Желтые ромашки

КОШКА И ГОЛУБЬ

Аудрюс стоит на балконе. Глаза еще заспанные, волосы растрепанные, в руках шлейки от штанишек и картонная коробочка.

— Гули-гули-гули! — зовет он.

Внизу, на покрытом гравием дворе, топчутся голуби. Подскакивают, взлетают, бегают друг за другом или солидно прохаживаются. Ждут. Они слетаются сюда рано-рано, едва солнышко успеет выглянуть из-за невысокой крыши соседнего дома и залить двор своими лучами.

Живущие в нашем доме ребята отлично знают каждого из прилетающих сюда голубей. Кое-кого даже кличками наградили. Большой сизарь, любящий отгонять от крошек других, прозван Ворчуном. Тот, у которого плохо срослась сломанная лапка, — Хромушей. Но всеобщий любимец — Белокрылый. Он ослепительно белый. Как снег. Шея у него гордо выгнута, грудь колесом, а на головке, на самой макушке — ну совсем как шапочка! — желтеет взъерошенный хохолок.

Аудрюс сыплет из картонной коробки крошки, еще вчера вечером заготовленные, и, перевесившись через перила, наблюдает, как сбиваются голуби в кучу. Только Хромуша запаздывает — пока подойдет, глядишь, все уже склевали. Неужели в коробочке больше ничего нет? Мальчик вытряхивает остатки крошек в ладонь и бросает в сторонку, Хромуше.

Я занят. Сижу и пишу. И у меня нет времени смотреть вместе с Аудрюсом, как наперегонки завтракают голуби. Когда через минуту снова бросаю взгляд в окно, то вдруг вижу, что в тени кустов крадется кошка, пушистая, полосатая. Медленно, осторожно переставляя лапы, почти ползком приближается к стайке голубей. Глаза — как два острых шила, шея вытянута, голова чуть ли не по земле стелется.

— Не смей, Мурлыка! Брысь! Брысь! — кричит Аудрюс с балкона.

Голубей как ветром сдуло с посыпанного гравием двора. Но Хромуша очутился в когтях у кошки. Он бьется, машет крыльями. Кошка отскочила, но тут же вновь кидается на голубя.

— Брысь, Мурлычища, брысь! — вопит Аудрюс.

Я забыл о том, что работаю, пишу. Оглядываю стол. Чем бы запустить в эту разбойницу? Пепельницей? Стеклянная, разобьется. Настольным календарем? Горшком с кактусом? А может, вот этой деревянной белочкой на подставке, которая грызет большущий грецкий орех? Жалко. Мне ее друг ко дню рождения подарил… Слышу, как по лестнице дробно стучат каблучки. Хлопает дверь подъезда. Наверно, Аудрюс. Точно. Он. Выскочил во двор. Озирается.

Где кошка? Где голубь?

Что-то зашуршало в кустах. Аудрюс бросается туда. Мурлыка с голубем в зубах пытается перебежать двор и скрыться в доме.

— Ах ты, противная! — Аудрюс подбирает комок земли и бросает в охотницу. Та оставляет голубя и молнией ныряет в подвальное оконце, куда ссыпают уголь, чтобы зимой топить котел.

А голубь лежит на середине двора и не шевелится. На шее и грудке красные бусинки. Кровь.

Вижу, как Аудрюс поднимает голубя, подносит к лицу, что-то шепчет. Может, пытается своим дыханием отогреть убитую птицу?

А на лестнице снова перестук шагов. Во дворе появляются Расяле с Гедрюсом.

— Вот… — протягивает им Аудрюс сизаря.

У ребят вытягиваются лица.

— Кто? — спрашивает Гедрюс.

— Мурлыка. Я с балкона видел. Подобралась да ка-а-к цапнет!

— Противная! — возмущен Гедрюс. — Мы ее судить будем.

— Даром ей это не пройдет, — соглашается Расяле.

Не зная, что делать дальше, ребята топчутся посреди двора, не сводя глаз с мертвого голубя.

— Надо его похоронить, — предлагает наконец Расяле. — Вон там, под кустами.

Они находят палки и копают ими ямку, выгребая землю руками.

А во двор снова слетаются голуби и, словно ничего не случилось, расхаживают, греются на солнышке.

Я беру ручку и продолжаю писать. Но меня опять отрывают.

— Что тут случилось? — раздается голос Розите. На девочке цветастое платье, в волосах огромный бант. В руке у Розите апельсин. Корка нарезана ровными лепесточками и отогнута вниз: кажется, что девочка держит не апельсин, а большой белый цветок с желтой сердцевиной.

— Вот… — Аудрюс сует ей под нос мертвого голубя.

— Ой, да это же Хромуша, — удивляется Розите, отковыривая от апельсина дольку и отправляя ее в рот. — Что это с ним?

— Что, что… Мурлыка твоя. Я сам с балкона видел.

— Такая противная кошка, — подтверждает Гедрюс. — Ну, это ей даром не пройдет. Мы ее проучим.

— Узнает, как за голубями охотиться! — поддерживает Расяле.

Лицо Розите хмуреет. Минуту она о чем-то молча раздумывает… Это ее кошка. И она любит Мурлыку, играет, гладит, на руках таскает. Иногда даже повязывает ей на шею свой розовый бант.

— А кто еще видел, что она? — наконец спрашивает Розите.

Аудрюс пожимает плечами.

— Так я сам точно видел. С балкона. Сам видел, — повторяет он.

— Сам, сам… — сердито передразнивает его хозяйка Мурлыки. — А может, ты сам этого голубя… Мурлыка у нас добрая, никогда не царапается, никого не обижает… Ох, наверно, сам ты…

Расяле и Гедрюс растерянно поглядывают то на Аудрюса, то на Розите. А та отколупывает по дольке от своего апельсина и протягивает им. Сначала ребята не берут, но апельсин так вкусно пахнет. Сочный, свежий. И они не выдерживают.

— Тут могилка будет? — отвернувшись от Аудрюса и дожевывая остальные дольки, по-деловому осведомляется Розите. Ребята грустно кивают. — Хорошее местечко. — Она кладет похожую на цветок апельсиновую корку на дно ямки. — Так ему мягче будет. А сверху мы еще клеверок посадим. Ладно? Вот красиво будет!

И они уже втроем: Розите, Гедрюс и Расяле опускают в ямку Хромушу, засыпают землей, делают сверху холмик и сажают кустик клевера. Аудрюс стоит в стороне, понурив голову. Чувствую, что глаза у него полны слез.

Могилка действительно вышла на славу.

— Я сейчас за мячом сбегаю, поиграем, — говорит Розите, когда они закончили украшать невысокий земляной холмик. И ребята тут же забывают и о могилке, и о похороненном в ней Хромуше.

— Неси!

Розите вприпрыжку отправляется за мячиком.

— В футбол… будешь? — тихо, словно извиняясь, спрашивает у приятеля Гедрюс.

— Я на воротах, а ты — нападающим, — предлагает Расяле.

Но Аудрюс не отвечает. Как будто и не слышит их. Потом, сжимая в руке палку, которой вначале копал яму, направляется к подвальному окошку и, нагнувшись, заглядывает туда.

— Вон она, вон! Смотрите, вон! — Голос его сразу оживает. — Видите — зеленые глаза светятся? Мурлычища!

Он бросает в окно палку. Фыркая, свернувшись дугой, из соседнего окошка выскакивает Мурлыка и пускается наутек.

Расяле и Гедрюс стоят, опустив головы. Понимаю, что им не по себе, неловко, скверно на душе. И мне неловко. Мог же швырнуть в разбойницу пепельницу или горшок с кактусом. В конце концов — и вырезанную из дерева белочку, подаренную другом ко дню рождения. Мой друг — добрый человек, неужели обиделся бы, что бросили его подарок? Ведь спасали жизнь!

Но тогда не случилось бы того, о чем я сейчас вам рассказываю, — пытаюсь я оправдать себя, — и Расяле с Гедрюсом не поняли бы, как это стыдно предавать друга за апельсиновую дольку. И сам я не подумал бы, что иногда в душе человека встречаются голубь и хищная кошка. Встречаются? Сталкиваются? К сожалению, да, хотя вместе им там нет места, как нет места лжи. Рядом с правдой.

ЛЕСНАЯ КРАСАВИЦА