Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

Обо всём этом Оноре слушал лишь краем уха. Положа руку на сердце, ему не было никакого дела ни до беспутного Анри, ни до матушкиных забот. «Шагреневая кожа» отняла столько сил, что хотелось просто отдохнуть, забыться и набраться сил.

Титанический труд обернулся сторицей: небывалый успех был налицо. Вот оно, торжество гениального пера, манившее финансовым благосостоянием!

Результат года порадовал настоящим финансовым ливнем. Как мы помним, за «Шагреневую кожу» Бальзак-романист по первому договору получил 1125 франков; плюс «Сцены частной жизни» (3750 франков) и «Философские повести» с «Озорными рассказами» (5250 франков). А ещё был Бальзак-журналист, который за многочисленные статьи в журналах и газетах за описываемый период заработал не менее 4 тысяч франков. Теперь всё суммируем и получаем более 14 тысяч![61]{192} Ничего себе, «бедняк». Жить бы да радоваться!

Ну да, радоваться, если б… не долги. А они, эти долги, продолжали неуклонно расти, и к концу года общая сумма неоплаченной задолженности приблизилась к критической отметке в 15 тысяч! То есть долгов оказалось больше, чем было заработано. Да ещё дамоклов меч матушкиного долга в виде всё того же заёмного письма в 45 тысяч. Словом, безнадёга, тру-ля-ля…

И это при том, что конкуренты (впрочем, как и кредиторы!) буквально дышат Оноре в затылок. Почти одновременно с «Шагреневой кожей» выходит «Красное и чёрное» Стендаля, появляется мощнейший по силе «Собор Парижской Богоматери» Гюго… Идут нарасхват книги де Виньи, Мериме, Мюссе, де Ламартина и Авроры Дюдеван. Не опоздать бы! Хотя Бальзаку удалось почти невозможное – занять собственную нишу социального романа.

«За какие-нибудь два-три года, – отмечает Ф. Тайяндье, – Бальзак занял прочное место в молодом литературном поколении рядом с такими авторами, как Гюго, Мериме, де Виньи. И сразу же была признана оригинальность его таланта. Виктор Гюго – если не считать исключительного феномена “Собора Парижской Богоматери” – занимался преимущественно поэзией и драматургией, а позднее стал искать политической карьеры, которая в итоге принесла ему звание пэра. Дюма, ещё один король театра, через несколько лет обратился к жанру популярного исторического романа. Виньи и Ламартин были аристократами, несколько отстранёнными от широкой публики и как будто стеснявшимися предлагать себя её вниманию. Проспер Мериме нашёл свою особую манеру подачи исторической экзотики, предпочитая жанр новеллы, в котором не имел себе равных. Он сочетал романтическую сценографию с осторожной язвительностью, которая была так свойственна его учителю Стендалю. В сущности, только Бальзак выбрал описание современных нравов…»{193}

«Осторожная язвительность»… При описании человеческого социума – это всего лишь некий невинный жест. Скажем, лёгкий укол булавкой.