Отрицательная Жизель

Диверсант Петунин

Наутро я пошел в редакцию пораньше. Многие пришли раньше. Толпились в «аквариуме». Разговоры вертелись вокруг двух главных тем — «провал телепередачи» и «водка в кувшине». Одни считали, что провал был намечен заранее, подготовлен и водка в кувшин налита с целью диверсии. Другие спрашивали с иронией, как мог «диверсант», наливая водку, рассчитывать на то, что ее выпьет именно Петряев, а не кто-нибудь другой? Как можно было ожидать, что с трех глотков Петряев так захмелеет? Чей-то голос допытывался настойчиво: «Кто? Ну кто же у нас мог быть заинтересован в срыве беседы?»

Ответа на эти вопросы никто не давал.

Я, как и все, тоже толокся без дела, слушал, пожимал плечами, возмущался и недоумевал. Но вскоре стал ощущать странный холодок вокруг. Какую-то прохладную пустоту. Я был среди людей и вроде бы оставался один. Внутри меня тоже неприятно похолодало. Никто меня ни в чем не обвинял. Но ощущение пустоты, одиночества усиливалось. Я начал понимать: меня подозревают. Втихаря, молча, подло. Кое-кто сочувствовал мне — тоже молча или полумолча. И это показалось мне также подлым.

— Не робей, старина, — пробормотал Федька, прикоснувшись к моему плечу.

— Ну, Петуня, держись, — ласково прошептала машинистка Рита.

Значит, за «диверсанта» принимают меня? И так просто, будто это само собой разумеется.

Из разговора в «аквариуме» я узнал три важные новости: уже час заседало партбюро; Петряев воскрес — он ночевал в редакции, снова бодр и свеж; утром приехал Шилов.

Я поискал глазами Нину — в «аквариуме» ее не было. Ну да, она на своем месте, должно быть, охраняет заседание.

Мне очень хотелось посмотреть на нее. Может, и спросить кое о чем. Нет, пожалуй, просто посмотреть. В коридоре было пусто. Я приоткрыл дверь с надписью «А. Ю. Петряев». В Нининой комнате никого не было. Но на ее столе стояла машинка с вложенным листом бумаги. Должно быть, Нина вышла на минутку. Я решил подождать. Из-за дверей в кабинет слышались голоса — сразу несколько. Заседание, видно, проходило бурно. Я стал вспоминать, кто у нас в партбюро. Шилов, Ангелина, Веспучин, кто-то из типографии, кажется, Скраднов из наборного. А кто еще, я вспомнить не мог. По-моему, раньше был Старик. Чей-то визгливо-тонкий тенор (не понимаю чей) прокричал: «Нет, выгнать с работы мало, под суд отдать его, под суд!» Уж не обо мне ли речь? И опять крик: «…вызвать Кузнецова, пусть расследуют». Пожалуй, мне не надо тут оставаться. Надеюсь, меня пригласят на бюро. Но пока лучше уйти. Напишу Нине, чтобы она вышла ко мне на минутку. Я подошел к ее столу. Рядом с машинкой лежал лист бумаги, исписанный наполовину. Я взял карандаш, но тут увидел свою фамилию и прочел все, что было написано. Вот оно, слово в слово.

Наверху крупно: «Нина, перепечатайте срочно». Затем заголовок: «Возмутительный случай». И дальше:

«Сотрудник газеты «Лопатинская правда» тов. Петунин А. П., которому была поручена организация беседы за круглым столом по борьбе с алкоголизмом, передававшейся по областному телевидению, явился на мероприятие в нетрезвом виде, что внесло дезорганизацию в ход беседы и послужило причиной ее срыва. Редакция приносит извинения зрителям и читателям. К Петунину А. П. будут применены строгие меры. Главный редактор А. Петряев. 27. VIII.65 г.».

Затем красным карандашом его же рукой:

«Перепечатать и сдать в набор. В текущий номер. А. П.».

И ниже синим карандашом:

«Я этого делать не буду. Так нельзя. Н. Бойко».

Трудно сказать, что было со мной тогда. Я стоял над заметкой Петряева, читая ее снова и снова. Наконец я очнулся. Хотел было взять листок и сунуть в карман. Зачем? Не знаю. Вероятно, я понимал, что он мне пригодится в дальнейшем. Но я этого не сделал.

«Пока записка в ее руках, Нина со мной. А если возьму — Нина не будет со мной», — что-то в этом роде подумалось мне. И я отошел от стола.

«Нина — мой хороший товарищ и друг», — повторял я про себя, и от этих слов мне становилось лучше.

За дверью продолжали спорить. Бубнил бас — должно быть, говорил Шилов. Тенор пока молчал. Однако как умеет визжать Петряев!

Странно — я повеселел. Казалось, с чего бы? После всего, что я сегодня услышал, особенно же после того, что прочитал, мне следовало пасть духом. Но я не пал. Факт. «Он не пал — злостный алкоголик и диверсант, Петунин А. П.».

И я ушел, так и не оставив Нине записки. Ушел, и никто не видел, что я там был.