив спокойно вернулся на свое место у бара. Золотой портсигар снова засветился в полутьме. Эдит улыбнулась ему. Потом она подняла руки и захлопала. Ее аудитория тотчас тоже разразилась аплодисментами.

Она уперла руки в бедра и вздернула подбородок.

— Повтори то, что ты сказал, еще раз, Ив.

Он выпрямился на стуле. Его движение указывало на то, что он хочет придать своим словам больше веса, что не утратил ни убежденности в своей правоте, ни хладнокровия.

— Я не думаю, что у тебя хорошая программа. Я бы…

— О боже, нет, — прошептала Симона.

— Можешь засунуть свои «я, я, я» сам знаешь куда! — закричала Эдит.

Она увидела его недоуменное выражение лица и почувствовала себя еще более раздраженной.

— Если я когда-нибудь решу спросить у кого-нибудь совета, я дам тебе знать. А вот тебе я дам совет, если позволишь. Успех — ненадежный друг, он не вечен, приходит и уходит, как ему заблагорассудится. К этому приходится привыкать, достигнув больших высот. А теперь убирайся, с меня довольно.

Для нее было мучением смотреть, как медленно он встает. Его глаза искали ее взгляд, но она смотрела мимо него, выбрав точку на стене. Когда он ушел, она не почувствовала сожаления.

Там, где царила их любовь, уже ширилась пустота.