Три повести

БЕН. 101-Я АРМИЯ ЮНЫХ РАЗБОЙНИКОВ

А началось все с Бена.

Когда Женя выходила на балкон, ее глазам открывался весь их двор. Прямо напротив стояла кочегарка — неуклюжее кирпичное сооружение с высокой трубой, черной от дыма. За кочегаркой торчал башенный кран, а возле него медленно вырастали из земли стены девятиэтажного дома, поглядывая на солнце пустыми глазницами окон.

Кое-где еще сохранились следы от старых особнячков — заросли дикого винограда, кружочки и прямоугольнички запущенных уже цветников, несколько фруктовых деревьев, полуразвалившиеся заборчики с дырками от выломанных досок, через которые так удобно пробираться в соседние дворы, а то и на заводской стадион.

В дальнем углу, заслоняя двор от северных ветров, стоял новый семиэтажный дом, облицованный белой плиткой. В том доме, тоже на втором этаже, проживал Андрей Кущолоб, то есть Бен.

Жене был хорошо виден его балкон, над которым мерно раскачивалась импортная, ярко-желтая циновка. На фоне ее и являлся народу главнокомандующий 101-й армией Бен-Кущолоб. Воинство приветствовало появление своего вождя дружными воплями, а когда Бен львиными прыжками спускался наконец во двор, от топота десятков ног гудели подвалы и подъезды, крики «Ура!», «Вперед!» и «Руки вверх!», сопровождаемые гулким эхом, раскатывались по двору. Одним словом, начинались отчаянные баталии, о которых мы расскажем несколько позже.

С Беном Женя познакомилась давно, чуть не с пеленок. А домой к нему впервые попала, когда они уже вместе ходили в школу. Однажды мама зачем-то послала ее к Кущолобам. Кажется, одолжить машинку для консервирования. Превозмогая охватившую ее робость, девочка направилась к соседнему дому. Уже двери парадного свидетельствовали о том, что здесь живет воитель-милитарист: стекла были выбиты, заменявшая их фанера вся изрезана, штукатурка на стенах отлетела, обнажив рыжую кирпичную кладку. И повсюду грозные надписи: «Стой!», «Сдавайся без боя!».

Но самое страшное было впереди. Двери Беновой квартиры походили на вход в пещеру разбойников. Черный дерматин то ли кто-то порубал саблей, то ли прострочил из пулемета — из дыр вылезала белая стекловата. Сверху нарисован череп и кости, под ними грозная надпись «Fantomas», а еще ниже пистолет, стреляющий прямо вам в глаза, и гостеприимное приглашение: Wellkommen! (Милости просим!)

Женя внимательно осмотрела дверь и все-таки отважилась позвонить. Но не тут-то было. Звонка как такового не было, на его месте болтался провод с разбитым колпачком на конце. Девочка осторожно дернула за провод и вскрикнула: ударило током!

Вот бомба! Как же к ним войти? А за дверью — топот, гром, выкрики. «Наверно, телевизор смотрят», — подумала девочка. Она тихонько постучала в дверь — никакого отклика. Стукнула ногой — и дверь сама отворилась. Никаких замков, как оказалось, у Кущолобов не существовало.

Девочка вошла в переднюю, и ее глазам предстала странная картина: Бен сидел на спине у стоящего на четвереньках деда, пришпоривал его пятками и поощрял звонкими выкриками: «Так, дед, хорошо! Брыкайся, брыкайся! А теперь сбрасывай!» Выяснилось, что Бен занимается «приручением мустангов». Как раз недавно в «Клубе кинопутешествий» показывали праздник ковбоев в Канаде, и нашему юному герою запали в душу сцены боя быков (особенно когда охотники прятались в бочку от разъяренных животных), соревнований на фаэтонах, приручения диких коней. Самые эффектные сцены сейчас повторялись в домашних условиях. И в тот момент, когда дедушка-мустанг начал по-настоящему брыкаться, скрипнули двери и в комнату вошла Женя. Домашнее кино прервалось. Бен вскочил на ноги — он был в джинсах, сплошь обклеенных и обшитых всевозможными эмблемами, — ткнул Жене в грудь автомат и крикнул:

— Стой! Ты на границе! Вытряхивай свой контрабандистский товар!

А дедушка, кряхтя и постанывая, распрямился и молча вытирал мокрую от пота лысину.

Женина мама говорила о Бене: «Ничего удивительного, что хулиганит. Растет неприкаянный, как трава в поле». В самом деле, Бен рос почти без родителей. Его мать, стройная синеглазая красавица, с блестящими и длинными, как у русалки, волосами, работала костюмером в театре и одному богу известно почему — то ли для изучения новых моделей, то ли просто из любви к дальним странствиям — все больше жила по заграницам. Ее муж, инженер-конструктор крупного завода, видно, не хотел отставать от жены и тоже надолго уезжал в разные — близкие и дальние — страны. Дома родители встречались редко, только по большим праздникам, набрасывались на сына с нежностями и ласками и снова разлетались на Восток и на Запад, оставив Бену прощальные поцелуи да кучу всякой всячины: немыслимые джинсы с ярлыками-тиграми, пистолеты и автоматы, работавшие на батарейках, ковбойские пояса, настоящие бинокли и горы жевательной резинки. Этими дарами они еще больше распаляли боевой, воинственный дух Бена, и он днем и ночью наступал, стрелял, брал в плен.

К воинственному воспитанию Бена приложил руку и дед Андрон — худощавый, высокий старик с мучнисто-белым, точно напудренным, лицом. Несмотря на свой преклонный возраст и болезни, он трудился не покладая рук: был для Бена и нянькой, и поваром, и воспитателем. Старик варил обеды, ходил на рынок и в магазины, убирал в комнатах, стирал, купал Бена, делал с ним уроки, пытаясь вбить науки в непокорную голову внука. И была у этого старого, замученного бытом человека одна слабость — воспоминания.

Андрон Касьянович прошел три войны, имел четыре ранения, одну контузию и медаль «За спасение на водах». И воспоминания его, естественно, были насыщены боевыми эпизодами, батальными сценами, атаками, побегами, преследованиями. Воспитывая Бена с самых пеленок, он не пел ему колыбельных песен, не рассказывал про лисичку-сестричку и кота-воркота, а нанизывал историю за историей, одна страшней другой, из своей богатой биографии.

В двенадцать лет Бен присвоил себе звание генерала и организовал во дворе армию, которой дал войсковой номер — 101-я бронедесантная. К тому времени Бен уже вымахал деду по грудь. Это был патлатый, долговязый паренек с пухлым личиком и румянцем во всю щеку. А глаза! Голубые, девчачьи, безмятежно-веселые, как у матери! Дед старательно выкармливал внука, и тот рос как на дрожжах, через неделю вылезал из новой одежды — рукава рубашек едва закрывали локти, а только что купленные джинсы подскакивали выше щиколоток. В этой кургузой одежонке Бен, как шальной, гонял по двору.

Теперь настало время познакомить вас со 101-й армией.

Прозвенел последний звонок в школе, и мальчишки со Стадионной улицы галопом мчатся домой, подбадривая друг дружку портфелями. С визгом и хохотом врываются они в подъезды, взлетают по лестнице через две-три ступеньки, швыряют портфели у порога, заглатывают непрожеванные котлеты и запыхавшиеся, с горящими глазами выбегают во двор. Тут, возле песочницы, собирается все воинство. Каждый со своим оружием: поблескивают железные, пластмассовые, деревянные сабли и автоматы; кое у кого самодельные томагавки и мачете, менее изобретательные обвешались наганами и гранатами, раздается нетерпеливое щелканье курков. Форма у всех одинаковая: потрепанные, затертые до дыр джинсы, рубахи с погонами, прикрученными проволокой, туго перепоясаны солдатскими ремнями, на груди — значки и медали, тайно вытянутые из отцовских ящиков. На головах — пилотки, шлемы, милицейские фуражки… Все это придает весьма грозный и внушительный вид 101-й бронедесантной армии. Впереди, чуть согнувшись, небрежно закинув за спину грязный, бывший когда-то красным шарф и надвинув на глаза старую, поржавевшую каску, застыл в знаменитой вратарской стойке Вадька Кадуха — правая рука Бена.

Армия готова к сражениям, она волнуется, с нетерпением поглядывает на балкон, где мерно покачивается ярко-желтая импортная циновка с ослепительно красным солнцем.

И вот в его лучах появляется круглая румяная физиономия Бена. Мальчик судорожно что-то дожевывает, а дед уже маячит над ним со стаканом компота в руке. С набитым ртом Бен приветствует свое войско:

— Салюто, командо тореро! Ара-ра! — и потрясает в воздухе генеральской рукой.

Армия дружно вздымает вверх сабли, пистолеты, автоматы, прыгает от восторга и отвечает своему командиру неистовым криком:

— Бен! Бен! Ара-ра, Бен!

Громогласные приветствия прославленному вождю и полководцу волнами катятся по двору; звенят стекла в окнах, вороны с карканьем взлетают с деревьев, а перепуганные мамы предусмотрительно откатывают детские колясочки куда-нибудь подальше — за дом или на улицу.

Нетерпеливое возбуждение нарастает, и вот из парадного, подобно вихрю, выскакивает Бен. На нем черный летчицкий шлем, позолоченные (поистине маршальские!) погоны, пояс с серебряными заклепками, джинсы на застежках-молниях, а в руках черный сверкающий автомат. Как вождь папуасов, Бен с диким гиканьем делает несколько львиных прыжков, затем припадает на одно колено и дает оглушительную очередь по своей собственной армии (очевидно, для устрашения — должны же подчиненные чувствовать силу и власть своего повелителя!). Потом Бен подскакивает, нацеливает свои отчаянные светло-голубые глаза в Вадьку Кадуху и спрашивает:

— Все готово?

— Да, сэр, — козыряет тот и лихо сплевывает жвачку. Худой, нервный, весь какой-то ломаный, Кадуха, сирота из соседнего двора, поправляет вратарские щитки. На его лице застыла презрительная гримаса, красноречиво говорящая: «И чего ты выламываешься, Бен? Пигмей ты. Кому-кому, а уж тебе-то известно, как ты получил пост командующего: купил у меня за сигареты и кой-какую копеечку. И продал я его тебе на время, вот захочу — сделаю тебе аперкот и заберу обратно. Скушал?»

Однако, задобренный жвачкой, Кадуха не разжигает сейчас внутренних распрей, во всем подчиняется командиру и только презрительно сплевывает сквозь зубы. Наступает самый драматический момент — разделение армии на «наших» и «не наших». Все, естественно, хотят быть «нашими», и начинается свалка и перебранка. Но у Бена собственный принцип деления — он отбирает в свою группу самых ловких подлиз, а остальных — нелюбимчиков — пинком отправляет к «не нашим». Вадька равнодушно, с высокомерной улыбкой наблюдает из-под надвинутой на глаза каски, какую шпану подсовывают ему в отряд. «Ничо! — написано на его сморщенной, давно не мытой, похожей на печеную картофелину физиономии. — Мы и с мелюзгой вам всыплем».

Наконец армия поделена. В каждой из враждующих групп есть танкисты, диверсанты, лазутчики, санитары. Армия рвется в бой! И тут Бен из своего автомата, того, что работает на батарейках, дает длинную очередь беглого огня, делает прыжок и издает вопль, подобный тигриному рыку. Это означает, что битва началась. Отчаянная трескотня, визг и вопли сотрясают дом от первого до пятого этажа, наполняют соседние дворы, долетают до стадиона, до Лукьяновского рынка.

— Ироды! Совсем с ума посходили! Чтоб вам пусто было! — доносится из окон, а из подвала выбегает худющий как жердь, зеркально-лысый кочегар Хурдило — он глух как пень, однако даже он услышал эту бешеную пальбу и, вооружившись кочергой, бежит к песочнице. Увидев всклокоченного деда, и «наши» и «не наши» все разом вскакивают на ноги и драпают в подвал. Впереди мчится Вадька Кадуха с бесстрашным и хищным лицом; Бен со своими орлами отступает в темные, глухие катакомбы, в подземелье, в страшные закоулки, куда боятся забираться даже коты. Огромный подвал (с погребками и сарайчиками) тянется под домом вдоль всей его площади: узкими темными галереями можно выйти на другой конец квартала, если не заблудишься в боковых проулках и переходах.