Клодет Сорель

ЛУИ ФРЕНСИС АЛЬБЕРТ ВИКТОР НИКОЛАС МАУНТБЕТТЕН, ЛОНДОН, 1979

Терроризм — весьма странная и абсолютно нелогичная вещь. Вот скажите, кому понадобилось убивать двух дряхлых стариков и двух подростков, какая в этом была высшая цель? Как счастье и процветание народа Ирландии могут зависеть от того, погибнут ли при взрыве 79-летний лорд и 83-летняя свекровь его дочери? И совсем не понятно, как они зависят от смерти нашего общего внука Николаса и гибели безымянного мальчика, работавшего на яхте, вообще ни к чему не причастного.

Какая-то у них у всех страсть убивать 14-летних мальчиков, объявляя это борьбой за счастье человечества. Вот и мой кузен Алексей пал жертвой исключительно добрых устремлений, когда его убийство объявили неизбежной жертвой на пути к всеобщему благоденствию.

Между прочим, портрет его старшей сестры, великой княжны Марии, я бережно храню вот уже более 60 лет. Знаете, у тинейджеров разница в возрасте считается очень важным фактором. Между нами был ровно год разницы. Впрочем, не вполне — она была старше не на 365, а на 364 дня, Но все равно, когда вам 13, а вашей возлюбленной — 14, это пропасть. Непреодолимая.

Она была всегда приветлива со мной, но не более того. Будет ли взрослая, прелестная девушка крутить роман со стеснительным подростком, да еще и на год младше? Ни за что, это ж понятно. А я не мог оторвать от нее взгляда, такой ослепительно красивой она мне казалась. Почему казалась? Она и была ослепительно красива. Во всяком случае, за всю свою последующую жизнь никого прекрасней ее я не встречал. Даже жена после ряда скандалов, слез и нарочитых хлопаний дверьми поняла, что портрет Марии Николаевны будет стоять на столике у моей кровати всегда, где бы мы ни были.

Может поэтому мы с женой бесконечно ссорились? Вполне возможно. Только сейчас я понимаю, как я был жесток, постоянно держа перед ней фотокарточку девушки, в которую был влюблен мальчишкой. Какая женщина могла бы такое вытерпеть? И как бы я расценил, если бы у нее на столике стояла фотография ее первой любви? Не думаю, что мне было бы приятно.

Но как бы то ни было, этот старый снимок в картонном паспарту прошел со мной всю мою долгую жизнь и вместе со мной же и сгорел в Слайго-Бэй при взрыве этой злосчастной яхты. Он был со мной, когда я командовал флотилией эсминцев, сопровождал меня в Юго-Восточной Азии, когда я воевал в Бирме — за что, между прочим, получил титул «граф Бирманский», не просто так! Мария Николаевна, Мэри, смотрела, как безнадежно влюбленный в нее кузен гордо принимал капитуляцию японцев в Сингапуре, как он стал последним вице-королем Индии и первым лордом Адмиралтейства, она правила вместе со мной графством острова Уайт и радовалась вместе со мной, когда Элизабет, жену моего племянника Филиппа, короновали в Вестминстерском аббатстве. Вместе со мной она и пошла на дно у берегов Ирландии.

Какая-то у них страсть убивать детей и стариков. Я так и не сумел понять, почему им мешал дядя Никки, когда он уже отрекся от престола и единственное, о чем мечтал — тихо жить со своей семьей и часами пилить дрова, ведь он так любил это занятие. Я не знаю, чем мешала им мамина сестра тетя Аликс, почему нельзя было отпустить ее спокойно жить в Великобритании — как-никак Георг V был близким родственником: родным племянником тети Минни, матери русского царя.

Я уж не говорю о том, что никому не могли помешать их прелестные дочери. Я немного побаивался обеих старших — уж больно снисходительны они были к маленькому нецарственному кузену. Весьма остерегался и острого языка младшей — Анастасии. О, эта в карман за словом не лезла никогда! She has a ready tongue[30], могла отбрить лучше любого брадобрея!

Лучшая из всех — Мария. С ее совершенным английским, на котором она говорила без малейшего акцента. Впрочем, у всех сестер этот язык был вторым родным, спасибо тете Аликс, которая разговаривала с ними только по-английски.

Я влюбился в нее сразу и бесповоротно, в ее подростковую неуклюжесть, в ее белый бант, которым она обожала украшать волосы, в ее обезоруживающую улыбку, в ее огромные глаза, цвета которых я никак не мог разобрать — то ли темно-серые, то ли светло-синие.

Ради нее я был готов на все.

На всё? Почему же тогда, когда наша эскадра стояла в Средиземном море, я не развернул дредноут Queen Elisabeth и не ударил 15-дюймовым главным калибром по большевикам, требуя вернуть любимую? О, да, представляю себе заголовки газет: 18-летний выпускник Королевского военно-морского колледжа объявляет войну Советской России! Это было невозможно. Но ведь и убийство детей когда-то тоже казалось невозможным.

Мария, любовь моя!

Мы погружаемся в теплую августовскую воду, в тягучую глубь моря. Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Не знаю. Мне есть, что вспомнить, жизнь я прожил долгую, наполненную весьма разнообразными событиями. В ней были и взлеты, и падения, я достиг самых высот британского общества — разве что не стал королем, но это мне и не светило. Зато мой племянник, выращенный мной как приемный сын, стал принцем-консортом, мужем королевы. Есть чем гордиться старому лорду Маунтбеттену, носителю славной фамилии. Не зря прожита эта жизнь, что греха таить!

Но вспоминаю я сейчас только того смешного, неловкого от смущения британца, с которым были так милы дочери русского царя. Какое счастье, что в эту воду со мной погружаешься и ты, юная, навеки девятнадцатилетняя, большеглазая красавица. Мы уходим все глубже, и я не могу оторвать глаз от тебя, смотрю, как ты улыбаешься фотографу, но на самом деле я знаю: эта улыбка предназначена только мне. С этого момента — мне одному и навсегда. Здравствуй, любимая. Теперь нас никто и ничто не разлучит.

Но зачем, черт побери, нужно было убивать двух четырнадцатилетних мальчишек?!