Колыбельная для бронехода

* * *

Мы выжидали дня три, выверяя все, что можно, и готовили бронеход, наваривая на него дополнительную защиту из титановых и синтолитных[6] пластин на кронштейнах. Получилась такая себе разнесенная броня, несколько увеличившая стойкость против оружия малых и относительно малых калибров. Не «Рейтар», конечно, но лучше, чем ничего, да и полегче ощутимо, всего-то тонны две. При том, что бронеходы Саламанки еще и вооружены тяжелее — я буду на несколько тонн легче и не превышу лимит, на котором случается поломка гусеничного движителя.

Общее настроение в городах осталось прежним, Саламанке не помогла видеозапись, на которой его бронеходы громят лагерь Муньеса, более того, по рукам среди народа пошла видеозапись с моего бронехода. Дошла она и до Саламанки, и со слов «своего человека внутри», который не имел власти и доступа, но мог наблюдать то да се, правительственные бронеходчики слегка приуныли, по крайней мере, молодые. Вероятно, им стал понятен разрыв в мастерстве. Как итог, встретить группу из четырех бронеходов стало и вовсе проблематично, минимальный состав вырос до шести машин, при этом в группе обязательно либо кто-то из «старой гвардии», либо «Черная Пантера».

Вредительство со стороны населения на качественно новый уровень не вышло, оставшись преимущественно моральным, но приобрело размах, и каждую ночь перечеркнутый номер «ноль-один» появлялся в удвоенном количестве взамен закрашенных по всей столице. В довершение всего муниципальные службы официально известили мэра, что не справляются с уничтожением граффити и более не намерены этим заниматься в ущерб своим прямым обязанностям. Ну а от мэра это узнал и Саламанка.

Вскоре к символике сопротивления — то есть перечеркнутому «нольпервому» — добавилась и символика ПЛА. И Саламанка оказался в окружении, пусть пока только символов восстания, а не восставших — но сейчас ему точно очень неуютно.

Антон провел еще больше работы: теперь отряды ПЛА буквально кочуют с базы на базу, и каждый день закладывается новая. На вооружение взяли методику ставить в покинутых или только построенных лагерях скрытые видеокамеры: теперь, прежде чем «вселиться» на новое место, малая группа приезжает первой и смотрит записи на камерах, не появлялись ли в лагере разведчики противника.

Результат не заставил себя долго ждать: на третий день на записи попался элитный отряд спецназа, который обнаружил лагерь и осмотрел на предмет следов.

— Так у Саламанки есть даже спецназ? — спросил я.

Дани кивнула.

— Есть. Вся верхушка ССОНЭ, все ключевые посты — все сплошь старые дружки Саламанки. Ну не то чтоб друзья, просто люди из силовых структур корпораций, которых он переманил на свою сторону. Само собой, что в основном они — спецы грамотные, в транспланетных корпорациях других не держат.

— Удивительно… Как это вообще возможно — переманить спеца из корпорации в задрипанную колонию в Жопе Орла?

Она пожала плечами.

— Ну, я когда-то задала этот вопрос Рамону. И он ответил, что некоторые люди предпочитают быть первыми в деревне, а не вторыми в «риме». Это город такой, да?

Я кивнул.

— Это была столица величайшей в то время империи. А слова принадлежат Юлию Цезарю, тому самому, в честь которого назван земной месяц июль.

Тем не менее, спецназ нам не докучал: они только засветились в одном лагере, который так и остался брошенным. Судя по всему, этот спецназ передвигается по лесу пешком, малыми группами прочесывая лес в поисках баз. План понятен: тихо найти базу и позже нагрянуть бронеходами. Видимо, с лагерем Муньеса это и случилось, по причине близости к столице.

Мы прикинули так и сяк: если спецназ будет прочесывать по принципу «от столицы» пешком, даже несколькими группами, то до нас на периферии доберется через пару месяцев, если не лет, с учетом площадей, которые нужно прочесать.

Так что пока спим спокойно. Ну я, по крайней мере, сплю спокойно: прямо у ноги бронехода.