Терминаторы

Уэйнрайт перехватил мой взгляд и горько усмехнулся.

— Ладно… объявляется временное перемирие.

— Ты видел немца? — спросил я.

— Нет.

— А я видел. Не думаю, что это тот же парень, но это ещё ничего не значит. Ведь, как тебе известно, восточные немцы работают на русских.

— Да. Но, по моим догадкам, они из одной компании.

— Если бы удалось убедить Клер сообщить пограничникам, она бы осталась вне подозрений, — задумчиво протянул я.

— Не выйдет, — решительно возразил Уэйнрайт. — Я предлагал, но она послала меня к черту. Госпиталь для неё святыня, а один из этих бандитов пациент. С таким же успехом можно просить католического пастора настучать в полицию после исповеди.

— Но если это сделаем мы сами… — начал я, но он не дал закончить мысль.

— На меня можешь не рассчитывать. У тебя с ней все кончено, а ещё продолжаю надеяться.

— У тебя нет ни малейшего шанса, — парировал я. — Ты просто ещё один дешевый представитель партии плаща и кинжала, вроде меня. Сам же говорил.

— Еще я сказал, что выхожу из игры. Что бы меня не ожидало, решение остается в силе. Между нами на сей счет не должно оставаться никаких недомолвок, Риз.

— Если ты думаешь, что тебе позволят окопаться в этих местах, ты просто дурак. Гафферу стоит только намекнуть индусам с пакистанцами, и ты вылетишь отсюда, как пробка из бутылки, с запретом проживания на всем субконтиненте.

Он присел на постели и взглянул мне в лицо.

— Если ты собираешься настучать в полицию…

— Остынь. Я просто размышлял вслух. Поход в полицию ни к чему хорошему не приведет. Они передадут тех двоих военным, те их допросят, ничего не добьются и депортируют в страну проживания. Для меня они станут так же бесполезны, как том «Капитала» с автографом автора.

— Если я правильно понял, это все, что тебя интересует? — холодно подытожил Уэйнрайт. — Ты хочешь только проследить их связи и в результате получить свой чек. Клер для тебя уже ничего не значит?

— Даю слово, я сделаю все возможное, чтобы уберечь её от любой опасности. Давай больше не будем к этому возвращаться.

— Хватит говорить только от себя, я же говорил «мы».

— Ну, ладно, «мы». Но в то же время я в отставку не подавал, и как только Клер будет в безопасности, оставляю за собой право действовать по своему усмотрению. Да, если тебе так больше нравиться, хочу получить свои деньги. Последний раз говорю, давай кончать эту свару.

— А кто её начал? — буркнул он. — Ты и твой Всемогущий Господь…

Я встал и направился к двери.

— Делай что хочешь, Уэйнрайт. У нашего союза нет будущего. Ты уже решил, что и как лучше… Только не лезь ко мне, когда займешься им, а не то пожалеешь.

— Извини, погорячился, — промямлил он. — Прекрасно знаешь, что сейчас я сам ни на что не способен.

Я вернулся к своей койке.

— Ладно, согласен. Не хочу тебя ещё раз тыкать носом, но ты должен понять: или мы кончаем с детскими обидами и будем работать, как взрослые люди, или разбежимся.

Он недолго колебался и смущенно протянул мне свою руку, а я с не меньшей застенчивостью её пожал.

— Ладно, — буркнул я и сел на место, — продолжим. Что это за пациент? Были у Клер хоть какие-то предположения на его счет? Что это за птица, и что с ним случилось?

— У него серьезный перелом ноги и травма головы, а что?

— Меня только что осенило: а ведь это мог быть Поляновский.

— Нет. Он типичный англичанин, — покачал головой Уэйнрайт. — Клер говорила, что он бредил, когда его принесли. И можно было догадаться об авиакатастрофе. Немец, видимо, очень хороший хирург. Он сделал рентген, наложил гипс и провел трепанацию черепа. К тому же этот тип взвалил на себя немалую часть работы по госпиталю, и это ещё одна из причин, по которой Клер не хочет связываться с полицией. Сам знаешь — у медиков о человеке судят по квалификации. Они так и ходят друг за другом. У неё только одно желание: пусть они уйдут сами.

— Жаль, что мы не можем чем-то их пугнуть, — заметил я. — Это могло бы избавить Клер от их присутствия, а мне удалось бы за ними проследить. Насколько я понимаю, ты не будешь возражать против того, что сейчас я говорю в единственном числе? Иначе мы опять рассоримся.

— Я готов терпеть до самой могилы, — улыбнулся он, но тут же снова стал серьезен. — Ты действительно считаешь, что меня вышвырнут отсюда, если мне захочется осесть в этих краях?

— Все будет зависеть от обстоятельств твоей отставки, — сознался я. Если она произойдет с согласия и одобрения Гаффера, тебя могут оставить в покое.

— Хотелось бы верить, — нахмурился Уэйнрайт. — Этот ублюдок наверняка захочет заставить меня ещё раз поработать на него.

— Это меня не удивит, — недобро усмехнулся я. — Но если Клер узнает, останется только уповать на Божью помощь.

— Ты хочешь сказать, что выхода нет?

— Нет, раз уж тебе приходилось на них работать. Могу напомнить ещё кое-что. Ты, вероятно, это знаешь, но боишься признаться самому себе.

— О чем ты?

— В действительности никто не может выйти из Дела. Это как наркотик. Его можно ненавидеть, можно преодолеть эту привычку… или думать, что с ней покончено. Приходит день и кто-то просит тебя об одолжении, а ты заявляешь: «Нет, брат, я видел свет, я спасен». Потом ты размышляешь, точнее говоря, оправдываешься перед собой — патриотизм, ненависть к Ним и так далее. И не успеешь оглянуться, а тебя уже нагрузили ушлой работенкой. Ты говорил, что я сделал это ради денег. Ну, в какой-то мере ты прав. Без чека я определенно и пальцем не пошевелю. Это подорвало бы мое профессиональное реноме, а эта штука слишком много значит. Так что чек это ещё не все.

— Не отталкивай меня, — с чувством продекламировал он, — тогда сможешь совместить патриотизм и деньги одновременно.

— Хотел бы я знать, так ли это.

— А я нет. Не люблю гадать.

— Чушь. С чего ты взял, что Гаффер не даст тебе уйти? Будь ты растяпой, тебя уже давно бы с треском вышибли. С соответствующими мерами против утечки информации, конечно.

— Хочешь поднять мой моральный дух?

— Нет, с какой стати? Я тебе ничего не должен. Если говорить начистоту, ты мне тоже не нравишься. Противно видеть, как бесцельно пропадают талант, опыт, годы тренировки! Терпеть не могу, когда этот старый ублюдок Гаффер так издевается над человеком. Вот и все, дошло до тебя? Ты терпеть не можешь эти отчеты. Я от них тоже не в восторге. В нашем Деле нет ни одного человека, который не был бы с этим согласен. Но не надо перегибать палку. Он просто проверяет все и вся — пядь за пядью. Эту технологию он позаимствовал у Военно-воздушных сил во время Второй мировой. Мне приходилось сталкиваться с бывшими пилотами-истребителями, которые тоже прошли через это. Руководству требовались реальные цифры вражеских потерь. Недооценка сил противника могла стать роковой. Поэтому если по возвращении с боевого задания парень утверждал, что сбил троих, над ним посмеивались, обзывали, буквально издевались. Если у него были хоть малейшие сомнения в своей правоте, он давал задний ход, а если был абсолютно уверен — твердо стоял на своем. Некоторые пилоты теряли самообладание, доходило даже до мордобоя, но только настоящий параноик после подобной мясорубки мог выдавать желаемое за действительность.

— Ты действительно предан нашему делу? Раньше и я с издевкой спрашивал об этом, но теперь не до шуток, — медленно выговаривая слова, сказал он.

Мне стало не по себе, но я ухитрился неуклюже кивнуть и невнятно пробормотать:

— Ну… гм… возможно и так. Ведь это кое-что для меня значит. Господи, я всегда буду повторять — дело важнее проблем одного человека. Как хочешь, если уж так приперло, уходи… Но я абсолютно уверен, что тебе не удастся полностью вычеркнуть это из своего сознания.

Я действительно не хотел его отставки. Пока он был в деле, шансов увести мою девушку у него было не больше, чем запихнуть масло раскаленной булавкой в задницу дикой кошки.