Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Размолвка с Горбачевым

Судя по опубликованным воспоминаниям Яковлева, Горбачева и других фигурантов описываемых событий, Александр Николаевич познакомился с Михаилом Сергеевичем в ту пору, когда готовилась поездка делегации Верховного Совета СССР в Канаду. То есть, возможно, они пересекались и раньше — на партийных съездах или в цековских коридорах, но те встречи носили мимолетный характер, а вот весной 83-го будущий «архитектор перестройки» и ее лидер если и не сдружились, то сильно сблизились.

Хотя существует и другая версия — ее автор писатель Игорь Минутко, создавший в художественной форме биографическую книгу о Яковлеве. И в это произведение он включил такой эпизод. Начало 70-х. Александр Николаевич долго ходит в должности исполняющего обязанности заведующего Отделом пропаганды. Обидную приставку «и. о.» все никак не убирают. Писатель Минутко считает, что виной всему были слишком либеральные взгляды Александра Николаевича.

Однажды в разговоре с одним из его завсекторами — выходцем со Ставрополья — мелькает фамилия Горбачева. Завсектором говорит Яковлеву, что это самый молодой из всех первых секретарей обкомов в СССР, что он умен, образован, сторонник демократических реформ, словом, это лучшая кандидатура на пост заведующего Отделом пропаганды. Яковлев — опять-таки со слов писателя Минутко — обещает подумать, а затем идет с этой кандидатурой к Суслову. Тот выслушивает его благосклонно и через некоторое время приглашает Михаила Сергеевича в Москву на беседу.

В ходе разговора Суслов предлагает Горбачеву должность руководителя Агитпропа. Однако тот, поблагодарив за доверие, отказывается.

Было такое или не было?

Ни сам Горбачев, ни Яковлев ни разу об этом эпизоде не упомянули. Суслов печатных воспоминаний о себе не оставил, однако его биографы и соратники, внимательно изучившие жизнь «серого кардинала», тоже ничего подобного не обнаружили. Вполне возможно, что Игорь Минутко, создававший явно идеализированный образ Александра Николаевича, историю с Горбачевым придумал[314].

Сомнений не вызывает тот факт, что они начали тесно сотрудничать после возвращения Яковлева из «канадской ссылки», то есть летом 1983 года.

Горбачев сразу оценил интеллект Яковлева, его умение точно и образно формулировать мысль, задатки талантливого публициста. Ему также импонировали подчеркнутый демократизм Александра Николаевича, а наряду с этим — безупречная аппаратная выучка, способность работать качественно и много. До поры до времени он без опаски выдвигал его наверх, не боясь конкуренции. А Яковлев так же исправно играл роль человека «за спиной», никогда не выпячивал свои заслуги, всегда признавал безоговорочное лидерство Горбачева.

Да, в свое время Александр Николаевич сильно постарался, чтобы Михаил Сергеевич стал первым лицом (вспомним историю с его закулисными переговорами с Громыко в начале 1985 года), но он никогда даже намеком не позволял себе напомнить об этом Горбачеву. И зачем? Ведь достаточно долго их отношения были если не безоблачными, то вполне благожелательными.

Генсек советовался со своим соратником по самым узловым, самым сокровенным вопросам и внутренней, и внешней политики, приглашал его на ужины в узком кругу, брал с собой в зарубежные поездки. Яковлев платил той же монетой: был автором или соавтором самых важных партийных и государственных документов, программных речей, с которыми выступал Горбачев. Иногда, если считал нужным, писал Михаилу Сергеевичу закрытые совсекретные записки, в них доверительно и очень откровенно выражал свое мнение по поводу текущих проблем, давал советы генеральному секретарю, при этом никогда не переступая грань, за которой начиналась навязчивость или бесцеремонность. «Мы встречались очень часто, — вспоминал Александр Николаевич о Горбачеве. — А разговаривали почти каждый день и достаточно откровенно. Казалось бы, в этих условиях человека можно разглядеть насквозь, познать его вдоль и поперек, уметь предугадывать его действия и понимать причины бездействия. Но увы…»[315]

Увы… Это сожаление относится к тому качеству Горбачева, которое Яковлев сформулировал как «игру»: «Будучи врожденным и талантливым артистом, он, как энергетический вампир, постоянно нуждался в отклике, похвале, поддержке, в сочувствии и понимании, что и служило топливом для его самолюбия и тщеславия, равно как и для созидательных поступков»[316].

Когда между ними наступило охлаждение?

Яковлева, если верить его мемуарам, стала раздражать излишняя словоохотливость Горбачева еще в 1987 году. Яковлеву казалось, что на смену длинным речам должны прийти конкретные дела, а Горбачев продолжал витийствовать, растекаться мыслью по древу, о простых вещах умудрялся говорить сложно и долго.

И потекли невысыхающим ручьем длинные речи — о том, о сем, пятом, десятом. Их начали слушать вполуха, а главное — перестали воспринимать всерьез. […] Михаил Сергеевич постепенно пристрастился к изобретению разного рода формулировок, претендующих на статус теоретических положений. Он радовался каждой «свежей», на его взгляд, фразе, хотя они уже мало кого волновали[317].

Случалось, генсек ночью звонил Яковлеву, чтобы поделиться с ним «новой мыслью» или какой-то особенно удачной формулировкой. Большинство других членов Политбюро Михаил Сергеевич не слишком жаловал, прекрасно сознавая, что они по своим знаниям и уму сильно уступают ему, Яковлева же выделял. Иногда после заседаний, где неизменно солировал, с ухмылкой спрашивал Александра Николаевича: «Видал реакцию этой публики?» «Этой публикой» были люди из его ближайшего окружения — высшие советские руководители.

Ревновал ли генеральный секретарь к тому, что Яковлев явно не уступал ему по интеллекту, знаниям марксизма-ленинизма, что к нему ежедневно обращались с просьбами об интервью наши и зарубежные журналисты? Наверное, да.

Начальник его охраны вспоминает такой случай:

Александр Николаевич был во Франции, это, кажется, 1988 год. Принимали его восторженно. Бесконечные интервью, выступления, встречи. Наутро открываем газеты — везде его фотографии, теплые комментарии. Помощник Алексей Косолапов читает прессу, на его лице смесь удовлетворения и тревоги.

— Да, — говорит он. — Все это хорошо, но ничего хорошего.

— Почему? — я искренне недоумеваю.

— Да потому что завтра все это ляжет на стол Михаила Сергеевича.

Умный Косолапов знал и помнил о том, что генеральный секретарь зорко следил за степенью популярности своих соратников[318].

И уж совершенно точно Яковлева не очень жаловала Раиса Максимовна, супруга главы партии. Горбачев делился с ней фактически всем, что происходило «в верхах», Раиса была его главным советчиком — особенно в тех вопросах, которые касались кадровых назначений.

С. К. Александров, личный секретарь Яковлева, говорил мне, что она относилась к Александру Николаевичу очень настороженно:

Видимо, ревновала к его популярности в демократических кругах, его способностям ясно и точно излагать теорию. Она прекрасно сознавала, что именно яковлевские идеи часто озвучивает перед страной ее супруг. Как преподаватель научного коммунизма, Раиса Максимовна знала истинную цену написанному и сказанному. И, безусловно, воспринимала близко к сердцу любые успехи Яковлева[319].

Анатолий Сергеевич Черняев, верный помощник Горбачева на протяжении всех перестроечных лет, явно симпатизировал Яковлеву — оба они прошли войну, оба много лет трудились в аппарате ЦК, неоднократно вместе работали на загородных дачах над самыми важными партийными документами, а самое главное — по своим взглядам на необходимость перемен были единомышленниками. Черняев, конечно же, был еще большим либералом, чем Яковлев. Так вот, Анатолий Сергеевич в изданных дневниках (это, напомню, более тысячи страниц) неоднократно обращался к той размолвке, которая произошла между «архитектором перестройки» и генсеком. Есть смысл процитировать эти записи — они хорошо передают атмосферу, царившую тогда на Старой площади, и особенности тех взаимоотношений, которые сложились между первыми лицами.

29 октября 1989 года Черняев пишет, что к нему заходил Александр Николаевич и жаловался на горбачевскую неблагодарность.

За пять лет совместной работы и даже за то, чему Яковлев был инициатором, он не получил ни одного «спасибо». Дружеское расположение, доверие (а иногда игра в доверие) — это да. Но так, чтобы «отличить» или воздать — ни-ни. Дело, скорее всего, в том, что Горбачев не хочет ни перед ПБ, ни перед ЦК, где Яковлева ненавидят, ни перед обществом идентифицировать себя с ним и тем самым окончательно противопоставить себя Лигачеву. Держит А. Н. как бы для «себя»: что-то может подсказать, посоветовать, что-то написать по поручению.

А. Н. жалуется: во время перестройки все бывшие и нынешние члены ПБ выступали с докладами к 7 ноября (годовщина Октябрьской революции) или к ленинским дням. Яковлеву это ни разу не было поручено. И на этот раз Горбачев назначил для доклада новоиспеченного члена ПБ Крючкова. А. Н. переживает. И в который раз «советуется» со мной — не уйти ли ему в отставку. Я, конечно, протестую, хотя понимаю, что тут с его стороны — желание выплакаться. Но и по делу: если он уйдет, тогда уж явно все поймут, что гласности конец и что Горбачев действительно начинает повторять Никиту.

Когда я провожал его до двери, он мне шепотком говорит: слушай, а что это он (М. С.) который уж раз заговаривает со мной — не уйти ли ему на покой?

Меня это не удивляет, — ответил я. Бывая с ним в отпусках, иногда в самолете втроем с Р. М., я это уже слышал. Идея принадлежит ей. Прошлым январем в Пицунде и этим летом в Форосе она почти всерьез при мне убеждала его: пора, Михаил Сергеевич, уходить, замкнуться в частной жизни и писать мемуары. Ее влияние на него нельзя недооценивать. Однажды она прямо так и сказала: «Михаил Сергеевич! Ты свое дело сделал…»[320]

Обратим внимание: в ЦК «Яковлева ненавидят», и Горбачев вынужден с этим считаться. Да, они единомышленники, да, они впряглись в одну телегу, но… генеральный, чтобы выжить, должен лавировать между ним и Лигачевым, должен держать дистанцию.

Александр Николаевич, чувствуя охлаждение к себе, копается в прошлом, вспоминает прежние обиды. Вроде бы он всегда считался ближайшим соратником генерального секретаря, но тот, уезжая в командировки, ни разу не оставил Яковлева «на хозяйстве», ни разу не поручил вести заседания Секретариата, никогда не назначал его докладчиком на ленинских или октябрьских торжественных собраниях во Дворце съездов. Даже когда проходили всесоюзные совещания по общественным наукам и проблемам просвещения, сделать доклады поручали не ему, академику-обществоведу, педагогу по первому образованию, а инженеру Е. К. Лигачеву. Иногда он хотел спросить у Михаила Сергеевича, отчего так, но каждый раз откладывал это на потом, не хотел ставить шефа в неловкое положение.

А отчего так? Не оттого ли, что шеф боялся его возвышения, ревновал к его аналитическому уму, его интеллекту, его знаниям? Ведь писали же некоторые газеты: Горбачев послушно озвучивает в своих речах то, что ему пишет Яковлев.