Стратагемы заговорщика

Стратагема 10. Пожертвовать сливой чтобы спасти персик

Древний Баянгол, город каменных храмов и многоступенчатых алтарей, был немногим больше Бириистэна, но его ремесленные предместья разрослись далеко за пределы старых стен. Взбивали пену сотни водяных колёс, приводя в движение механические лесопилки и ткацкие станки. Дымили пока ещё редкие трубы паровых топок, гремели паровые молоты, вращались прокатные станы. Мануфактуры обрастали лачугами и бараками, обзаводились собственными стенами и казармами стражи. У причалов выстраивались вереницы барж. Из далёких орхонских копей везли каменный уголь, с побережья — соль и шёлк. Вверх и вниз по реке уходили барки, гружёные свежими досками, резной мебелью, изящными статуэтками и разнообразной утварью. Ценные породы дерева были основой богатства Баянгола, и появление на границе леса осадного лагеря мятежников не на шутку встревожило городских купцов и промышленников. Их делегаты осаждали законоучителя, требуя как можно скорее уничтожить бунтовщиков, но принявший командование столичный генерал Дарсен Тагар осторожничал. Пусть денежные мешки и обещали помощь своих наёмников, но у противника были пушки, и Тагар не сомневался, что после первого же залпа картечью добрая половина его армии попросту разбежится. Если даже вышколенные Снежные Барсы и фанатичные Совиные Маски потеряли былую хватку от долгого безделья, то про не нюхавшее пороху городское ополчение и говорить не приходилось. Поэтому генерал ждал пока из Толона и Сякюсэна не подойдут крепкие армейские тумены, в тайне надеясь, что скука и угроза дизентерии толкнут мятежников на заведомо проигрышный штурм.

Это напряжённое ожидание, от которого изнывал весь город, изматывало Айсин Тукуура сильнее тяжёлого пути. В закопченном рабочем предместье среди сотен спешащих по своим делам людей шаман чувствовал себя случайной букашкой, на свою беду попавшей в муравейник. Хотя он был среди людей своего языка и своей веры, им не было никакого дела до его бед и стремлений.

Каморка в безликой гостинице была душной и тесной. Порой фабричный дым проникал в неё, жаля глаза и мешая шаману изучать подаренные улюнским садовником книги. Днём грохот тяжёлых молотов разносился над кварталами, тихим звоном отдаваясь в ушах после захода солнца, а ночью биение двух чудовищных сердец врывалось во сны Тукуура, порой заставляя его просыпаться в холодном поту. Глядя на угрюмые толпы, с утра тянущиеся из лачуг в ворота фабрики, а вечером обратно, он чувствовал тоскливую безысходность, которая в своё время побудила безымянного наставника Ордена Стражей написать грустные строки: "Мы — лишь малые рачки, вцепившиеся в их чешую, и век наш бесконечно короток. Наши судьбы безразличны великим, и их безразличие для нас — благо".

Но порой подобно тихому напеву проникала в сердце знатока церемоний тяга к неизведанному, и тогда он шёл к воротам Священного Города, чтобы узнать у чёрно-серебряных часовых в совиных масках, нет ли для него письма из Святилища, а потом бродил по тесным улицам предместья, нередко пользуясь своим чиновничьим видом, чтобы поглазеть на причудливый танец коленчатых валов, зубчатых колец и ременных передач, скрытых в стенах фабричных корпусов. В такие моменты он остро чувствовал, что где-то рядом, невидимая для людей, скользит по крышам и навесам серебряная кошка, жадно впитывая картины, звуки, запахи и голоса. Она исчезла из лодки за день до того, как появились на горизонте дымящие трубы и изогнутые крыши храмов, и сердце Тукуура сжалось от мысли, что их совместный путь окончен. Но потом, светлой лунной ночью он увидел на соседней крыше знакомый силуэт и почувствовал утраченную было решимость.

Стражник, провожавший Тукуура от самого Улюна, снова появился в гостинице на пятый день после прибытия в город. Он казался ещё более усталым, чем шаман, хотя жил всё это время в особняке законоучителя посреди зелёных садов старого города. Зайдя в комнату знатока церемоний, он бросил на кровать объёмистый матерчатый свёрток, залпом выпил две чашки крепкого чая, и только тогда заговорил о деле.

— Есть хорошая новость. Законоучитель, мудрейший Бэлиг, нашёл хороший момент, чтобы доложить о тебе Прозорливому. Тебя примут, но будь осторожен. Похоже, генерал Дарсен Тагар, правая рука правителя, недолюбливал твоего наставника Дамдина. Он сразу предположил, что ты самозванец и шпион. К счастью, сотник Цэрэн из Барсов тебя запомнил. "Если этот парень выжил, с ним стоит поговорить. А если это не он, пусть пеняет на себя". Так он сказал. Вторая проблема: твой враг Улан Баир прибыл сюда одним из первых, и уже успел втереться в доверие к Прозорливому. Скорее всего, в день открытия Собора его назовут новым законоучителем Бириистэна. Думай теперь, что с этим делать.

"Плохо, что у меня нет никакого опыта в дворцовых интригах", — подумал Тукуур, но не позволил себе сказать этого вслух. Человек, назвавшийся посланником Прозорливого, не имел права показывать своих колебаний.

— Здесь кафтан и совиная маска, — продолжил проводник, указывая на свёрток. — Иди через Свечные ворота. Завтрашний пароль "алый карп". Дальше всё время прямо и вверх, пока не упрёшься в ворота главного Святилища. Там пароль "ледяной панцирь". У караульных спросишь оружейного наставника Сундуя. Дальше он проведёт.

Тукуур молча кивнул. Ему не нравилось, что проводник не собирается идти с ним, но у каждого здесь были свои секреты, и на разгадывание их не хватило бы и двух жизней. Стражник заставил Тукуура повторить маршрут и пароли, а потом ушёл так же быстро, как и появился.

Светило едва проползло половину неба, и у шамана оставалось ещё пол-дня и целая ночь, чтобы придумать, как переиграть Улан Баира. Но сердце ныло от страха за родителей, а в голове гудел кузнечный молот, и умные мысли наотрез отказывались селиться в таком негостеприимном месте. Чтобы хоть как-то отвлечься, знаток церемоний сходил в баню при доме внутренней гармонии, привёл в порядок свои скудные пожитки, без аппетита поужинал и попытался раньше лечь спать, но сон не шёл. Некоторое время поворочавшись, Тукуур встал и принялся расхаживать по комнате, постепенно замедляя дыхание. Он пересёк тесную комнатушку не меньше двух сотен раз, когда за его спиной тихо скрипнула дверь, ведущая на небольшой балкончик. Шаман резко развернулся.

На мгновение ему показалось, что стена, дверь и освещённый факелами город за ней — лишь плоская картина, нарисованная на холсте крупными мазками кисти. И в этой картине, ровно посреди дверного проёма была вырезана дыра в форме человека, сквозь которую просвечивало усыпанное звёздами ночное небо. Но тень шагнула в комнату, и Тукуур понял, что перед ним невысокий человек в форменной одежде Совиных Масок — свободных шароварах и короткой чёрной куртке с капюшоном. Маска с чеканными перьями и серебряное шитьё на куртке искрились при ходьбе. Тукуур бросил нервный взгляд в угол комнаты. Изогнутый солдатский меч с расширяющимся к концу лезвием, с которым учил его работать проводник, лежал на сундуке у окна, гораздо ближе к незнакомцу, чем к своему хозяину. Гордо выпрямившись, знаток церемоний открыл рот для вопроса, но ночной гость быстрым движением стянул маску и капюшон. Белые волосы рассыпались по плечам. Перед Тукууром стояла девушка, точь в точь похожая на Айяну из видений. Только серебряные чешуйки на лбу и висках были маленькими и едва заметными, а глаза — бездонно-сапфировыми с яркими звёздами-зрачками. Такими же, как у серебряной кошки.

— Кто ты? — запоздало спросил шаман.

Этот вопрос уже не требовал ответа, но девушка почти по-птичьи склонила голову набок, удивлённо глядя на Тукуура.

— Искра жизни, рождённая в пожаре Падения Звёзд, — помолчав, произнесла она. — Стремление к познанию, ставшее песней. Очарование тайны и радость разгадки. Десять тысяч вещей и ни одна из них. Как ты сам ответил бы на такой вопрос?

— Не знаю, — растерянно ответил шаман.

Он думал о том, что никогда не слышал голоса настоящей Айяны. О том, что посланница Дракона произносит знакомые ему слова в непривычном ритме, как будто накладывает свою речь на ту грустную и чарующую мелодию, которую он слышал в пещере. О том, что рад этому визиту, хотя, возможно, ему следовало бы бояться. О чём угодно, кроме ответа на вопрос.

— Видишь? — тихо сказала она. — Ты меняешься быстрее, чем успеваешь придумать ответ. В этом мы похожи, как и в наших чувствах. Нам обоим неуютно здесь, мы оба боимся.

— Не думал, что ты можешь чего-то бояться.

— Здесь родственные искры, великое множество, но все они истощены болезнью, не слышат, не отвечают. Яд изливается из сердца, некогда дарившего жизнь. Чуждая музыка угнетает меня, притупляет мысли, лишает рассудка, не даёт приблизиться…

Голос посланницы ослабел, превратившись в едва различимый шёпот. Она поёжилась, обхватив себя руками за плечи. Тукуур порывисто шагнул вперёд, но замер, на мгновение испугавшись взгляда бездонных глаз.

— Я помогу, если это в моей власти, — решительно сказал он.

— Проведи меня в сердце старого храма, — попросила девушка. — Не дай враждебной воле отшвырнуть меня прочь. Может быть, тогда я пойму, как исцелить этот город.

Тукуур нахмурился, обдумывая возможности и последствия.

— Тогда и ты помоги мне, — сказал он. — Здесь Улан Баир, мой враг, человек Ордена Стражей. Мои родители в его власти, и он использует это, чтобы раздавить меня как кусок глины. Но он прибыл сюда давно а, значит, не может знать, что произошло на острове Гэрэл. Ты сможешь сохранить этот образ, стать в точности как девушка из шара?

Посланница Дракона моргнула, и её глаза стали светлыми, серо-зелёными как у домового сыча на свету. Только блики в зрачках до сих пор казались шаману светом далёких звёзд.

— Я помогу тебе убедить Стража, что его план сработал, — теперь в её голосе появились резкие рубленые интонации толонского диалекта. — Помогу заставить его раскрыться в глазах твоего правителя. Приведи меня к нему и скажи, что выполнил задание Дамдина. Так будет быстрее.

— Сможешь ли ты открыть Прозорливому древнее Святилище? Если нет, я не хочу ему лгать.

— Время неопределённости, время ожидания, время древних печатей подходит к концу. Твой правитель увидит оголённый нерв Безликого, если таково твоё стремление.

Тукуур кивнул и, помолчав, спросил:

— Старый наставник сказал, что та, чей образ ты носишь, может ожить, если мы дойдём до конца. Это так?

На миг глаза посланницы снова потемнели, выдавая напряжённую работу мысли.

— Скажи, почему ты этого хочешь, — попросила она.

Вопрос застал шамана врасплох. До сих пор он не задумывался об этом, следуя зову безотчётной тоски. Теперь же он почувствовал себя в силах разобрать это чувство на части и пристально рассмотреть каждую из них. Вначале он лишь хотел вернуть Илане пропавшую сестру, отплатить добром за спасение с острова Гэрэл. Потом, постепенно, он перенёс на девушку из видений те чувства, которые предпочла не заметить её сестра. Но это был тупик, ведь для Айяны — теперь он понимал это ясно — его образ навсегда будет связан со смертью и заточением в глубине волшебного шара.