Немного безумия

Глава 4

Шёл дождь. Так можно описать большую часть Ан-Рокской осени и не слукавить. На затхлой, переполненной тяжестью индустриализации улице и моросило по-особенному: не так, как вблизи гавани.

Как бы мне не нравились илистые скользкие сваи, моряцкий мат и вечные поножовщины из-за рюмки водки, я всё же скучал по тесным прибрежным кварталам. В другой части города меня непременно тянуло расстегнуть ещё пуговку или ослабить воротник рубашки.

— Я иду на работу, — мой наниматель указал на маячащее вдалеке здание, что может вместить в себя всю улицу целиком, заглотив её, как старый кашалот рыбацкую лодку, — а вы начинайте своё... следствие.

— Так дела не делаются, мистер Крамер. — не скажу, что я плохой детектив, но даже хорошим детективам иногда нужно поговорить с родственниками жертвы (всегда). Такая немаловажная беседа — своеобразная традиция, и от неё порой зависит исход всего дела. — Сейчас мы с вами присядем в укромное место и поговорим о том, о сём.

— Если я не приду на работу через полчаса, то меня оштрафуют. — скоро у бесчестных работников будут брать деньги за используемый ими воздух. Самые бережливые начнут экономить и вдыхать раз в минуту, всё остальное время задерживая дыхание, пока глаза не выпадут из орбит.

— Му успеем. — я погнал спорщика в двухэтажный домик. Для сталелитейной улицы жилплощадь была действительна неплоха. Пожалуй, тут даже можно было бы жить, если бы не выедающая всё и вся копоть, идущая от завода тёмно-чёрными клубами, с примесью серого. Как предприятие разрешили поставить рядом с жилым кварталом — никто не знает, наверное, кроме самого владельца земли и пары полицейских, что здесь и в туалет не сядут.

Порожки Крамеровского дома были изрисованы цветными мелками и почему то, проходя по ним, мне становилось крайне неловко, словно я прошёлся сапогами по искусству, что нам, взрослым людям, уже недоступно. Впрочем, может девчушке, что изрисовала даже двери дома, уже лет пятнадцать и она давно не рисует.

— Проходите, не разувайтесь! — я перестал мучаться с пряжкой сапог и полноправным хозяином вошёл в уютный дом. На первом этаже стояла только маленькая кухня и гостиная с довольно мягким бежевым диваном. Туда-то я и сел, скинув ноги на столик, где помирал посеревший увядший цветок. Скорее всего, плошки поливала дочка и, как только она пропала, вся зелень в доме начала постепенно усыхать.

— И так, мистер Крамер, — сам хозяин дома сидел на специально принесённой с кухни табуретке, — начнём с базовых вопросов. С кем дружила и общалась ваша дочь, ходила ли она в школу, виделась ли последнее время с подозрительными людьми?

— Я редко чего замечаю. Прихожу вечером уставший, как собака. — поэтому в семье должна быть мать: если ребёнок с детства остаётся один, то это влечёт за собой вереницу грустных событий. — Да и Дженни взрослая уже, ей семнадцать годков будет...

— Значит, школу девушка давно закончила? — обязательным образованием в герцогстве являются пять классов школы, а потом, юное дарование, или иди в платную гимназию или довольствуйся скромным умением считать и писать.

— Да-да, окончила лет пять назад. — не дожидаясь моего повторного вопроса, Чейз продолжил: — Необщительная она у меня. С девочками особо не гуляет, а мальчиков я и не подпускал... — суровый отец, по-видимому, вспомнив что-то связанное с дочерью, поник в плечах. — Она же, глупая, где-то сидит... голодная, и мёрзнет. На дворе ведь не май.

— Не надо раскисать, слёзы делу не помогут. — я забыл добавить, что если я дам слабину и выкажу хоть немного жалости, то скромные полчаса перед заводской сменой пройдут в сплошных сочувствиях и рыданиях. — Были ли у Дженни друзья, общалась ли она с подозрительными людьми?

— Была одна подруга, поварихи нашей дочка... — подозрительный человек на лицо! А если повариха ещё и любит переваривать макароны... упеку хабалку в тюрьму до гроба.

— И где живёт эта повариха и её протеже? — надеюсь, женщина не сильно крупна, иначе мне придётся вести себя вежливо, а то в тюрьму упекут только меня. Там, кстати, макароны тоже далеко не первого сорта.

— Напротив нас и поселилась. Возится по вечерам с клумбами у дороги, да крепким задом виляет перед мужиками, а им и проходить мимо совестно.

— Удачно. — удачно, что эта повариха живёт рядом, а не сажает цветы и виляет задом, ясное дело. — Больше друзей у дочери не было?

— Тёрся рядом с ней один хрен, Дейвом звали. — подвиды «хрена» имеют такое неприятное свойство, как тереться рядом с красивыми барышнями. Если хорошо потрутся, то в будущем по улице будут бегать новые, более маленькие овощи и фрукты. — Ух, мерзавец, наверняка уже мандавошек нахватал и к моей девочке клинья подбивает...

— Подробности не нужны. Где живёт этот Дейв?

— В квартире с матерью, дом пятьдесят четвёртый. Только он редко там бывает, всё больше околачивается по дворам с мелюзгой: у них там своя банда.

— Банда? Он преступник?

— Да какой там, — Чейз махнул рукой, — нацисты малолетние, кошмарят йолей и ребят с юга. — Распространённая практика в нашем городе. Все места, кроме центра и припортовой части, делятся на разные по уровню преступности гетто, где преобладает определённая народность.

— Постараюсь отыскать вашего нациста. Это все знакомые дочери или есть кто-то ещё?

— По вечерам она ходила к репетитору по музыке: училась играть на рояле. Старая бабушка, домик у неё тридцать второй. — в моей памяти скоро произойдёт перегруз домиков. — А вот подозрительных, кроме Дейва, не было. Она всегда ходила только по нашей улице да в центр, еды купить. Хлеба, молока, колбас всяких... я просто копчёности люблю.

— Так-с, с первым блоком вопросов мы покончили. — три дома, один парень, одна бабка и дочь поварихи - проще некуда. — Когда вы заметили, что дочь пропала? Видел ли кто-то в этот день её исчезновение, вела ли она себя как-то странно? — большинство таких дел заканчиваются на свидетелях... большинство любых дел, что уж там. С трудом подмеченные улики в работе детектива крайне редко помогают, ведь предполагаемый похититель или убийца не любит оставлять на месте преступления личных дневников или записок с адресом временного проживания. Как правило, ты лишь спрашиваешь местных о том, с кем конфликтовала жертва, потом допрашиваешь её друзей и, если сходятся показания обеих групп, то ищешь того, с кем у жертвы был конфликт. Виноват этот конфликтный человек или не виноват, по большому счёту всё равно, он уже потенциально рассматривается, как возможный уголовник.

— В первый же день и заметил, как Дженни пропала! — Крамер с трудом сдерживался. — Пришёл вечером, а она меня не встречает. Подумал я тогда, что девочка прихворнула, подымаюсь наверх, а её комната пуста.

— В комнате была записка, дневник? Передвинулось ли что-нибудь с того времени, как вы ушли на работу, всё ли лежало на своих местах?

— Не трогал я ничего, всё на месте как стояло, так и стоит, а дневников дочь не писала. — это мы ещё посмотрим. — И утром всё хорошо было: улыбалась, каши много съела.

— Видел ли её кто-нибудь?

— У нас все соседи - это старые пердуны с зрением и характером хуже некуда. Многим и на очки не хватает, вот и смотрят старики только на обои у себя дома и дальше двери носа не кажут. — мистер Крамер довольно неважно мыслил о старом поколении, а зря: обычно бабушки видят намного больше молодых. — Полицейский уже всю их шайку-лейку опрашивал, да никто ничего не видел! Смешно до слёз: как не прихожу, сидят эти пеньки на лавке, а как такое горе — пустая улица!

— Вот же. — при горьком осознании того, что придётся опрашивать местных с блокнотиком, у меня сразу же заболела голова и вспотели ладони. — Значит, никто не видел, чтобы она выходила из дома или чтобы кто-нибудь к ней вломился?

— Нет, не видели. — судя по короткому ответу и бегающим на комнатные часы глазам, мистер Крамер начал торопиться.

— Мда... — ни примерного времени, ни свидетелей, ни дневника — по всем статьям выходит шикарное дело, раскрою его в первые пять минут и пойду попивать чай с мёдом и сушёной малиной. — Местность кто-нибудь осматривал?

— Тот же полицейский. Он сказал, что всё чисто. — это полицейский, наверное, про пыль. — Слушайте, мне правда надо идти, у нас всё строго. — не спрашивая моего разрешения( было бы крайне странно, если бы Чейз ещё и спрашивал разрешение в своём доме), примерный работник встал и погнал меня к выходу чуть ли не поганой метлой.

— Подождите, постойте же! — прикрикнул я, когда уже стоял на выходе в одетом наспех пальто.

Как и говорил Крамер, на нас с любопытством глазела почти половина улицы. Старческие спины, не смотря на капающий дождик, хрустели на лавках, сделанных из пары пней и одной толстой доски. Кто-то из наблюдателей поедал семечки.

— Я должен осмотреть комнату вашей дочери. Дайте ключи от дома, раз вам так надо бежать. Я оставлю их под ковриком, как закончу. — коврика на крыльце не было, но это меня не очень волновало.

— И что вам там делать, позвольте спросить? — наглости Чейза позавидовал бы и работник детского дома. Мало того, что платит меньше положенного, так ещё и влезает в следствие.

— Мистер Крамер, что за глупые вопросы? — иногда я позволяю себе сказать лишнее. — Конечно же я возьму ключи, чтобы порыться в нижнем белье вашей дочери. Что-то заберу с собой, в уплату проделанной работы. Надеюсь, там есть нестиранные? — по началу мистер Крамер ничего не понял и поэтому просто стоял в оцепенении, расслабив челюсть. Но вот потом, буквально через пару секунд, к нему резко пришло сознание и он бессовестно набросился на меня с рыком раненого, почти прибитого к земле зверя. Чудом я забежал в дом и сумел оторваться от мельтешащего в воздухе, будто бы шмель, кулачища.

— Вы сволочь, мистер Браун, натуральная сволочь! — мужчина остановился около шкафа для верхней одежды и бросил в раскрытую нишу ключи. — Говорить такое паскудство может только моральный урод без капли сострадания!

— Да ладно вам! Зато взбодрились и теперь пойдёте на любимую работу с энергией. — обиженный Чейз Крамер вышел из дома походкой спешащего по делам человека, не попрощавшись. Везучий трудяга почти бежал до завода, отбивая обувью ритм, как барабанными палочками.

Дверей на выход разгневанный мужчина не закрыл, и весь пустой дверной проём заполнила постепенно сужающаяся в перспективе тропа, выглядевшая, как неприветливая картина в рамке, только роль рамки исполнял обтёртый дверной косяк. Петли подвывали под небольшим ветром. Его порывов не хватало, чтобы прикрыть двери полностью, но доставало для того, чтобы они действовали на нервы своим изредка повторяющимся звуком.

Всё замерло в короткий миг между маленьким шагом со ступени на скрипящую половицу пола и моим неровным дыханием. Место словно дрожало от городского холода, вибрировало и по-магически жило, смирно ожидая хоть какого-то, пускай и мимолётного звука. Скребущаяся между досок мышь, поедающая смертельный яд в семечках, хруст суставов на толстых пальцах, кипение забытого всеми чайника, падение засаленной шляпы с криво прикрученной вешалки... я и сам ожидал что-то громкое, проникнувшись тишиной чужого дома, но, сколько бы я не стоял в немом оцепенении, звук, кроме всё того же скрипа петель, не приходил, и постепенно я начинал ощущать себя полнейшим идиотом. Что я тут забыл, почему не закрою проклятую дверь, раз она так скрипит?..