Орнейские хроники

Глава 6

Месяц Осенних Зорь, Джинера

Лара медленно шла по аллее парка. Чуть ли не единственный вечер за последние седмицы, когда ее ненадолго предоставили самой себе, к тому же — ее последний вечер под крышей отчего дома. В гавани ждет галера «Аррано», отплытие назначено на утро. Отец плывет с ней, а мачеха отказалась под предлогом недомогания младшего из сыновей. На вид малыш был вполне здоров, но никто, и тем более Лара, не стремился переубедить дону Эринию.

В предшествующие дни та развернула кипучую деятельность, готовя приданое, будто опасаясь, что жених падчерицы передумает. Ларе, вынужденной бесконечно выбирать фасон и отделку наряда, казалось, что она тонет в ворохе ярких тканей, от которых рябило в глазах. Затем последовали утомительные часы примерок. Из обители Сестер Странника пригласили жрицу Фелисию, со свитком «Наставления достойной жене», где кроме советов по ведению дома и рассуждений о том, «как разумно распоряжаться средствами и прислугой», говорилось и об телесных аспектах супружеской жизни. У Лары от беззастенчивой откровенности поучений кровь приливала к щекам, и ей было бесконечно сложно представить, что высохшая, с запавшими глазами жрица была когда-то юной девушкой, коей тоже могли понадобиться «Наставления». Вчерашний же урок отставил особенно неприятный осадок, в очередной раз заставив Лару задуматься о причинах побудивших отца искать ей мужа в чужой стране...

— Жена на ложе да покорится желаниям мужа своего, — указательный палец Фелисии грозно вздымается вверх, бесцветные глаза пристально смотрят на Лару.

Копящееся на протяжении многих дней напряжение и протест выливаются в заданном самым невинным тоном вопросе:

— А муж на ложе тоже должен покоряться желаниям жены?

— Беда придет в дом, коль жена невоздержана в речах, — поджав губы, шипит Фелисия. — Вам, дитя мое, в особенности следует смирять порывы... вашей натуры.

Лару словно охватывает холодным ветром, и она дерзко поднимает глаза, глядя на жрицу в упор. Та отшатывается, и Лара скорее угадывает, чем слышит:

— Порченная...

— Вы сомневаетесь в решении магистра Аврелиана, светлая Фелисия?

На аскетичном лице жрицы проступает бледный румянец и Лара чувствует себя отомщенной хоть немного. Фелисия не отвечает на вопрос и заканчивает урок, но в ее взгляде застыли неприязнь и отвращение...

Лара дошла до конца аллеи и остановилась. Через седмицу жрец наденет ей на руку обручальный браслет, соединяя «для доли лучше и худшей» ее с человеком, о котором она ничего не знает, даже как он выглядит. Начала было расспрашивать, но отец ответил, что ей должно быть достаточно слова благородного Эрнана Справедливого, и Лара поняла, что тот никогда не встречался с сьером Оденаром. Да, в Этрурри девушка не всегда может повлиять на решение родителей, но строгие правила не возбраняли нареченным встречаться и вести беседы под присмотром матрон, уже не говоря о балах. Самые отчаянные решались на тайные свидания, и даже на побег с возлюбленным, правда редко, поскольку позор тяжким бременем ложился на семью. А она увидит супруга только перед Священным Огнем. Лара сморгнула сердитые слезы.

« Вода нежна и ласкает усталые ступни. Вода ярится и разбивает скалы, — говорила мать. — Будь как вода...»

Ее мысли вернулись к будущему мужу. Ноорнец, изгнанник — что привело его на альбийскую службу? Как ни старалась дона Эриния ограждать ее от всего, что не входило в круг подобающего для благовоспитанной девиц, чуткий слух Лары ловил обрывки разговоров. Привыкшая жить среди недомолвок и намеков, она рано научилась выделять суть. Отца тревожили аппетиты галейских королей: Гаспар нарушил тысячелетний договор, захватив Ноорн, но молодой король Лодо внушал ему даже большую тревогу своими устремлениями. Союз с Альби был важен и для Джинеры, но отец не был бы этррурским дуком, если не попытался извлечь дополнительную выгоду, устроив ее брак... Разменная фигура партии в шотраджу.

Лара тяжко вздохнула и прижала руки к груди. Раскидистые старые кедры в наступавших сумерках выглядели многоголовыми великанами из сказок. Багровое на закате небо обещало ветренный день. Ей на миг захотелось, чтобы ветер был встречным или чтобы разразился шторм и отплытие перенесли. Но затем она подумала, что наоборот — пусть скорее свершится то, чему суждено.

Она с беспокойством огляделась. Дона Эриния добилась, чтобы отец купил для охраны парка собак породы добьер, разводимых на востоке Ибера, в предгорьях Пиррея. Якобы ей случалось видеть подозрительные тени. Несколько дней назад привезли трех — поджарых, узкомордых, угольно-черных с рыжими подпалинами. Свирепые твари, выпускаемые на ночь, подчинялись только нелюдимому псарю Джеронимо, приехавшему с ними, и наводили ужас на остальных слуг.

И сегодня Лара, улучив момент, когда ее оставили в покое, спустилась в парк в поисках Месьера Кота, будто бы могла внушить животному не появляться больше в окрестностях Палаццо д'Аурора. Она всматривалась в темноту: не вспыхнут ли где топазовые глаза. Обычно кот быстро находил ее, где бы она не была... Неужели собаки успели добраться до него?

Утробное тихое рычание заставило ее вздрогнуть. Она медленно повернула голову. В пяти шагах от нее сгустком мрака застыл добьер. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. У Лары перехватило дыхание от ощущения глухой угрозы. До сих пор ни норовистый конь, ни самые злые гончие не проявляли по отношению к ней враждебности. Пес переступил лапами, придвигаясь ближе. И вдруг с ветки дерева ему на голову свалился воющий и шипящий ком. Рычание переросло в скулеж, однако псу удалось стряхнуть обидчика, страшные клыки, щелкнув, выхватили клок густой шерсти.

— Месьер Кот!

Страх сменился яростью, не раздумывая, даже не совсем понимая, почему делает это,

Лара выбросила вперед руку с раскрытой ладонью, мысленно направляя алый поток в сторону добьера. Она ни на что не надеялась, но тварь попятилась, поджимая хвост. Кот изогнул спину, готовясь к новой атаке, и, взвыв, пес бросился наутек.

Силы разом оставили Лару, на висках выступил холодный пот. Тяжело дыша, она упала на колени. Месьер Кот закрутился вокруг нее, требовательно мяукая.

— Дона Лара! — со стороны дома донесся громкий голос Мануэлы. — Где вы?!

— Лара! — это уже встревоженный отец. — Отзовись! Кто-то выпустил собак!

— Я здесь! — крикнула Лара.

Гравий заскрипел под ногами бегущих людей. Дрожащей рукой она погладила кота по спинке.

— Прощайте, Месьер Кот... Мы больше не увидимся. И не попадайтесь псам...

* * *

Лара никогда не путешествовала по морю, однако в те разы, когда ей вместе мачехой доводилось провожать или встречать отцовскую галеру, она не отказывала себе в удовольствии задержаться в гавани и полюбоваться на корабли. Вот и сейчас грусть даже отступила перед восхищением. «Аррано» была красива: изящные обводы длинного, выкрашенного в черный цвет корпуса, резные столбики ограждения; над кормой натянут расшитый гербом Конти бордовой тент с длинными золотыми кистями, свисающими чуть ли не до воды. Орудия шести больших пушек на носу грозно нацелились вперед, на солнце вспыхивала начищенная бронза мощного тарана. Матросы заканчивали последние приготовления к отплытию.

Однако когда Лара в сопровождении Мануэлы оказалась на борту, восхищения у нее поубавилось. К расположенным на корме каютам вела куршея — проход шириной в полтуаза, приподнятый над гребными скамьями. Зловоние ударило в ноздри. Внизу сидели обнаженные, если не считать набедренной повязки гребцы, четверо на весло. Один из них поднял голову, угрюмо глядя на Лару, и немедленно кнут обвился вокруг его плеч, добавляя красную отметину к прежним, уже побелевшим. Она вздрогнула, будто сама получила обжигающий удар.

— Сиятельная дона, — перед ней низко склонился жилистый невысокий комит, надсмотрщик над гребцами. — Презренный оскорбил вас.

— Что произошло? — спросил отец, поднявшийся на палубу вслед за ней. — О каком оскорблении идет речь?

— Ничего, папа, — твердо ответила Лара и добавила, бросил надменный взгляд на комита, — Этот человек не сделал ничего оскорбительного. Даже аспиды взирают на солнце, коему не смеет уподобиться ни один из живущих.

Отец недовольно сдвинул брови, но с кормы спешил капитан Реньяго, статный мужчина с внимательными черными глазами и проседью в курчавых волосах:

— Дон Винченцо, дона Лара, приветствую на борту! Позвольте проводить вас до кают.

Каюта, хотя и небольшая, была обставлена даже роскошнее, чем Лара себе представляла: кровать под балдахином, резной столик и два обитых бархатом кресла. Вся мебель была привинчена к полу, на вбитом в потолок крюке покачивалась маслянная лампа. Находиться внутри Ларе не хотелось, и она решила подняться на палубу, несмотря на робкие возражения Мануэлы, испуганной как предстоящим путешествием, так и наличием большого числа опасных даже на вид мужчин, в чьем обществе им предстояло провести два дня.

Отец и капитан Реньяго были на юте. Они расположились на широких, заваленных подушками скамьях возле столика из сахрейнского красного дерева. На столике стояли блюда с фруктами и сладостями и узкогорлый кувшин с вином.

Скирон, северо-западный ветер, налетая резкими порывами, трепал штандарт дука Джинеры на кормовом флагштоке и вспенивал гребни волн. Облака, легкие на рассвете, после полудня расползлись, смыкаясь краями и заволакивая небо. У самой кормы, стоя на возвышающемся над ютом помосте, здоровяк-рулевой ворочал румпелем. Гулко рокотал тулумбас, ему вторили щелчки кнута комита. Двадцать две пары весел слажено взрезали поверхность моря.

Взгляд Лары невольно устремлялся вниз, где полторы сотни человек выбивалась из сил, борясь с ветром и волнами. Она знала, что в Этррури гребцов набирают из пленных пиратов или осужденных на каторгу, и на галерах срок заключения вдвое меньше, чем на рудниках или в каменоломнях, поэтому многие соглашаются добровольно. Однако ее поразили ужасающих условия, в которых те находились, и неприятное чувство усугублялось укором совести: уж не накликала ли она дурную погоду?

И что же случилось в парке? Так и не смогли выяснить, кто выпустил добьеров раньше срока. Джеронимо клялся, что дело в оторвавшейся дужке засова. Сам он помогал кузнецу подковать пугливую кобылу доны Эринии, а вольера находилась как раз напротив кузни, и никто не мог незамеченным приблизиться к ней. И вдруг добьеры вырвались. Но Лару беспокоили вовсе не сломанные запоры вольеры. Дружба с Месьером Котом и даже сны не шли ни в какое сравнение со всплеском ярости, которым она отогнала добьера. Ночью она прислушивалась к себе, желая вызвать это ощущение, но безуспешно. Возможно, пес испугался не ее, а кота, располосовавшего ему морду острыми когтями? Слабое утешение. Неужели ее и вправду коснулась Тьма? От этой мысли нехорошо защемило в груди. Возможно, ей следует не к нареченному плыть, а затвориться в обители Сестер? Надо рассказать отцу, еще не поздно повернуть галеру.

Она оглянулась. На лице отца было редкое умиротворение. Все складывалось, как он и желал, и, пожалуй, впервые Лара осознала, что время его полдня давно миновало. Глубокие морщины залегли возле губ и на лбу, нездоровая синева обвела усталые глаза. Она устыдилась своей слабости. Нет уж.