Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

С тральщиками, прибывшими из Италии, Тралтресту пришлось пережить дополнительные трудности. На них были установлены паровые машины новой конструкции, работавшие при повышенном давлении с перегретым паром. Эти машины были новинкой для Европы, наши механики-тральщики тоже с ними не имели дела. Для контроля за работой машин вместе с тральщиками на Дальний Восток прибыл гарантийный механик-итальянец, некто Марио Казелли, не стеснявшийся носить на лацкане своей морской куртки фашистский значок. Он был квалифицированным механиком, но установленные на тральщиках механизмы, видимо, тоже не слишком хорошо знал: в его присутствии крышки цилиндров почти на всех машинах лопались также исправно, как и без него. В ответ на его телеграммы фирма посылала новые крышки, а пока они доходили до Владивостока, судно было вынуждено стоять у причала. С этим не могли примириться ни капитаны, ни механики, и при помощи Дальзавода стали искать выход. Он нашёлся в сваривании лопнувших крышек, но в этом случае машины могли работать только с половинной нагрузкой, и их дальше залива Петра Великого посылать было нельзя.

Подстерегала траловый флот и другая беда. Суда были паровые, отапливались углём. Запасов угля, погружаемого в трюмы, хватало на три-четыре недели, а тральщики уходили в район Охотского моря и Камчатки на несколько месяцев. Они могли вернуться во Владивосток только тогда, когда загружались полностью рыбой, выполнив план, или тогда, когда кончалась навигация. Значит, тральщики надо было пополнять углём на месте лова или вблизи него, ведь от Камчатки до Владивостока — 5–6 суток хода. Своих угольщиков у Тралового треста не было, нанимать грузовые пароходы в торговом флоте было трудно и очень невыгодно. В то же время в районе Рогатина на Сахалине (северном) имелись угольные рудники, добывавшие уголь хорошего качества. Однако уголь этот сбыта не находил, и копи еле-еле существовали. Траловый трест мог бы стать хорошим потребителем этого угля, но там не имелось нужных причалов и, самое главное, не было грузчиков. В то время погрузка угля на все суда производилась вручную. Следовательно, грузить уголь пришлось бы членам команды, а для этого их нужно как-то мобилизовать, ведь никто из них не нанимался в грузчики. Естественно, что парторг треста Зыков избрал для себя это узкое место, направился на Сахалин, где и находился всё лето 1932 года, организуя снабжение тральщиков в Охотском море.

Другие десять судов вели лов в заливе Петра Великого. Руководить их работой, находясь на одном из них, должен был сам директор треста. Кроме того, ему же приходилось вести беспрерывную войну с рыбзаводами и промыслами, заставляя их принимать улов сейнеров. Немудрено поэтому, что внутренняя жизнь Тралового треста, переезд в новое помещение, организация снабжения экипажей судов, финансовые проблемы, комплектование кадрами команд, подбор работников аппарата треста — всё это лежало на плечах малоопытного, а в некоторых вопросах и просто неграмотного заместителя директора треста Алёшкина. Эти и многие другие вопросы решались Борисом очень часто не по знанию дела, а интуитивно, что, конечно, приводило к многочисленным ошибкам. В то же время решение каждого нового вопроса, обсуждение его с тем или иным опытным работником, а таких в тресте становилось всё больше и больше, повышало знания, увеличивало его опыт. Так как работа требовала большой оперативности, быстроты, или, как тогда часто говорили, темпов и темпов, то и комплекс самых разнообразных знаний Алёшкину приходилось накапливать тоже быстрыми темпами. Помимо способностей требовалось ещё и время, поэтому нет ничего удивительного в том, что Борис, уходя из дома ранним утром, иногда возвращался в 12 часов ночи. Не следует забывать, что к его основной работе добавлялась и общественная.

Его жена, заведуя секретным отделом такого крупного учреждения, как Дальснабсбыт, тоже частенько задерживалась на работе допоздна. Тут уж семью Алёшкиных выручала Вера, сперва забиравшая их дочь из детского сада домой, а с переездом сада на лето в район 26 километра и сама выехавшая с Элой в качестве сверхштатной воспитательницы.

Летом 1932 года в жизнь Алёшкина опять вмешались работники военкомата. В июне он был вызван в военкомат, проэкзаменован специальной комиссией по политическим вопросам, и, хотя его ответы были не очень-то удовлетворительны, ему присвоили новое звание «КП-5». Перевод его из строевого состава в политический был вызван его новым положением — теперь он стал политруком роты. Менее чем через месяц новоиспечённого политрука призвали на переподготовку и направили в одну из частей, расположенных на станции Раздольная. Произошло это как раз тогда, когда в тресте, кроме Бориса, никого из руководителей не было. Алёшкин, заперев свой стол и кабинет, уложив в сейф все секретные документы, вынужден был выполнять предписание военкома.

Следует заметить, что до сих пор в Траловом тресте не могли подобрать работника в спецчасть, поэтому Борису приходилось не только контролировать секретную работу, а фактически и самому её исполнять: составлять мобпланы, вести соответствующую переписку и т. д., а в последнее время дел здесь прибавилось. Все тральщики, помимо своего рыболовного назначения, в случае необходимости должны были оказаться способными проводить боевые операции, поэтому на каждый тральщик требовалось установить кое-какое артиллерийское вооружение, а для этого сами суда пришлось соответственно перестроить: понятно, что изготовленные за границей тральщики нужных приспособлений не имели, надо было срочно их сделать здесь.

По договору с Дальзаводом, по соответствующим чертежам на каждом судне монтировали дополнительные крепления и оборудовали площадки для установки кормовых и носовых орудий. Тральщики по очереди проходили это переоборудование, причём о характере его знали только капитаны и дирекция треста. Траулер ставился в док Дальзавода на профилактический ремонт, команда списывалась на берег, и лишь после того, как все работы были закончены, и судно внешне принимало свой прежний облик, экипаж возвращался, и оно уходило в очередной рейс. Это переоборудование началось с судов, работавших в заливе Петра Великого. Заключение договора с Дальзаводом, также, как и очерёдность направления судов, осуществлял зам. директора Алёшкин. Его неожиданный призыв в Красную армию мог спутать всю организацию работы треста в этом вопросе, несомненно, нарушилась бы и та общая трестовая деятельность, которая только начала налаживаться.

Послав радиограмму Новикову, находившемуся где-то на одном из тральщиков в районе острова Путятина, Борис отправился в гарнизон станции Раздольная. В этот же день он был назначен политруком пятой роты третьего полка, входившего в состав 1-й Тихоокеанской дивизии, вечером этого же дня уже присутствовал на инструктивных занятиях у комиссара дивизии. Следующим утром он провёл занятия в своей роте, а ещё через день пришла телеграмма из облвоенкомата, требующая его немедленного возвращения во Владивосток. С первым же поездом Борис выехал домой.

Впоследствии он узнал, что его призыв дорого обошёлся и облвоенкому, и, главное, работникам той части, которая ведала переподготовкой командно-политического состава запаса. Николай Александрович Новиков прямо с тральщика послал возмущённую радиограмму секретарю обкома с копией в адрес наркома Микояна. В ней, между прочим, он заявил, что такое бесконечное дёрганье военкомом одного из ответственных работников треста не только отражается на выполнении производственного плана, но может сорвать и всю мобилизационную подготовку тралового флота. Хотя в этом выражении и было некоторое преувеличение роли Алёшкина, однако работники обкома ВКП(б) знали о той работе, которая проводилась на тральщиках, что она имела гораздо большее оборонное значение, чем политработа в стрелковой роте, знали, кто руководил ею. Военкому ничего не оставалось делать, как немедленно вернуть Бориса.

Как ни кратко было его отсутствие, ведь во Владивостоке он не был всего четыре дня, а в его семейных делах произошли серьёзные изменения. Возвращался из Раздольного Борис с вечерним поездом. Приехав, пошёл своей обычной дорогой от вокзала вдоль линии железной дороги мимо пакгаузов торгового флота. Моросил обычный июльский дождик, мелкий и противный, более похожий на туман. Борис торопливо шагал к своему домику на Корабельной набережной. Он был одет в довольно-таки порыжелую кожаную куртку и военную фуражку, с которой ещё даже не снял звёздочку. Задумавшись о делах, которые предстояло сделать на следующий день, а он предвидел, что их будет очень много, так как без него его работу никто не мог делать, он не очень-то обращал внимание на окружающее, тем более что за последние три года эта дорога ему была так знакома, что двигался он по ней механически. Большой неожиданностью для него прозвучал неожиданный окрик, когда он, пройдя цинковый пакгауз, перешёл причал Комсомольской пристани:

— Стой! Кто идёт?

Остановившись, Борис заметил, что в нескольких шагах от него стоит молоденький краснофлотец и держит винтовку на изготовку, направив дуло на Алёшкина. Видимо, появление человека для молодого матроса было тоже неожиданностью, и он немного растерялся. Первым пришёл в себя Борис. Он прекрасно понимал, что разговаривать с оказавшимся на его пути часовым бесполезно, и потому спокойным, но твёрдым голосом приказал:

— Товарищ часовой, вызовите разводящего.

Почувствовав по тону голоса и, главное, разглядев на голове Бориса фуражку, часовой сообразил, что имеет дело с военным человеком, и поэтому, вынув свисток из кармана бушлата, громко засвистел. Через минуту послышался быстро приближавшийся топот ног, и к часовому подбежали разводящий и двое матросов. Выяснив причину вызова, разводящий направился к Алёшкину. Это был тоже краснофлотец, но с какими-то нашивками на рукаве. Борис плохо разбирался в военно-морских званиях, но понял, что, по-видимому, это какой-нибудь младший командир.

Подойдя к незнакомцу, краснофлотец спросил:

— В чём дело товарищ? Зачем вы здесь ходите?

Борис ответил, что он возвращается домой, так как живёт вон там, и он показал на освещённые окна своего дома, и что другой дороги туда нет. Краснофлотец недоверчиво поглядел на Алёшкина и заявил:

— Вы что-то путаете, товарищ! Здесь никто не живёт. В этом доме наше караульное помещение, пройдёмте с нами к караульному начальнику, там разберёмся.

Недоумевая, Борис последовал за разводящим, замыкали их шествие два вооружённых матроса. Войдя в свой дом, Алёшкин не узнал его, так быстро всё переделали ловкие матросские руки. В караульном помещении, помимо соответствующих смен часовых, сидел моряк в фуражке и тоже с какими-то нашивками на рукавах. Разводящий доложил ему о происшествии.

— Будьте добры, предъявите ваши документы, — сказал караульный начальник.

Борис достал свой воинский и партийный билеты и передал их моряку. Тот полистал их, прочитал, вернул обратно, встал и спросил уже более приветливо, узнав из военного билета, что воинское звание Бориса значительно выше его.