Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Вспоминает ответорганизатор ЦК Александр Евлахов:

Выхожу как-то из нового здания ЦК, куда переселили после реформации весь идеологический блок, включая отделы пропаганды, культуры, науки. Вижу, идет по улице, прихрамывая, Александр Николаевич. Идет один, без охраны. Я пристроился рядом, пошли вместе по направлению к Кремлю, где у него было тогда рабочее место. Мне хотелось выговориться.

— Помните, Александр Николаевич, когда вы меня приглашали переехать из Ленинграда в Москву, то говорили, что смогу стать и свидетелем, и участником важных событий. Я и стал им — и свидетелем, и участником. Но сейчас настало время определиться. Я хочу написать два заявления. Одно — о выходе из КПСС. Другое — об увольнении по собственному желанию из ЦК.

Он меня выслушал. Помолчал. Потом говорит:

— Верно говоришь, Олександр Олександрович. Да, наступило время размежевания. Каждый должен определиться, с кем он. Ты вот определился, и это правильно. Но скажи, чем займешься?

— Пока не знаю. Надо осмотреться.

Я написал два этих заявления и ушел. Вскоре стал руководителем группы консультантов при Комитете по СМИ Верховного Совета РСФСР. Вместе с Сашей Дроздовым создавали газету «Россия», там я стал заместителем главного редактора.

Летом 1991 года, кажется, это было в последних числах июля, мне позвонил кто-то из его помощников: «Не могли бы вы подъехать к Александру Николаевичу?» Приезжаю. Он спрашивает, как дела, как работа.

— Я пока доволен. Дел много — и в Верховном Совете, и в газете.

— А как тебе такое предложение. Что, если мы сообща создадим новую газету? Настоящую. Без всякого груза прошлых заблуждений. Демократическую. Честную. Независимую. Насчет денег не волнуйся — они есть.

— Для меня это неожиданно. Я вполне удовлетворен работой у себя в «России», она, как мне кажется, ведет себя честно и независимо.

Он слегка поморщился.

— Ты не спеши, Олександр. Все же это, как я понимаю, печатный орган Верховного Совета. И газета российская. А я говорю совсем о других масштабах, я говорю о газете общесоюзной.

— Дайте время, Александр Николаевич. Я в отпуск собираюсь, там будет возможность все обдумать и тогда принять решение.

— Я тоже в отпуск хочу уйти. Так что давай в конце августа вернемся к этому разговору. Ты имей в виду — будешь там главным редактором. И если согласен, то подумай, кого еще из приличных людей пригласить.

Но в августе грянул путч, и к этому разговору мы больше уже никогда не вернулись[336].

Наступил роковой 1991 год.

Взаимные обиды множились как снежный ком.

Президентский совет как совещательный орган власти фактически не состоялся. Г. Х. Шахназаров так писал о его деятельности, вернее, бездеятельности:

Сотворив Совет, в котором государственные чиновники и служители муз должны были советоваться неизвестно о чем, сам президент очень скоро потерял к нему интерес и попросту перестал собирать. Со своей стороны, быстро заскучали писатели, которые не привыкли протирать брюки в правительственных креслах, и разъехались по домам защищать мир, природу, а главное — писать романы. Маялись бездельем и только после долгих препирательств с Болдиным получили кабинеты «деловые люди»: Ревенко, Примаков, Бакатин. Да и потом им приходилось в основном ждать, пока президент даст какое-то поручение, а в оставшееся время ходить друг к другу и сетовать на никчемность своего положения. Одни только Яковлев да Медведев были при деле — как писали в Волынском доклад к очередному форуму, так и продолжали заниматься тем же в новом ранге.

Кто-то тогда сострил: «Что такое член Президентского совета? Это безработный с президентским окладом». […]

Повторяя один к одному просчет с Президентским советом, словно начисто вычеркнув из памяти этот эпизод, президент создает при себе так называемый Консультативный совет. Хватило его на два заседания, потому что составлен он был по такому же странному принципу смешения нужных и ненужных людей, способных и неспособных[337].

Упразднив Президентский совет «в связи с совершенствованием системы государственного управления», а затем также охладев и к Консультативному совету, Горбачев затем придумал Совет безопасности СССР.

Яковлева туда не включили. Иначе говоря, он в мгновение ока остался фактически без работы. Так, консультант при президенте. Почти на общественных началах.

В январе после столкновений в Вильнюсе идет к Горбачеву: «Вам надо самому срочно ехать туда, дать принципиальную оценку событиям, потребовать создания независимой комиссии по расследованию этого инцидента».

На церемонии присуждения почетной степени доктора наук в Великобритании. 1991. [Из архива А. Смирнова]

Президент вначале соглашается, однако следующим утром дает отбой. Оказывается, Крючков не гарантирует его безопасность. Но Яковлев уверен: дело вовсе не в этом, просто глава КГБ боится честного расследования, ведь тогда всплывет неблаговидная роль и его ведомства, и Министерства обороны.

Яковлев в больнице с сердечным приступом. Ему туда звонит Примаков: «Михаил Сергеевич хочет организовать пресс-конференцию по событиям в Вильнюсе, просит тебя тоже в ней участвовать. Он растерян, раздавлен, надо его поддержать». Александр Николаевич послушно едет, он всегда готов поддержать Михаила Сергеевича. Но, как и в других случаях, с честной оценкой событий Горбачев уже опоздал, снова оказался в проигрыше.

Михаил Сергеевич так и не смог проникнуть в суть новой ситуации, понять ее и оценить стратегически. В это время только кардинальные решения с открытой опорой на демократические силы могли спасти положение. […]

Перестройка уперлась в бетонную стену партгосаппарата и силовых структур. Разрушение этой стены Горбачев все время откладывал, дождавшись того, что КГБ и его высокопоставленная агентура в партии пошли на мятеж и устранили Горбачева от власти[338].

В феврале Александр Николаевич получил очередную «черную метку» от Горбачева. Вот как это описывает А. С. Черняев:

В субботу (еще до звонков по разным столицам) сидели мы у Горбачева с Яковлевым. Он вдруг стал прямо при нас подписывать распоряжение о советниках президента. Яковлев ему говорит: «Хоть бы старшим назвали меня». Я подсуетился, предложил назвать Яковлева «представителем президента по особым поручениям».

— Что это за должность? При ком представитель? — возразил Горбачев.

— Но нельзя же Александра Николаевича спускать до уровня Ожерельева…

— Да брось ты, Толя, важно, что мы остаемся вместе. Вот главное.

— Но это главное знаете вы, может, я, еще кто-то. А в обществе судят по должности.

Моя настойчивость не сработала. Он не хочет отождествлять себя с Яковлевым официально, знает, что Политбюро будет нудить, а Верховный Совет — Горбачев в этом уверен — не пропустит.

Потом стали подбирать других, просто советников. Горбачев назвал (помимо Загладина и Ахромеева) Медведева, Осипьяна, Абалкина, Аганбегяна. Стали искать среди писателей. Горбачев говорит: «Я бы Бакланова взял, но он, говорят, на днях из партии вышел». Я предложил Шатрова. Поговорили о нем. Горбачев его вписал. Предложил я еще Дедкова из «Коммуниста», тоже вписал. Прошли еще в советники Мартынов, Ядов, Журкин — директора академических институтов. Кстати, еще, кажется, Велихов. А Брутенца, которого он давно обещал мне взять, не включил. Медведев еще неделю назад подставил Карэну ножку.

8 марта 1991 г.

А. Н. Яковлев звонил «в ужасе»: мол, ничего такого у нас не было с 1937 г.! Нет, это другое. Совсем не это. Скорее, свидетельство такой поляризации, которая может вернуть нас в 1918 г.

Сам он (Яковлев) — в замазке. М. С. так и не представил его в Совет Безопасности… под предлогом, что его все равно завалят. Хотя, скорее всего, не завалили бы. Он просто не хочет публично «мазаться» об Яковлева — «реформиста, ревизиониста, отрезавшего от СССР Прибалтику и марксистско-ленинскую идеологию, отдавшего прессу в руки контрреволюционеров». Хотя лично он своего «Сашка», наверно, любит и полагает непорядочным «отвернуться» от него совсем: все-таки вместе начинали!

Яковлев вчера мне рассказал: «Спрашиваю, — говорит, — у Эдуарда Амвросиевича, зачем он так круто „обозначился“ на съезде, ушел?» Шеварднадзе ответил: «С некоторых пор я почувствовал неискренность (у М. С.)». Пожалуй, имеет место. Ловкачество в нем было изначально, оно — в самой его натуре, компромиссной. Яковлев стонет: «Уходить надо… Помнишь, — говорит, — он с нами подбирал советников в состав группы при президенте, которую я (Яковлев) должен был возглавить? На том и кончилось. Вот уже третью неделю об этом ничего не слышно».

14 марта 1991 г.

[…]

Помощникам и советникам (которых М. С. приравнял к помощникам по зарплате) дал каждому по четыре-шесть консультантов, а членам Совета Безопасности — по восемь плюс двух секретарш. Яковлева лишил и помощника, и секретарши. Еще один щипок. Еще одна обида! Создается впечатление, что М. С. подталкивает его к уходу «по собственному желанию».

В общем, нелепое и довольно бестактное собрание, где Горбачев присягнул нам, что не повернет назад, но велел служить только ему. А если кто будет действовать «не в тон», пусть уходит. Если же сам заметит, что кто-то действует не так, попросит уйти[339].

А вот как эту ситуацию с помощниками, советниками и консультантами комментирует Вадим Медведев, которого президент уговорил стать его советником по экономическим вопросам:

С Яковлевым, как мне известно, ситуация складывалась иначе. Он тоже не испытывал удовлетворения от выполнения функций члена Президентского Совета ввиду неопределенности его статуса. Но дело не только в этом. Насколько я могу судить, с осени 1990 г. начали проявляться расхождения в его позициях с Президентом по некоторым актуальным проблемам — о судьбе партии, возможности и необходимости опоры на нее, об отношении к программе «500 дней», о границах возможных компромиссов с оппозицией, о роли КГБ и некоторым другим. Я считал эти расхождения опасными, но не неотвратимыми. Их надо постараться преодолеть, не давая простора для эмоций. Но со стороны определенных сил — и левого, и правого направлений — предпринимались настойчивые усилия к тому, чтобы раздуть эти противоречия, столкнуть Горбачева то ли влево, то ли вправо, поссорить его с ближайшим окружением.

Разве можно расценить иначе, чем коварный прием, публикации известных авторов в популярных изданиях, в которых утверждалось, что подлинным инициатором и архитектором перестройки является Яковлев, а Горбачев лишь озвучивает его идеи. Или сообщение массового еженедельника о том, что в день демонстративного выхода Ельцина из партии Яковлев позвонил ему и сочувственно призвал держаться. Александр Николаевич потом мне сказал, что звонил не он Ельцину, а Ельцин ему. Существенная деталь! Но комментариев ни в том, ни в другом случае не последовало.

Вместе с тем в отношении Яковлева была организована кампания в консервативной печати, плелась хитрая паутина. Президенту подбрасывалась информация о его якобы сепаратистских действиях, подозрительных контактах, чуть ли не о подготовке отъезда из страны и т. д.