Клодет Сорель

КЛОДЕТ СОРЕЛЬ, ЕКАТЕРИНБУРГ, 1918

Родители у Андрея оказались очень милыми людьми. Мать, конечно, сначала к ней относилась с опаской, но Клодет её прекрасно понимала. Представила на секунду, что это ее сын пропадал долгие годы на войне, а потом вдруг взял, да и появился, и не один, а с дамочкой весьма вольного вида. Но ничего, разобрались. Клодет после Самары все время вспоминала собственную мать, и теперь старалась, чтобы Елизавета Андреевна не сильно сокрушалась о выборе сына.

А отец, Александр Михайлович, вообще оказался такой душка! Даже кокетничал с ней, такой забавный! Вообще, они, конечно, были милые старики. Сколько им лет, интересно? Пятьдесят, наверное. Вот и трясутся над своим Андрюшенькой единственным. Как из него вырос суровый и сильный офицер — непонятно.

А Андрей-то — такой мамин сын, оказывается! Предупредительный, милый, вежливый. Ну, по сравнению с ней вообще все кажутся хорошими детьми, но он — это что-то.

Она, как ни странно, не задумывалась, влюблена ли в Зеленина, и вообще, что их связывает и что будет дальше. Просто шла за ним, и все. Это оказалось так увлекательно — ни о чем не думать, ни о чем не заботиться… Нет, она заботилась, конечно, но не женской сварливой заботой, которую так ненавидят мужчины, а просто следила, чтобы он по возможности не задумывался о быте. И это было нетрудно, потому что чист и опрятен он был всегда, а еде особого значения не придавал: есть — хорошо, нет — потерпим. Это его фронт приучил.

Но уж тут-то, у мамы с папой, можно было не беспокоиться. Елизавета Андреевна была женщиной старой закалки, поэтому обед подавался на белоснежной скатерти, салфетки были продеты в начищенные серебряные кольца, основное блюдо — черный хлеб — обязательно в соломенной корзинке, а главный деликатес — ржавая селедка — в фаянсовой селедочнице.

Александр Михайлович доставал маленький хрустальный графинчик, в котором болтался мутный, отвратительно пахнувший самогон, наливал его в граненые рюмочки, и они с Андреем выпивали по одной перед обедом, как в старые добрые времена. А если Елизавета Андреевна не видела, то и по второй.

Единственным неудобством во всем этом было то, что ей изо всех сил приходилось сдерживать себя по ночам и не орать мартовской кошкой — неудобно перед его родителями. Странно, собственной матери совершенно не стеснялась, а тут — портила себе все удовольствие. Впрочем, не так уж и портила, конечно, в этом была даже некоторая пикантность, просто иногда хотелось перестать себя контролировать, начать носиться по комнатам домика голой и визжать, когда узорчатый ремень все же добирался до ее горящих бедер. А если бы это еще можно было бы сделать днем! Но — чем-то всегда приходится поступаться. Переживем, ничего страшного.

Верховной властью на этот раз объявила себя некая Директория, обосновавшаяся в Уфе. И опять, уже в который раз, создавалось очередное временное правительство «впредь до созыва Всероссийского Учредительного Собрания». Зеленин старался воздерживаться от крепких выражений, обсуждая с отцом политическую ситуацию и серьезно подумывал пробираться к югу, в Добрармию, но вновь оказаться на территории, контролируемой Советами ему никак не улыбалось, так что приходилось довольствоваться тем, что есть.

Новые власти предложили ему должность начальника штаба в полку резервной бригады. Грамотные офицеры с опытом были на вес золота, катастрофически не хватало штабистов.

— Парадокс, — постукивая по крышке стола пальцами, делился с отцом Андрей. — Во время войны этих штабных было как собак нерезаных, и все их тихо ненавидели. Считали бездельниками, тыловыми крысами, которые только и умеют, как сами себя награждать, да по паркету шаркать. Теперь оказалось, что армия без них задыхается, а грамотных офицеров, умеющих планировать операции хотя бы на низовом уровне — просто нет. Вот куда они все делись? К красным ушли? Что-то не верится.

Когда стало известно, что верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами России назначен генерал-лейтенант Болдырев, Андрей воодушевился:

— Это же мой бывший командующий армией! Помнишь, тот, о котором я тебе рассказывал? Ну, как же — он еще отказался идти на поклон к прапорщику красных! Вот ему — верю.

Вновь назначенный начальник штаба кинулся искать старого знакомца поручика Темникова, чтобы переманить к себе. И нашел! Красная армия генерального штаба полковника Иоакима Вацетиса[17] выдавила Народную Армию генерального штаба полковника Владимира Каппеля в Уфу. Вместе с ней прибыл и поступил в распоряжение вновь образованной Армии Директории командир кавалерийского полка штаб-ротмистр Темников.

К октябрю он и Юлия приехали в Екатеринбург, разместившись у родителей Зеленина. «И стали они все вместе жить-поживать, да добра наживать», — думала Клодет, наблюдая за тем, как тихий дом горного инженера превращается в шумный «теремок». «С маркитантками!» — язвительно добавляла она про себя.

В городе судачили о бесследно исчезнувшей венценосной семье. Андрей презирал местное социалистическое правительство еще и за ту неторопливость, с которой оно расследовало это дело.

— Нет, вы только подумайте! — возмущался штабс-капитан Зеленин. — С момента занятия города прошло уже более трех месяцев, а воз и ныне там! За три месяца хоть какие-то выводы можно было сделать? Следы найти, свидетелей опросить.

— Они же, вроде, опрашивают, — осторожно возражал Александр Михайлович.

— Так, как они опрашивают, мы и через сто лет всей правды не узнаем!

— Слушай, Андрей, следствие ведут профессионалы. — Вступал в разговор Роман. — Мы с тобой привыкли шашкой махать, да батальоны в атаку водить, а тут совсем другой подход нужен, аккуратный, вдумчивый.

И они выпивали по рюмке своего жуткого самогона, после чего в доме долго воняло сивухой.

— Ты только представь, — продолжал Роман, прожевывая корочку черного хлеба, обильно сдобренную крупной солью. — А если большевикам удалось вывезти Семью? Если они сейчас где-то прячут и государя с государыней, и наследника, и великих княжон? Если торопить следствие, пытаться любой ценой раскрыть дело в кратчайшие сроки, спугнем ведь гадов. Возьмут, да и постреляют всех. Может такое быть?

— А ты считаешь, что они живы?

— Ну, не знаю, — тянул Темников. — А вдруг живы?

— Насколько я знаю, следствие отталкивается от самого худшего варианта. Вполне может быть, что большевики расстреляли и царя, и царицу. Зная немного этих негодяев — допускаю.

— Но ведь цесаревича же не расстреляли, правда? И великих княжон — нет.

— Почему ты так думаешь?

— Да сам посуди, вот ты бы смог выстрелить в четырнадцатилетнего больного мальчика?

Андрей вспомнил неведомого ему Митю Теплова из Самары, которого настоятельно требовал убить такой же четырнадцатилетний мальчик.

— Я бы не смог, это понятно.

— А в девушек — смог бы?

— Но ведь они — не я. Они как раз, думаю, способны.

— Да брось! — Роман покосился на графинчик, Александр Михайлович моментально понял намек. — Кем надо быть, чтобы убивать детей?

— Ой, я тебя умоляю! Можно подумать, что мы все — ангелы, и никто с нашей стороны детей не убивает! К несчастью, убивают, друг Роман. В этой нашей сегодняшней дрязге нет никого, кто бы не замарал рук.

— Знаете, Роман, я глубоко уважаю вашу гуманистическую позицию, — начал Александр Михайлович после очередной стопки. — Но должен заметить, что большевики в деле убийства детей вовсе не первооткрыватели. Знаете, с чего началось царствование дома Романовых?

— С избрания Михаила[18]?

— Это само собой. Но в принципе оно началось с того, что повесили трехлетнего сына Марины Мнишек[19]. Трехлетнего ребенка, господа! Вот и скажите теперь: кем надо быть, чтобы повесить ребенка?

— Большевиком, — пробормотал Роман.

— А вот и нет, уважаемый господин офицер! Вы думаете, наши предки были большими зверями, чем мы с вами? Ничего подобного. Для того чтобы совершить самое ужасное преступление, вполне достаточно быть убежденным в собственной безусловной правоте и истово верить, что история тебя оправдает.

— И что, оправдала?

— А вы как думаете? Все помнят про Ивана Сусанина, ценой жизни спасшего шестнадцатилетнего царя, а то, что юный Михаил распорядился повесить трехлетнего ребенка, стараются не упоминать. Тем более, что повесили его на глазах у матери, моментально сошедшей с ума. Марина Мнишек династию после этого прокляла. И, судя по всему, проклятие это сбывается.

— Опять они выпивают, — заворчала Елизавета Андреевна, входя в комнату. — Юлия, хоть бы вы на них повлияли, ведь каждый же день стали пьянствовать!

«Почему она обращается к Юле, а не ко мне? Наверное, та ей нравится больше. Это понятно, Юленька наша такая порядочная, такая домовитая! Конечно, ей хотелось бы, чтобы с ее сыном была она, а не я. А вот ничего у вас не выйдет, Елизавета Андреевна!», — злорадно подумала Клодет.

— И правда, Роман! — Юля сделала большие глаза. — Остановитесь.

— Любимая, — весело прокричал штаб-ротмистр. — Имеем полное право! Среди чудесных людей, на своей территории, да за приятной умственной беседой, как же не выпить, матушка моя?!

И они разлили по третьей.

— Так что безумной Мариной всей жизни династии Романовых было отмерено от смуты до смуты, от Михаила до Михаила[20], от Ипатьевского монастыря до Ипатьевского дома.

— Ну, папа, еще неизвестно, что там произошло, в доме-то Ипатьева, — вступил Андрей.

— Зато, согласись, все эти аналогии звучат хорошо! — парировал Александр Михайлович. — Ну, пусть следователи ищут, может и правда кто спасся. Хотя я в это поверить затрудняюсь. Убийство Семьи, как я уже сказал, для большевиков — и не только! — вопрос целесообразности. Если бы они решили, что для пользы дела в данный момент нужно убить детей, поверьте, никто не стал бы мучиться рефлексией. Поэтому следствие должно отталкиваться не от эмоций — «смогли — не смогли», а исключительно от фактов.

— Ну, а чисто гипотетически кто-то из Семьи мог спастись?

— Знаете, если бы и так, я бы ему не завидовал, — печально сказал Александр Михайлович и предложил:

— Еще по одной?

— С удовольствием. После третьей напиток уже не так и противен, знаете ли. Почему же не стали бы завидовать, Александр Михайлович?

— Потому что если это не наследник и не Государь, то они никому не нужны и даже наоборот, всем мешают. Будем здоровы!

— Ваше здоровье! Это почему же мешают?

— А вы порассуждайте логически, молодые люди. Представьте, что сейчас появляется претендент на трон. Учредительное собрание в виде бесконечных Комитетов и Директорий у нас уже есть, каждый атаман в каждой станице мнит себя императором всероссийским, не сегодня — завтра кто-то обязательно объявит себя Главой России, придумав какой-нибудь громкий титул, а тут появляется еще и претендент на престол. Вы представляете, что за смута начнется? Такая катавасия, что нынешняя покажется детской игрой!

— Да уж, — многозначительно произнес Роман. — Андрей, ты как?

— Наливай! — махнул тот рукой. «Господи, он же сейчас напьется! Даже интересно!» — весело подумала Клодет.