Горящее небо Аорна

Глава 5

Для радиопереговоров в воздухе язык Кашпирра и Панкии был столь же неудобен, как и английский на Земле с его невнятной фонетикой и размытыми согласными. На Аорне шипящие фразы тонут в шуме радиопомех. Но что сделаешь? В авиации обоих миров используют самые распространенные языки, с этим приходится мириться.

— Башня, я — Шершень-шесть! Разрешите взлет.

— Шершень-шесть, пошел!

Пока его Рейнджер не отдалился от авиабазы, голос руководителя полетов на КП слышен ясно. Все пилоты знают, что через час речь смешается с тресками и шипением эфира. До цифровой или, тем более, спутниковой связи эта цивилизация еще не доросла. Спутники есть, конечно, но наземную приемо-передающую станцию не поднимет даже бомбардировщик. Что уж говорить о скорлупке, выделенной Борюшу.

Поймав команду «пошел», столь отличную от земных, он сделал то, о чем мечтал много недель — двинул вперед рычаг управления двигателем, ощущая через перчатку на круглой головке РУД, как послушно набирает обороты турбина, как вибрирует самолет, выбрасывая назад факел пламени… А потом отпустил тормоза.

Ускорением вжало в сиденье. Машина затряслась как в лихорадке от толчков на стыках бетонных плит.

Ручку чуть на себя — и носовая стойка шасси поднялась. Почти сразу пропала тряска — он в воздухе. Снова в небе! РУД на три деления на себя. Шасси. Закрылки — угол ноль. Триммер. Тангаж — плюс тридцать.

Думал, сложно будет летать на чужой планете, где даже меры длины и веса иные. Да какая разница! Он заучил, что скорость отрыва на взлете — четыреста, и не важно — это километров в час, миль в минуту или попугаев в единицу времени. Штурмовик, не обремененный оружием на подвеске, вспомнил, что родился когда-то истребителем, и радостно потянул вверх, когда указатель скорости едва перевалил за триста, не дождавшись положенных четырехсот.

Совершив несколько простейших эволюций, предусмотренных планом полета, Максим убедился — в управлении Рейнджер не сложнее чешского L-39, привычного по училищу. Хотелось, конечно, покрутить бочки, выписать мертвую петлю. А еще — круто взять вверх, чтоб почувствовать, на каком угле кабрирования происходит срыв потока, как ведет себя машина, теряя опору в воздухе, и как снова ее обуздать, если свалится в штопор.

Здесь, на относительном удалении от зоны боев, можно взмыть высоко без страха, что тебя ведет вражеский радар, а ракета земля-воздух неумолимо поднимает острое рыло в твоем направлении. Покрутившись над облаками, Максим взял курс на аэродром. На сегодня все. В следующих вылетах предстоит научиться красться, едва не задевая подвеской песок, ощутить кончиками пальцев, как толкает машину уплотненный воздух, сжатый между крылом и поверхностью. Опробовать виражи, когда законцовка крыла едва не скребет по траве. Договориться с двигателем — как он быстро нарастит тягу, повинуясь движению ручки. Толкать РУД вперед приходилось осторожно, иначе запросто начнется пожар.

Как же просто было на поршневых самолетах с моторами, схожими с автомобильными! Хочешь скорость — дави с нуля на полный газ. Турбореактивные двигатели требуют деликатности.

Именно деликатность продемонстрировал Максим на глиссаде. Вышел ровно к посадочному знаку, у которого бетон казался чернее ночи из-за тысяч ударов покрышками. Коснулся полосы без «козла», то есть без подпрыгивания, чем грешат неопытные пилоты, и мягко опустил переднюю стойку шасси. В «стойло» въехал с точностью до сантиметров.

В небе, в неотапливаемой холодной кабине, было лучше. Внизу, стоило стянуть шлем, немилосердно набросилась духота. Ночью прошел ливень, и к посадке Рейнджера бескомпромиссное южное солнце превратило влагу в пар. Пока техник приставлял лесенку к борту, Борюш почувствовал себя как в русской бане. Ну и что! Он был счастлив. Остальные проблемы ушли далеко-далеко. Так казалось.

На самом деле, они притаились ближе, чем представлял себе летчик. Вишева на КП опустила бинокль и повернулась к контрразведчику.

— Капитан, это в самом деле Борюш? Тот неумеха, способный лишь кривляться на экране?

— Так точно, мэм, — удивленно ответил офицер. — Документы я его проверил. Накануне был звонок из штаба ВВС. У меня нет оснований сомневаться.

— А у меня они, похоже, появились. Ну-ка выйдем, капитан.

Офицер и дама-генерал покинули вышку над зданием КП и спустились вниз, окунувшись в жаркое марево. Но, в отличие от дебютанта, сегодня впервые поднявшего в воздух старый самолет, они служили в Тангшере около двух лет и привыкли терпеть душное, влажное пекло, особенно тяжкое после дождей. Хотя и не пребывали в восторге от климата.

— Мэм! Я весь внимание, — сообщил Немуш.

— Капитан, ранее я не видела нашу «звездочку» в небе, но наслышана. Ты не летчик, тем не менее, должен знать: встречаются особи, органически неспособные пилотировать. Они не знают, не любят и не чувствуют самолет. Даже обученные — изо всех сил отлынивают. Сев в кабину, мечтают только об одном — скорее вылезти обратно. Естественно, тупят и ошибаются на ровном месте.

— Борюш именно такой?

— Да. А еще заносчивый, обожавший пустить пыль в глаза. Мне о нем немало рассказали. У него записана пара или чуть больше вылетов, засчитанных как боевые. Я уверена: он болтался позади звена, изображая, что идет в строю. Этот же другой, и не только в небе. Родовитый панк проводит время с технарями! Даже я, обязанная быть ровной с персоналом, разговариваю с ними через силу.

— Извини, но я с тобою не согласен, — капитан мотнул головою в кепи. — Летчики устроили Борюшу бойкот. Нет, не явный, но довольно ощутимый. Что же оставалось лейтенанту? Пообщаться по душам он может лишь со мной, с полукровкой-комзвена да с техниками-манками. Люди в одиночестве начинают говорить с животными, а кашпиррцы все же люди. Что касается фиглярства и заносчивости… Вспомни, как он отомстил тебе, заставив танцевать дариш. Надо быть самодовольным дурнем, выскочкой и аристократом, чтобы поступить так с генералом и командующей корпусом. У него манера — чувствовать себя самцом рядом с любой женщиной, даже командиром. Тут он — стопроцентный Борюш.

— Что не объясняет в нем другие перемены, — возразила Вишева. — Ты посадку его видел? Я и то не смогла бы так ровненько вписаться. Человеку можно изменить лицо, речь, фигуру и походку. Но привить способность пилотировать нельзя. Если не родился летчиком, ни за что так не полетишь.

— Не могу судить об этом, мэм, — капитан развел руками. — Я не летчик, и тебе виднее.

Вишева свернула разговор. Служба безопасности авиации, включавшая в себя разведку с контрразведкой, подчинялась ей формально, получая здесь довольствие и форму. Без сомнений, капитан свое начальство чтит побольше, чем командующую базой. И донос об этом разговоре обязательно напишет. Зря она разоткровенничалась.

Борюш в это время хлопал по плечам довольных техников в благодарность за исправный самолет, чем в который раз нарушил негласную установку для пилотов не сближаться с «унтерменшами». Чувствовал себя при этом именинником. За его коротким и несложным упражнением над базой наблюдали многие глаза. Соответственно, среди пилотов поплывет молва: лузер, оказывается, не путает педали. В ВВС летчику прощают многое, почти все, если ты летать умеешь.

Как говаривал великий комбинатор, лед тронулся, господа присяжные. А коль так, то пустим ледокол. Жидкий. И, тем более, что он приплыл. Макс с утра дал денег интенданту, ну а тот пообещал устроить в лучшем виде. И за ужином, когда пилоты поглощали свои порции, запивая их казенною кислятиной, Борюш вышел к стойке с микрофоном.

— Господа пилоты и коллеги! Извините, что я так к вам обращаюсь. Я сегодня поднял в небо штурмовик. Не поверите, но даже посадил его на аэродром. Не разбился сам, не повредил машину. Это просто праздник.

Летчики захохотали.

— В честь такого подвига я решил всех угостить. Капрал, налейте всем желающим шарданский эль! Знаю, многие меня не любят. Но шарданский эль любят все без исключения. Отдадим же должное напитку!

В зал зашли солдаты из обслуги во главе с капралом. Каждый нес в руке бочонок с краном. Сделанный из благородной древесины, тот таил в себе таинственный напиток. За столами зашумели. Летчики зарабатывали хорошо. В боевых условиях платили вдвое больше. Тем не менее, шарданский эль пробовали единицы. Дорогой чрезмерно. На продажу поставляется в таких бочонках, каждый из которых стоит словно перстень с драгоценным камнем. Чтобы угостить шарданским элем всех пилотов базы требовалась сумма, равная цене коттеджа.

Но не все пилоты были рады. Кто-то сморщился: деньги на напиток Борюш получил, кривляясь перед камерой. И теперь чудит, сорит деньгами. Ты их за штурвалом заработай! Уловив такое настроение — этот навык у Максима выработался еще в команде КВН, он продолжил:

— Расскажу вам анекдот. Молодой пилот спрашивает ветерана: «Можно пить за штурвалом?» Тот, подумав, отвечает: «Нет, в кабине неудобно. Ты сначала выпей, а потом туда садись».

За столами засмеялись. Кто-то крикнул: «Давай, трави еще!»

— Запросто! — Максим картинно поклонился. — Сын спрашивает у отца — военного летчика: «Почему, когда над нашим городом ты преодолеваешь звуковой барьер, слышен взрыв?» Летчик отвечает: «Так барьер же плотный. Чтоб пробить, я открываю окно и бросаю в него гранату».

Оживление усилились, и Борюш сделал следующий выстрел:

— Вы слыхали: в наших ВВС принят на вооружение невидимый Рыцарь? Но на базы он не поступает — пилоты не находят самолет.

В КВН подобные шутки зарубили б сходу. Их надо было придумывать самим, а не красть с сайта shytok.net, как эти. Ну, так это на Земле. На Аорне бородатые приколы выглядели откровением. Заходили на ура.

За столами аплодировали. Приспосабливая анекдоты под реалии Аорна, Максим увлекся и не сразу разглядел, как в столовую вошла коммандер. Встав у двери, она выслушала пару шуток, а затем решительно направилась к оратору. В столовой стало тихо, и Максим ее увидел наконец…

— Мэм! — задрал он подбородок. — Извини за небольшое представление. Я не только летчик, но в недавнем прошлом — и актер. Поднимаю настроение парням. Ты не против? Если нет, то угощайся. Здесь, в бочонке, плещется шарданский эль.

Подойдя к нему вплотную, Вишева забрала микрофон, отключив колонки.

— Лейтенант, в своем уме? Если кого-то из пилотов вдруг расстроится желудок… Ты отправишься под трибунал за отравление личного состава и несанкционированную пьянку.

— Не слыхал, чтобы шарданский эль повредил кому-то на Аорне, даже если им надраться до беспамятства, — не смутился Борюш. — Кто б его иначе пил? Ты попробуй — чудо, не напиток. Что до пьянки… У меня сегодня праздник — я вернулся в небо. Почему бы мне, миллионеру, не угостить пилотов классным пойлом? Кто-то может завтра не вернется из полета. Пусть им будет радость…

— Заткнись! — Вишева буквально зашипела. — Ты зачем об этом говоришь? Нехорошая примета.

Некоторое время они испепеляли друг друга взглядами. Уступать начальнице Максим не собирался — достала эта баба! То ей не так и то не эдак. Коммандер, отвечавшая за тысячи людей, и он, какой-то лейтенант, допущенный лишь до полетов «блинчиком» на допотопном аэроплане, застыли друг против друга словно петухи перед кровавой дракой.