На бобровых тонях

Я ЖАЛЕЮ ЗМЕЮ

Кто-то за мною следит. Да еще в таком густом кустарнике. Кто?

Я сижу над проломом норы, стерегу зверя. Ловушки ждут его. Вот-вот должны вернуться отец с Сомовым — они пошли на озеро, а я остался при лодке. Сложа руки не сидел — нашел нору, поставил на ход ловушки. По всему видать, что нора с бобрами: не зря ведь старая продушина так старательно замаскирована окоренными лозовыми чурбачками, ветками, а потом еще и грязью залеплена. Словом, все говорит о том, что бобры есть. Но точно об этом «скажет», конечно, только Джульбарс. Поэтому надо ждать.

Кто же так жадно за мною следит, кто?

Я начинаю бояться этого невидимого — чей же он все-таки? — взгляда. И как я ни озираюсь вокруг, как ни всматриваюсь в кустарник, но никого не вижу. Может, просто показалось мне все это? Может, ни с того ни с сего нашла на меня боязнь?

Но нет же… Кто-то следит за мной!

Слышны шаги. Приподнялся, вижу — возвращаются с озера бобровники. Джульбарс бежит следом.

— Чего ты тут нашел? — подойдя, спрашивает отец. — Бобров запер?

— Ловушки поставил, уж больно заманчивое местечко…

Джульбарс ткнулся в куст и вдруг застыл на месте, шерсть на загривке дыбом поставил, ворчит. Мы затихли, насторожились. Сомов бесшумно направился к ловушкам, сел в лодку. Джульбарс не отступает, но и не решается нападать.

Сомов поудобнее расположился в лодке, осмотрел ловушки, приготовился тащить бобра. Но Джульбарс все не решался на атаку.

Отец тихо подкрался к кусту, надеясь, что там бобровая лежка. Но вот он насторожился, чуть пригнулся и, ничего не говоря, начал с силой бить щупом по краю куста. Прошлогодние листья сухо зашуршали — живая черная дуга, упруго выгибаясь, ворочалась, сжималась…

— Гадюка… Вот это да! Первый раз вижу такую — как удав! — удивляется отец. — Собаки, значит, боятся гадюк… — и подцепил щупом, чуть приподнял вверх обвисшее тело змеи. В хвосте оно все еще жило — виляло.

Я даже вспотел, когда увидел такую огромную змею, пусть даже и мертвую уже: надо мной явно насмехался запоздалый страх. Такой страх — самый страшный… Вот кто так пристально следил за моими движениями — змея.

Я долго рассматривал длинное, усыпанное темно-белесыми крапинками змеиное тело. И мне, признаться, было жалко змеи — слишком уж красивая она!..

Помню, мы часто ходили в Кленовый Остров купаться. В день раз пять, а то и больше купались. Было там болотце махонькое, а посредине его — лужа, где корова и хвоста не замочит. За полдня эту лужу мы взбалтывали так, что вода делалась черная от торфа. И нас это радовало: мы были уверены в том, что такая вода способствует загару. Купались и не подозревали, что лужа кишмя кишит водяными ужами. Но однажды я увидел их, когда пришел на это болотце рано утром: с берега один за другим, подпрыгивая, летели ужи в воду. Серые, жирно-упругие, лоснящиеся, красивые и потому еще более страшные!

С той поры я терпеть не мог гадов, боялся их — ужи это или змеи-медянки, удавы или желтоватые, как солнечный закат, сливни… Ящерка и та пугает, шуршит в листьях: думаешь, пока не разглядишь, что гадюка какая…

Но эту убитую змею мне жалко: хочется знать, как она называется по-научному, чем кормится, сколько лет живет… Интересно, в каких отношениях она с бобрами: враги они между собой или друзья? Если вдуматься, то для нашей местности подобный экземпляр — редкость. Да, поймать бы эту змею живой, сдать бы ее в районный зверинец (конечно, если бы он у нас был) — и пусть приезжие смотрят на живых обитателей нашей местности: волков, зайцев, птиц, бобров, выдр, куниц, норок, змей разных… Пусть школьники ходят и ездят в этот самый зверинец на экскурсии, изучают живую природу хоть вот так, при помощи местного зверинца…

Отец с Сомовым принялись донимать меня шутками.

— Хватила бы вот за ногу — и чтоб ты стал делать, зверолов?

— Вас бы позвал, — отвечаю я, улыбаясь.

Сомов, переворачивая тело змеи носком сапога, замечает:

— Какая все ж маленькая у нее головка… Череп не больше дикой маковины, зато такая длиннющая — с грабильно[8], а то и больше. Вот тебе и на: это ж вот змеиное верть-круть, — и сапогом придавил хвост змеи, — да круть-верть несет с собою смерть… Много в хвосте яда накопилось — оттого и желтый весь… Слышал я, что яд этот при солнечном свете не помирает, потому змея и будет метлять хвостом, покуда солнце не сядет… Ну как ты, Сашка, не подставился ей?

— Он ждал, покуда змея сама подползет и цапнет… — недовольно начал отец. — Не зря ведь сапоги снял, босой по берегу носился…

— Придумать бы такой прибор, чтоб можно было заманивать им в ловушки бобров, — смеюсь я. — Поставить ловушки на ходы, включить прибор — и бобры сами бегут из нор, не нужно и гнать, канителиться…

Отец строго сказал:

— Гляди у меня, приборист!.. Чтоб никогда больше не носился голопятым по берегу, слышишь?!