Спаси ее

Глава сорок первая

На следующий день после драки с Орельеном Алексис припарковался на автостоянке местной жандармерии. Терзаемый сомнениями, он некоторое время неподвижно сидел на водительском месте, а затем вышел из арендованного им седана и решительным шагом направился к входу.

Он хотел увидеть Ларивьера, и ему не пришлось долго ждать. Вернувшийся с пробежки лейтенант пересек холл, не отрывая глаз от наручных часов. Бег утомил жандарма – его лицо было пунцовым, как и в тот раз, когда Алексис проезжал мимо него на машине.

Дежурный в приемной попросил Алексиса подождать перед кабинетом лейтенанта. Из приоткрытой двери доносился сильный запах свежей краски. Алексис заметил, что полки еще не были повешены на стену.

Спустя двадцать минут появился лейтенант; он переоделся в форму, и на лице не было следов усталости. Увидев Алексиса, он нахмурился:

– Что с вами приключилось? Эти синяки…

– Да так, ничего особенного. Мне бы хотелось еще раз поговорить с вами о моей дочери…

– Я рассказал вам все, что помню об этом деле. Не знаю, чем могу еще помочь.

– Уверен, что не все зацепки были проработаны.

Жандарм стоял неподвижно, глядя на него с пренебрежением. На его лице читалось: «Еще один дурак будет указывать мне, как работать!»

– Лейтенант, мы можем поговорить в вашем кабинете?

– Если вас не смущает запах, пожалуйста.

Когда Ларивьер пододвинул к себе кресло, его взгляд упал на розетку, запачканную белой краской.

– Все сделано тяп-ляп! – проворчал он.

– Я буду краток, – сухо произнес Алексис. Он старался сохранять спокойствие. – Мне нужно понять, что произошло. Я задаюсь вопросами о последних часах жизни моей дочери. Первый из них касается ее телефона. Оливия воспользовалась им незадолго до смерти, чтобы сделать селфи. Был ли он найден в автобусе?

Жандарм вздохнул и усмехнулся:

– Понятия не имею. Если бы и так, он был бы непригоден к эксплуатации. Мы извлекли из автобуса останки, и в кармане вашей дочери находился почти полностью сгоревший канадский паспорт. Часть все-таки поддавалась прочтению, и там было имя: Оливия. Ее личность была легко установлена, чего не скажешь про других пассажиров автобуса. На них-то и сосредоточилось расследование.

– Было ли проведено вскрытие трупа? – сделав над собой усилие, спросил Алексис.

– Разумеется, это стандартная процедура после происшествия такого масштаба. У меня в памяти сохранилось заключение о его результатах: труп полностью соответствовал телосложению вашей дочери. Я вам очень сочувствую.

Алексис в отчаянии покачал головой. Он достал ксерокопию фотографии, на которой Орельен Вассер стоял позади Оливии, и положил на стол:

– У Оливии с этим парнем был… короткий роман. Они вместе приехали в заброшенный дом… в овчарню. Затем что-то произошло, и Оливия оказалась одна в горах. Он обидел ее. Я это знаю, потому что она написала на стене дома, что он – подонок.

– Почему вы думаете, что надпись на стене сделала именно ваша дочь?

– Потому что она написала не его имя, а ник из онлайн-игры.

Ларивьер недоверчиво почесал затылок:

– И где находится это место?

Алексис неловко развернул карту, лежавшую в кармане его пальто. Он указал на маленький черный квадрат возле ущелья.

– А, понятно, это ферма братьев Санчес, – прокомментировал жандарм. – Вообще-то она находится с испанской стороны. Ферма заброшена с тех пор, как братья повесились из-за того, что в реке, куда овцы ходили на водопой, были обнаружены ядовитые вещества. Вся скотина погибла в течение двух недель. Некоторые обвиняли в этом рудник и вольфрам.

Алексис кивнул:

– Именно там была моя дочь.

– Это недалеко от Черного озера, – добавил Ларивьер. – В то время масса любопытствующих приезжали туда ради острых ощущений. Хозяин хостела, расположенного в долине, нагрел руки на этом деле, так как с озером была связана зловещая легенда.

Алексис предпочел умолчать о своем посещении хостела Сенешаля.

– Я знаю, что моя дочь побывала на ферме, – сказал он, вставая. – Одного не могу понять, почему вы не исследуете ферму с помощью люминола? Ведь люминол используют в криминалистике, чтобы найти следы крови.

Ларивьер громко рассмеялся:

– У нас тут не «Полиция Майами». Овчарня Санчесов продувается всеми ветрами, и малейшие следы, если они были, уже давным-давно уничтожены. Наверняка там повсюду испражнялись животные, а люминол реагирует и на такого рода загрязнения. Мой вам совет: забудьте об этом!

Жандарм взглянул на Алексиса, а потом перевел взгляд на фотографию.

– Это он расквасил вам нос? – спросил он, указывая пальцем на Орельена Вассера.

В ответ Алексис сделал неопределенный жест рукой.

– А если он подаст заявление на вас, ссылаясь на самооборону? Мне придется взять вас под арест, и ваше дурацкое расследование на этом закончится. Хороши же вы будете!

Глаза Алексиса заблестели.

– Но вы ведь ничего не предпримете, правда же? Я имею в виду в отношении этого типа.

Ларивьер вздохнул:

– На каком основании я должен его вызвать? Я уже сказал вам, что дело окончательно закрыто.

Алексис схватил самоклеящийся блок для записей, лежавший на столе, оторвал от него листок, торопливо написал несколько строк и протянул жандарму:

– Вот адрес этого парня, он вам понадобится, когда вы будете его разыскивать.

– Я только что сказал вам – это будет самоуправство, забудьте об этом!

– Ну уж нет… впрочем, вы мне подсказали одну идею. Вы допросите Орельена, потому что я подаю заявление на него за умышленное нанесение телесных повреждений. Когда он будет здесь, мое слово будет против его слова, и во время очной ставки он будет вынужден дать объяснения.

Ларивьер поднялся со стула вне себя от ярости:

– Вы считаете себя хитрее других, да? Поднимайте свою задницу со стула и проваливайте.

Алексис медленно встал.

Ларивьер подошел к нему:

– А если вы продолжите играть в сыщика, я без колебаний сообщу о вашем поведении прокурору, который напомнит вам, что закон запрещает проводить расследования в обход правоохранительных органов.

Он крепко схватил Алексиса за локоть и ускоренным шагом повел к выходу.

– Принеси мне бумажное полотенце, – рявкнул он молодому жандарму в приемной, возвращаясь в кабинет. – Маляр замызгал краской мою розетку.