Связанные

— У меня свои причины.

— О которых я не могу знать, даже оказавшись расходником в твоих планах? — зло прошипела Гермиона, вскидывая на него блестящие янтарные глаза. Так дело было даже не в разрыве связи. Не это было целью.

— Узнаешь позже, — пообещал Долохов, чуть усмехнулся, наполнил их рюмки, а потом обхватил ее лодыжки и положил к себе на ноги, чуть поглаживая мягкую кожу на щиколотке.

Гермиона попыталась выдернуть их, убрать, но он крепко обхватил ее ноги пальцами и вскинул бровь, встретившись с ней взглядом.

— Откуда ты знал, что он согласится? — перестав дергаться, Гермиона смирилась с тем, что ее ступни покоятся на его бедрах и он задумчиво, словно невзначай, поглаживает их, пуская легкую щекотку.

— Он никогда не упустит возможности расширить границы своего влияния, — усмехнулся Антонин, снова осушая рюмку. — Твое имя стало наживкой.

— А может, твое?

Антонин нахмурился и чуть склонил в задумчивости голову.

— Ему нечего с меня брать.

— Ты такой наивный, Антонин, — передразнила Гермиона его тоном, подавшись вперед, — а ты никогда не думал, что он захочет дособрать коллекцию из Долоховых?

Их взгляды встретились, и Гермиона бы все на свете отдала сейчас, чтобы знать, о чем он думает. А она после своих же слов, подумала, что может ли быть, что его привела сюда месть? Но он говорил ей всего несколько дней назад, что он забыл о мести. Впрочем, спрашивать и уточнять Гермиона не стала. Знала, что не скажет.

— Так значит, я тебе была нужна только затем, чтобы связаться со Сварогом и выехать из страны.

Долохов кивнул и его хмурый взгляд стал еще тяжелее. Было видно, что он о чем-то размышляет.

— Но неожиданно ты дала мне еще кое-что, Грейнджер.

Гермиона нахмурилась, впиваясь в него напряженным взглядом, потому что было в его голосе что-то такое, таинственное.

Не отрывая взгляда от ее лица, словно впитывая реакцию, Долохов вытянул руку и щелкнул застежкой браслета, сняв его с запястья. Тот самый браслет, который сдерживал его магию и который он не должен был снять никаким образом. Гермиона резко и судорожно втянула воздух, вдруг напрягшись, и постаралась сесть прямо, но он удержал ее ноги и приказал:

— Не надо.

— Как? — выдохнула она, глядя на небрежно сброшенные на стол оковы.

— Это оказалось сюрпризом, поверь, — усмехнулся Долохов, и глаза его весело блеснули. — Стоило нам покинуть Британию, как моя магия стала разрушать магию оков. Она оказалась сильнее. Ваше министерство просчиталось. И мне не составило труда снять его.

Гермиона ошарашенно молчала. Это была фатальная ошибка. Намеренная или случайная, она не знала, но это переворачивало все ее представление о собственной безопасности с ног на голову с самой первой минуты на чужой земле.

— Так значит, ты можешь колдовать? — зачем-то уточнила Гермиона, и он кивнул.

— И ты можешь.

— Мне не дается беспалочковая магия, — отмахнулась Гермиона, все еще настороженно наблюдая за Антонином, чувствуя, как сердце встревоженно бьется в груди. С магией Долохов был еще опаснее. Она потянулась к рюмке и выпила, снова ощущая жгучий напиток в горле. Голова уже приятно кружилась, и усталость накатывала с новой силой.

— Ты просто мало тренировалась. Иди сюда, — негромко сказал он, подавшись вперед, и потянул ее на себя.

Не сопротивляясь, Гермиона наклонилась к Долохову, не отрывая настороженного взгляда от его рук. Он осторожно и непривычно ласково коснулся ее лица, а потом провел большим пальцем по ране на щеке, что-то негромко шепча. Гермиона почувствовала тепло и легкое покалывание проникающей в тело магии. Жжение пореза спадало, и она на мгновение прикрыла веки, наслаждаясь этим ощущением и его прикосновением.

Она посидела так несколько мгновений, а потом, поняв, что больше ничего не происходит, Гермиона открыла глаза и увидела, что он медленно осматривает ее лицо. Чуть шершавые пальцы поглаживают ее веснушки, которые стали выраженнее из-за долгих прогулок на солнце. И когда их взгляды встретились, она поняла, что случится за мгновение до того момента, как он провел большим пальцем по ее нижней губе, заставив чуть приоткрыть их.

А потом его губы смяли ее поцелуем, страстно и требовательно. Разве мог Антонин целовать по-другому? Нет, он сразу выбивал дыхание, заявляя лучше любых слов о своем желании. Его руки скользнули дальше, зарываясь в ее волосы и чуть оттягивая голову назад, а губы сводили с ума. Эта близость, сбитое дыхание, тихий стон, вырванный из ее груди, когда она шевельнула своими губами в ответ, не в силах сдержаться и отступить, оттолкнуть.

Она пыталась вспомнить свою злость и обиду, пыталась остановить это безумие. Ведь он пользуется ею. Просто пользуется. Нет смысла обманывать себя.

Гермиона обхватила его руки пальцами в желании убрать их. Он отстранился, и она почувствовала его дыхание на губах, которые покалывало от желания нового поцелуя. Ее руки дрожали. Дрожало все тело. Она затравленно смотрела в его глаза и видела власть. Над ней.

Его руки спустились ниже, огладили ее шею, плечи, а потом он резко потянул ее на себя, подхватив за талию, и усадил на колени.

Частое и рваное дыхание срывалось с ее приоткрытых губ. Между ними лишь взгляды и молчание. Он наблюдал, словно затаившийся хищник, и от него невозможно было скрыть хоть что-то.

Его широкая ладонь прошлась по спине, надавила на поясницу, придвигая ближе к себе, второй он нежно поглаживал ее скулу, иногда убирая непослушную прядь, что то и дело падала на глаза.

Гермиона сделала несколько глубоких вдохов, понимая, что голова кружится от нехватки кислорода или от водки, или от Долохова. Он сводил с ума.

Антонин снова прикоснулся к ней губами. Настойчивое движение губ, жар их тел, его рука в ее волосах, которая оттягивала голову назад. Легкий укус, движение языка во рту требовательное и властное. Губы раскрылись под его натиском, и глухой стон сорвался с них, признавая поражение.

Она неуверенно скользнула пальцами с его плеч выше, по шее и в волосы, выгнулась сильнее, когда его руки обхватили ягодицы, сжали и притянули ближе. Гермиона чувствовала кожей жар их тел, волнительный танец языка во рту, который раз за разом пускал дрожь по ее телу.

Антонин снова зарылся в волосы, с силой оттягивая их, и Гермиона запрокинула голову, часто дыша, и лишь крепче впилась в его плечи ногтями, когда ощутила прикосновение губ к подбородку, бешено бьющейся жилке. Он прикусил кожу, снова прижал к себе крепче, его борода щекотала нежную кожу, создавая контраст в ощущениях, и все растворялось в неге желания. Широкие ладони легли на ягодицы, вжимая ее бедра в пах, и Гермиона, сдаваясь на волю растекающегося по телу жара, зарылась в его волосы пальцами и подалась вперед, касаясь губами его скулы…

Крик донесся до одурманенного мозга как сквозь толщу воды. Треск ломающихся веток следом.

— Гермиона!

Она вскинула голову, и тело напряженной струной замерло вместе с остальным миром. Ее испуганный взгляд встретился с опасно сверкнувшими радужками Долохова, а потом уже ближе раздалось повторное:

— Гермиона!

— Гарри! — выдохнула она.

Одним резким движением Гермиона вскочила с колен Антонина с невиданной резвостью, которую обеспечил выброшенный в кровь в ту же секунду адреналин. Моментально оказалась рядом с дверью, борясь с чертовым засовом, а потом ее талию обвила сильная рука, и Антонин с силой дернул ее назад, впечатывая спиной в свою грудь.

— Отп…

Долохов грубо закрыл ей рот рукой, что-то шепча себе под нос, и хижина погрузилась в темноту и настолько оглушающую тишину, что только кипящая вода в чайнике на печи нарушала ее. А потом снова:

— Гермиона!

А это зовет ее Рон. Он и Гарри здесь. Они пришли. Слезы жгли глаза, и она сильнее начала брыкаться и извиваться в железной хватке Долохова, в неистовом желании выбежать на улицу и закричать, что она тут, что они ее почти нашли.

Долохов сделал несколько шагов назад, волоча ее за собой, а потом бесцеремонно швырнул на кровать, откуда она тут же вскочила, словно ужаленная, и он угрожающе рявкнул:

— Сидеть!

В темноте она видела лишь его силуэт, но могла распознать в его голосе холодную настороженность и предупреждение. От него волнами исходила магия, проходя сквозь нее, подавляя, и Гермиона с ужасом отметила, какова на самом деле его сила. Когда первый бездумный порыв бежать на зов прошел, Гермиона решила не перечить Долохову, чтобы снова не получить от него, если он вдруг решит, что спасает ее жизнь. А то, что он без зазрения совести может отключить ее, чтобы не мешала спасать их шкуры, она не сомневалась. Теперь-то уж точно.

Она следила за темной тенью Антонина, который в неярком лунном свете быстро рассыпал соль под оконными рамами и под дверью. Отодвинув занавеску, осторожно выглянул на улицу, скользя испытывающим взглядом по пространству. Когда Гермиона пошевелилась, попытавшись встать, он вскинул руку, приказывая ей не шевелиться.

Снова послышался треск веток, и Гермиона прислушалась, ожидая, что ее кто-то позовет снова. Но криков больше не было. И она подумала, что было крайне глупо бездумно бежать в ночь, совсем без оружия. Ведь даже если это Гарри и Рон, они по другую сторону стены леса, который окружает их поляну, и рассчитывать на то, что они пробьются сюда, было очень самонадеянно.

Она едва не вскрикнула, когда с другой стороны стены, где стояла их кровать, послышались шаги и, в ужасе раскрыв глаза, подтянула ноги к себе и взглянула на Антонина, который достал из своего рюкзака огромный серебряный кинжал, блеснувший рунами в тонкой полоске лунного света, упавшей на него.

Было что-то в этих шагах неправильное, нечеловеческое, и от осознания этого факта в душе Гермионы разлился ужас, и холод еще сильнее сковал сердце. Но Антонин стоял у двери, готовый драться с тем, что могло ворваться в их дом, и от этого ей становилось немного легче.

Время шло, но внутрь никто не входил. Они прислушивались к неспокойному шелесту путавшихся крон, неожиданно ломающихся веток, хлопкам крыльев испуганно вспорхнувших где-то неподалеку птиц и шаркающих шагов. Долохов не отходил от двери, а Гермиона дрожала, придвинувшись к краю кровати.

— Антонин, — позвала Гермиона, и он обернулся к ней.

Даже в темноте Гермиона видела, как блестят его глаза, словно хвойная зелень подсвечивалась внутренним светом.

— Мне страшно, — хриплым шепотом призналась она и попыталась встать, чтобы приблизиться к нему, но он снова вскинул руку и повел пальцем из стороны в сторону.

Выглянул на улицу и, проверив ситуацию, неслышно двинулся к ней. Он двигался так тихо, что ей казалось, будто он плывет, а не шагает. Поправив подушку, Долохов сел, облокотившись на нее и вытянув ноги, а кинжал положил рядом. Стоило ему только устроиться, Гермиона тут же прильнула к нему, пряча нос в его рубашке на груди, и почувствовала, как он обнял ее, успокаивающе поглаживая по спине.

Так, прижавшись друг к другу, они встретили рассвет. Никто из них не сомкнул глаз до тех пор, пока солнце не поднялось над лесом, прогнав неизвестную опасность, которая всю ночь кружила над ними, а к утру забылись тревожным сном.