Черный Иркут

Какая свадьба без генерала! Минотавр привёз в театр приболевшего автора пьесы, который должен был своим присутствием придать законченность всему действу. Он стоял рядом с губернатором, поседевший и постаревший, точно прикованный к обозначенному месту цепью, молчаливо и устало поглядывал на театральную суету. Чуть поодаль, в своей неизменной форменной чёрной, без ворота, тужурке, за автора уже вещал на камеру похожий на поседевшего семинариста златоуст Комбатов; ещё чуть поодаль готовилась сказать своё слово Коклюшева. Все были на месте, каждый знал, для чего и зачем он присутствует здесь.

Раньше мне уже не раз приходилось смотреть пьесу, в ней я знал каждую реплику, каждое слово. Я вспомнил, что первоначально она была повестью, затем для театра автор сделал инсценировку. Несколько лет назад директор уже привозил её на Международный театральный фестиваль и получил одну из главных премий.

Я ещё раз посмотрел спектакль, пытаясь разгадать, что же в пьесе такого, что заставляет плакать и переживать пришедших в театр зрителей. Да, она была хорошо поставлена главным режиссёром театра. И актёры выложились — не каждый день приходится играть на столичной сцене. На этот раз Папкин взял в союзники не потусторонние силы, а выписанного с мастерством, вполне привычного для России зелёного змия, хмельными чарами которого были отравлена мужская половина персонажей пьесы, которые даже у кровати умирающей матери, не стесняясь, звенели стаканами. Уже перед финальной сценой, стараясь не привлекать к себе внимания, я вышел из зала и двинулся к выходу. Краем глаза успел отметить: буфет уже готовился к фуршету, как и было заведено у Минотавра, на столы выставлялись привезённые байкальская водка, рыжики, омуль и сиги. Всё было просчитано и учтено.

Едва я ступил на брусчатку Камергерского переулка, как тут же моя нога по щиколотку провалилась в бегущий водяной поток. Сибирский дождь догнал меня и в столице, он с торопливой лёгкостью и настойчивостью смывал все следы, всю наносную пыль, которая имело свойство накапливаться в больших городах. Несмотря на дождь, колокола продолжали свой радостный перезвон, как бы повторяя пасхальное слово Иоанна Златоуста, который утверждал, что в эти часы щедрый Владыка принимает и последнего, как и первого, он и о последнем печётся как о первом, и дела принимает, и все намерения приветствует, и деятельности любого человека отдаёт честь.

Куняев