Три повести
- Автор: Виктор Близнец
- Жанр: Детская проза
- Дата выхода: 1985
Читать книгу "Три повести"
6
Крикнув пастухам: «Эй, шкелеты, седлайте своих коз!» — Яшка Деркач направил коня к переходу, который настелили наши саперы рядом со взорванным мостом. Тах-тах, тах-тах… — глухо заговорили доски под копытами лошади. Кобыла бугром выгибала острую спину, еле-еле взбираясь на гору. Яшка сказал: «Лево руля!» — и повернул на Купавщину. Остановившись возле землянки Троянов, он спрыгнул, залихватски поправил пилотку.
— Тетка Оксана! — позвал он соседку.
На улицу выглянула Трояниха, босая, в обгоревшем платке.
— Посмотрите, что у меня!
— Гляди! Настоящий конь! Где ты его нашел? — собственным глазам не поверила тетка Оксана.
— В Терновой балке, — гордо ответил Яшка.
— Вот это по-хозяйски, — похвалила Трояниха, — в колхозе сгодится.
— Такая мощная, что и трактор перетянет… Стой! Куда тебя чума несет? — Яшка пришпорил клячу, и она как призрак пошла по улице.
Деркач с шумом влетел во двор Ольги-беженки. Ее и сестру Марию фашисты угнали из-под Воронежа, с фронтовой полосы, и сестры, как многие беженцы — орловские, курские, воронежские, разбрелись по украинским селам и хуторам, укрываясь от полицейских облав… Худенькая, застенчивая Ольга (и не скажешь, что девушка на выданье!) изумленно всплеснула руками, увидев Яшку. Все у нее маленькое — носик, уши, подбородок, и все как будто просвечивается, все доверчиво улыбается. И бравый Яшка улыбнулся, подтянул галифе, передразнил ее окающий говорок:
— Подь сюда, Олькя!.. Ой ты, Ольга, Ольга молодая, забрали казаки, увезли с собою. Поняла? Выходи вечером на свидание…
— Яшечка-букашечка, — частой скороговоркой защебетала Ольга, — ты ж такой щупленький! Притисну тебя — и не пикнешь.
— Ну-ну! — насупил рыжие брови Яшка. — Это мы еще поглядим.
Он хотел галопом вылететь со двора («Будь здорова, черноброва, до следующей весны»), но конь не стал рисковать своей жизнью — осторожно вынес Яшку на ровную дорогу.
Деркач, растревожив затем семью Яценко, в сопровождении горластой и ободранной детворы гордо проехал по всему селу. Люди выползали из темных землянок, хмурились от солнца, перекликались друг с другом. Что-то тревожное, весеннее пробуждалось в дремавшей душе степняков.
Тетка Оксана уже не смогла вернуться в заплесневевшую землянку. Потуже затянув под мышками платок, поплелась она, тихая и задумчивая, к кузнице. Там среди ржавого железа нашла старый лемех и куском проволоки подвесила его к столбу.
Бу-у-м, бу-м-м! — разнеслось набатом над Ингулом. Казалось, это весна застучала в колокол, созывая людей на сельский сход, чтобы сообща подумать о земле, о хлебе. Из лачуг, из мокрых ям выползали женщины, дети, замшелые старухи и старики.
— Добрый день, соседи. Что случилось?
— Видно, власть приехала.
— Может, фашист, случайно, возвращается?
— И болтаешь такое!.. Чтоб их, проклятых, в могиле перевернуло!
Толпа окружила Трояниху. Голодные глаза крестьян были прикованы к женщине, которая долго стучала в лемех, рассеивая по земле журавлиный клекот.
— Ну что? — спросила Трояниха у людей. — До каких пор в норах будем сидеть? Кроты и те выползают. Жить как-то надо. О детях пора подумать…
— Правду говоришь. Самое время — земля подсыхает.
— Вон там, на горе, и сеять можно.
— Пахать-то пахать… Но колхоза вроде бы нет.
— Старшего надо выделить.
— Трояниху. У нее и муж бригадиром был. Пускай берется Оксана.
Стоят односельчане с поникшими головами. В платках, шапках, фуражках. Солнечные блики играют на их осунувшихся лицах. А за толпой, за сожженным селом — широкая степь, танками разбитая, ливнями размытая. Кто поднимет ее? Чем? Голыми руками? Вдовьим по́том? Как?
— Хорошо бы мужика за старшего, — обвела Трояниха невеселым взглядом толпу. — Може, вы, Денис? — обратилась она к старому Яценко.
— Люди! Все вы давно меня знаете. Скажете пилить — буду пилить, скажете строгать — буду строгать. А бригадиром быть — не так руки торчат. Лучше ты берись, Оксана.
— Соглашайся, соглашайся, Оксана! — зашумела толпа.
— Ну, тогда слушайте меня, колхозники. У кого какое зерно есть: или рожь, или просо, гляди, узелок пшеницы или тыквенных семечек, или картошка — складывайте в общую кучу. А ты, Денис, сделай амбар для хранения семян — все поможем тебе. Думаю, и Кудым зерна даст.
— Кхе-кхе!.. — откашлялся он в толпе. — Зерна у меня, стало быть, щепотка.
— Не стесняйся, дед, потряси свои закрома.
— Даст бог урожай, осенью сполна вернем.
— Я что? Как люди, стало быть, так и я. За родную власть…
— Вот и хорошо. А вы, женщины, готовьте инвентарь: у кого что есть — лопата, вилы, мотыга. Ручки Яценко сделает — завтра и в поле. Чего нам ждать?
— Правильно! И так засиделись, чтоб ему пусто.
— Сорняки лезут, как из воды. Не посеем сейчас — заглушат все живое.
— И еще, граждане, попросим Ольгу: пускай после работы — не часто, когда сможет, — на почту в Сасово ходит. Она шустрая. Смотришь, и новость принесет, как там наши на фронте, а может, кому и письмо…
— Письмо… письмишко… хоть бы весточку, — зашептали жаждущие доброго слова, рано осиротевшие уста.
Почудилось им, пусть на мгновение, что прильнули губы к губам: трепетные девичьи и горячие молодецкие, увядшие от долгого ожидания вдовьи губы и горькие от дыма солдатские…
— Попросим Ольгу?
— Ой, да я и так побегу! И рано утром, и вечером, и в любую погоду. Может, и моя сестра Маруся отзовется.
Можно было бы расходиться по своим землянкам, но односельчане продолжали стоять на месте. Аврам Дыня чесал всей пятерней волосатую грудь, смотрел на Оксану теплыми глазами:
— Эх, Трояниха, не знала б ты лиха! Встряхнула мою душу, как грушу… У кого есть табачок?
— Угощайся, Аврам. Извиняй, курево — одна потеруха. Затянешься, так и стреляет под нос.
— Ничего, сойдет!
— Я было совсем живьем себя схоронил. А тут женщины подняли…
— Наша баба, чтоб ты знал, как верба. Сколько ее ни гни, ни топчи, она корень пустит — оживает!
— Нашему роду нет переводу. Не было и не будет.
Поговорили степняки и понесли весну в растревоженных сердцах по своим углам. Пришла ночь, молодой месяц острым серпом повис над Ингулом, вздыхала темная вода в камышах, вздыхала старая мать, ворочаясь на топчане. А месяц звал ее в поле, и тяжелые думы ее прорастали пшеничным колосом, и звенела она жаткой среди спелых хлебов и стучала молотилкой, рассыпая на землю чистые зерна.
Что будет с тобой, земля? Не зарастешь ли бурьяном без крепкой мужской руки?
Ранние туманы еще бродили по берегам, еще мерцали звезды в холодном небе, а Яшка проснулся и, чтоб не разбудить свою охрану (начнет мать ссориться — до вечера не закончит), тихонько поставил чугунок на плиту. Потом снял его с огня и вышел на улицу с тряпкой. От свежего ветра и утренней росы закололо в груди. Возле землянки дремала трофейная лошадь, уткнув свою морду в корзину. Яшка привязал ее, как теленка: веревку на шею — и к колышку. Да если бы и не привязал, все равно никуда б не ушла. И куда ей, бедняге, податься?
— Сейчас тебя, бродяга, почистим! — сказал Яшка. — Шик и блеск, поняла?
И принялся Яшка скрести да мыть отощавшую лошадь. Вся она как сухая жердь. Проведет Яшка рукой — стучат ее ребра и лошадь едва стоит на ногах.
— Потерпи, дорогая, красота требует жертв! — И Яшка, зайдя с тряпкой уже с другой стороны, драит коня по животу, по бедрам, по суставам.
И терпит, ежится бедняга, когда Яшка выбирает репейники, скребком сдирает лишаи, мочалкой вымывает чесоточную холку.
— Где ты набралась этой заразы? — приговаривает Яшка и снова окатывает теплой водой из чугунка.
Валит густой пар, лезет клочьями шерсть, сбегают ручейки по желобкам между ребрами лошади. Яшка разогрелся, только ноги прихватывает морозец — вода в луже, что разлилась на земле, сразу стынет. Чтоб не застудить лошадь, Яшка насухо вытер ее своим рваным пиджаком.
— Ну все! Теперь как новенькая…
И в самом деле, лошадь не узнать. Грязно-серая, пятнистая до мытья, она оказалась гнедой. И шерсть вроде бы поднялась, залоснилась. И репейников словно не было.
— После купанья, говорил отец, кровь надо разогнать. — Яшка ухватился за гриву и ловко забрался на лошадь. — В атаку!
И поехал Яшка в степь встречать весеннее солнце.
А тем временем просыпалось село.
Потянулся дымок над тихими землянками. Где-то проблеяла спросонья коза. Стукнули дверцы. Запахло вареными очистками. Аврам Дыня, босой, весь нараспашку, стал на пороге, потянулся, глядя на безоблачное небо: «Припекает сегодня», — и пошел развешивать галоши на колья. Женщины выдергивали из-под навесов ржавые лопаты.
— Настя, у тебя ручка для лопаты есть?
— Говорила бригадирша, Яценко сделает.
— А вот и сам он идет.
Денис Яценко вел к бывшей кузнице всю семью. Сам шел впереди, в руке — ящичек с инструментами; за ним — Илья с пилой и с топором; потом Ульяна с вилами на плече; дальше, цепочкой, дочери и два карапуза — Алешка и Катенька. У девочки — узелок с едой, у Алешки — гильза и щетка. Как по команде, все остановились около кузницы, где уже среди лома железа копалась Трояниха; Яценки сложили свои нехитрые пожитки и, выслушав наказ отца, стали разгребать место возле стены.
— Что здесь будет, Денис? — спросила Оксана.
— Мастерская.
— А я наковальню нашла и молоток. Без ручки, правда.
— Илья, помоги тетке Оксане, — обращаясь к сыну, велел старый Яценко.
Широкоплечий, крепкий Илья, ни слова не сказав, выкатил потресканное бревно, поставил его на попа, пристроил наковальню и молча стал строгать ручку для молотка.
Одна за другой подходили к кузнице женщины. Кто босиком, кто в кафтане, кто в пиджаке, а кто и в поношенной солдатской шинели. Ольга-беженка прибежала в пестреньком платьице, черная коса — бубликом, на щеках — ямочки, а губы синие-синие…
— Замерзнешь, девчонка.
— Марш домой, Ольга! — Это бригадирша. — Чего ходишь раздетая?
— Что вы, тетенька! Кровь у меня молодая.
— И разум зеленый.
Ольга потопталась на месте, но все-таки послушалась старших — побежала домой.
Женщины разделились на две группы. Кому ручки надо — к Яценко, кому лопаты напильником поточить — к Троянихе.
А за стеной кузницы Алешка с Вовкой, который подогнал сюда свое рогатое войско, трудились над лозунгом. Для большей убедительности нарисовали звезду, а штык скрестили с саблей.
— Здо́рово!.. «Все силы на помощь фронту!»
— Если бы еще: «Смерть фашистским разбойникам!»
— Негде написать, — с сожалением заметил Алешка.
— Слепит твой отец амбар — нарисуем. Только, чур, давай вдвоем… Хорошо?..
— Вов, я всегда с тобой…
Алешка неожиданно умолк — издали донесся глухой шум мотора. Так ровно и размеренно выстукивал (до войны еще) маленький движок, что качал воду на ферму. Откуда он взялся? Ребята посмотрели на берег — там и следа не осталось от водокачки.
— Мотоцикл трещит! — выкрикнул Алешка и показал на гору щеткой.
С бобринецкой стороны по большим комьям подпрыгивал, как жук-плавунец, мотоцикл. Дорога была разбита, как свежая борозда. А когда-то вдоль грейдера тянулась телефонная линия. Теперь кое-где чернели только вывороченные столбы, упавшие в разные стороны; они напоминали пьяных мужиков, что возвращались с буйной гулянки и по дороге застряли в болоте. Между этими столбами и петлял мотоцикл.