Стратагемы заговорщика

***

Прозорливый принял Илану вечером в просторной библиотеке, которую уступил ему баянгольский законоучитель. Кроме них в комнате никого не было, как будто Прозорливый безоговорочно доверял недавней бунтовщице, или, гораздо вероятнее, мог в любой момент призвать себе на помощь духов-защитников с их летающими клинками. Хотя этой встречей Илана была обязана Тукууру, её не покидало ощущение, что правитель видел в ней возможность создания ещё одного полюса власти, уравновешивающего влияние жрецов и военных.

— Ваши толонские друзья — кабинетные теоретики, хотя некоторые их предложения мне нравятся, — заявил Смотрящий-в-ночь, пристально глядя девушке в глаза. — Например, восстановить сословие дарханов и перевести в него чиновников ведомства внешней гармонии. Или каждые четыре года, в день смены первоэлемента, переводить моих соратников на новое место службы, оценивая их работу повышением или снижением ранга. Или вот, тоже неплохое: ввести должность цензора общественных работ, надзирающего за условиями труда должников, переданных в услужение частным лицам. Как думаете?

— Я перевела бы в сословие дарханов и ведомство внутренней гармонии, — ответила Илана, стараясь сохранить спокойный и доверительный тон беседы, хотя и чувствовала, что гладь этого озера скрывает острые камни. — В духовных канонах есть мудрость, но в них также много такого, что не способствует исцелению больных.

— Боюсь, Ваши коллеги не согласятся с этим, — усмехнулся Смотрящий-в-ночь. — Ведь что, если не божественный авторитет, заставит пациентов безоговорочно следовать их предписаниям?

— С этим трудно поспорить. К сожалению, божественный авторитет туманит голову слабым людям, заставляя их чувствовать себя непогрешимыми, — резче, чем следовало бы, ответила девушка.

— Действительно, — безучастно произнёс правитель, но продолжение беседы подсказало, что его задели её слова: — Всё утро я взвешивал Ваши поступки, пытаясь уравновесить награду и наказание. Вы переломили ход боя и спасли жизнь моему другу Тагару. Но Ваши люди сожгли мой город, и этого нельзя забывать.

Илана молча ждала продолжения, склонив голову не ниже, чем полагалось по этикету.

— Как я уже говорил, Ваши друзья смотрят на мир через окно кабинета. Нравятся мне их идеи или нет, я не могу позволить таким людям управлять государством. Вы — другое дело. Вы показали, что способны и целить, и разрушать. Вы знаете цену неправильных решений…

«Вы, ставшие на его сторону, разрушили будущее своих детей, и детей их детей!» — прозвучали в голове девушки отчаянные слова Холома, и её сердце впервые с начала этой беседы болезненно сжалось.

— Тукуур сказал, что вы способны распечатать столичное Святилище, и я верю, что Вы это сделаете. Но я хочу, чтобы после этого Вы стали моей посланницей в Толоне. Там Вы сможете проверить на практике идеи своих друзей. Те которые докажут свою ценность, будут постепенно распространены на всю страну.

Смотрящий-в-ночь снова выжидающе посмотрел на свою собеседницу, оценивая её реакцию.

— Это и награда, и наказание, повелитель, — она намеренно произнесла фразу на толонский манер, чтобы обойтись без частицы «мой».

— Конечно, — невозмутимо ответил правитель. — Некоторые из Ваших друзей, несомненно, возненавидят Вас за это. Как и некоторые фанатики Безликого. Вы ведь из рода правителей Толона по матери, верно? Поэтому другие с радостью станут под Ваши знамёна. В конце концов, от Вас будет зависеть, будет ли это в большей степени наградой или наказанием. Но я хочу, чтобы вы знали: самой возможностью этого выбора Вы обязаны моему соратнику Тукууру. Плохая примета, знаете ли — открывать новую эпоху правления, не дав верному слуге выплатить долг.

Илана молчала, погрузившись в тяжёлые раздумья. Смотрящий-в-ночь не торопил её. Пока не торопил. Он давал ей возможность воплотить в жизнь свои идеи, но многие сказали бы, что такая возможность, полученная из руки тирана, не стоит ничего.

— Я — врач, — наконец, сказала она. — Одна из тех, кто пытается лечить даже в грязной темнице закованными в цепи руками. Но если Вы хотите, чтобы от лечения был толк, комната должна быть чистой, а руки лекаря — свободными.

Правитель поморщился.

— Красивые слова, но как я могу дать Вам то, чего не имею сам? Да, Ваши руки будут связаны. Верный человек, которого я обязан вознаградить должностью толонского законоучителя, будет бороться с Вами за власть. Как и сякюсэнский тысяченачальник, которого я поставлю над армиями побережья. Как и Ваши пока неизвестные враги. Но мои руки так же связаны войной и грядущим голодом. Думаете, Толон грязная камера? Вся эта страна — грязная камера, которую не уберёт никто кроме нас самих!

— По крайней мере, остановите проклятые стройки и… — она чуть замешкалась, но преодолела себя — верните лесным людям острова. Вам это всё равно ничего не будет стоить!

Смотрящий-в-ночь устало вздохнул.

— Знал, что Вы это скажете. Это воспримут как проявление слабости, без сомнения. Но Вы правы. Острова больше не принадлежат мне, а стройки уже дали всё, что могли дать. Так и быть. Я издам эти указы. Более того, я прикажу освободить рабов-островитян по всей стране, если они присягнут мне в верности и будут сражаться вместе с моими армиями против Ордена.

— И распустите компанию «Медовая лоза».

— Ещё одно слово, и я переведу лично Вас в сословие торговцев! — фыркнул правитель.

Илана горько усмехнулась.

— Всего-то?

— Скажу Вам честно, — вновь доверительным тоном произнёс Прозорливый. — После того, что здесь произошло, мне будет очень нелегко найти помощников, у которых в моём присутствии не дрожат колени и не заплетается язык. Поэтому я не грожу Вам казнью, а терпеливо спрашиваю ещё раз: вы примете мой оберег?

Отказаться сейчас означало выбрать смерть. Но, хотя Илану глубоко поразило отчаяние Холома и его казнь, она не верила, что с падением Ордена для народа Удела Духов не осталось будущего. И если не принять волю Прозорливого сейчас, не будет даже возможности это проверить.

— Бремя Дракона — порядок, милость Его — справедливый суд, — произнесла она ритуальную фразу, принимая нефритовую пластину из рук Смотрящего-в-ночь.

«Я слежу за тобой», — мысленно повторила она слова мохнатого каторжника. — «И, если ты лжёшь, моё время настанет».