Орнейские хроники

Глава 7

Ощущение непоправимой беды Конти пронес через беспамятство. Приходя в себя, он какой-то миг верил, что нападение пиратов привиделось ему в кошмаре, однако действительность даже превзошла его опасения. В ушах звенело, но прислушавшись к себе, он понял, что не ранен. Пол под ним ощутимо покачивался, донеслись голоса. Говорили на сахрейнском. Плен? А Лара — что сделали с ней?! Тревога обожгла Конти, дернувшись, он хватанул ртом воздух и открыл глаза. Он лежал на охапке вонючей прелой соломы в тесной каморке, освещенной тускло мерцающей лампой. Перед ним сидел, скрестив ноги, чернобородый сахрейнец в красных шароварах. Голова у него клонилась на грудь, но пальцы крепко сжимали рукоять сабира — абордажной сабли с широким лезвием, излюбленного оружия пиратов.

Конти шевельнулся, и звякнуло железо — оказыватеся, на ногах у него были оковы; короткая цепь крепилась к вбитому в шпангоут крюку. Задремавший было страж вскинулся и, мазнув по пленнику взглядом, зычно позвал:

— Джалил Зафир!

Раздались быстрые шаги, полог, закрывающий вход в каморку, отдернули и внутрь вошел второй пират, судя по богатой одежде — капитан. Черты его лица можно было бы назвать благородными, если бы не хищный взгляд и глумливая улыбка, кривившая губы под ухоженными усами.

— Итракна(36), — повелительно сказал он.

Страж выметнулся прочь. Дон Винченцо приподнялся на локте и сел, не отрывая взгляда от капитана. С минуту они разглядывали друг друга, затем сахрейнец проговорил, растягивая слова:

— Твое имя?

— Винченцо из рода Конти, дук Вольной Джинеры.

— Хорошо, — кивнул капитан. — За тебя просила дочь, и я рад, что она не лгала.

— Она жива? — Конти, не смотря на раздирающее душу беспокойство, постарался придать голосу безразличное звучание.

Кажется, его тон несколько сбил пирата с толку.

— Зачем мне было убивать ее? Она очень красива.

— И где же она?

— В мой каюте.

Дон Винченцо опустил веки, чтобы пират не заметил его чувств, и спросил все тем же спокойным тоном:

— Ты овладел ею?

— А я думал, что этрурри больше привязаны к своим чадам! — вырвалось у Зафира. — Но верно, ваши сердца из меди.

— У меня есть деловое предложение для тебя. Однако все зависит от того, сдержал ли ты коня своей страсти.

— Ты говоришь как один из нас. Но это я собирался предложить тебе кое-что. Я не притронулся к твоей дочери. Она девственна, а девственность дорого стоит на рынке Саэтты... — он прищелкнул языком. — Однако и познавших мужчин северянок покупают охотно, так что я еще не решил ее судьбу. Но — оставь мысли о ней. Во сколько ты оцениваешь собственную жизнь?

Конти, отогнав мысль о том, каким образом пират мог убедиться в невинности Лары, сказал:

— Мне доводилось бывать в Саэтте и многих других городах Сахрейна, и я знаю цены на красивых невольниц даже знатного рода. Я предложу тебе гораздо, гораздо больше. Восемь тысяч динаров золотом. За две жизни. Ты отпустишь и мою дочь тоже.

Рот Зафира округлился, но быстро справившись с изумлением, он пробормотал:

— Уж не возомнил ли ты, что сидишь в своем джинерском дворце, дук?

— Лара — часть крайне важной для меня сделки, — спокойно пояснил Конти. — Я должен доставить ее в Талассу. Нетронутой.

Зафир картинно развел руками:

— Мне она нравится, клянусь чреслами Сейд Тахрира! Я оставлю ее себе.

— Женская красота — что цветок под солнцем, девушка может заболеть и подурнеть, или вовсе отправиться в горний мир.

— И тут ты прав, — скривил губы в подобии усмешки Зафир. — Зачем ждать? Что скажешь, если я позабавлюсь с ней на твоих глазах? А потом отдам своим людям. Скольких она выдержит, прежде чем умрет? Возможно, это добавит тебе сговорчивости, да как бы не было поздно.

— Ничего не помешает тебе так поступить, джалил Зафир. Однако подумай, стоит ли мимолетное удовольствие упущенной выгоды.

— Я хочу вознаградить себя. За страдания. В бою погиб мой названный брат и многие славные воины...

Дон Винченцо взглянул пристальнее:

— Ты говоришь о капитане другой шебеки? Ты не слишком торопился вступить в бой, будто...

— Придержи язык, — прошипел сахрейнец. — А то велю вырвать его и бросить морским гадам. Выкуп ты заплатишь и без языка.

— Если я судил неверно, меня покарают и боги — мой и твой... — ответил Конти, наклоняя голову. Он лихорадочно размышлял. Зафир не дурак и не станет резать овцу с золотым руном, угрозы и бахвальство — пустое, по крайней мере в том, что касается его. Если не переходить грань. Но Лара, как спасти ее? И не предал ли Зафир своего товарища, позволив им расправиться с первым кораблем? Тому могли быть разные причины, раздор между пиратами или нежелание делиться добычей. Попытаться упирать на алчность? Он вновь посмотрел в глаза капитану:

— Тогда тем более — щедрый выкуп утешит нанесенные сердцу раны. Десять тысяч. За двоих. Иначе ты не получишь ни динара.

— Жалкий торгаш с душой червя, пожирающего падаль. Есть то, что не исчисляется золотом, — презрительно процедил Зафир.

— Слава. Тебе известно, что за последние пятьсот лет никто не мог бы похвалиться, что захватил в плен одного из джинерских дуков?

В глазах пирата вспыхнул огонек, но он упрямо проговорил:

— Девушка останется.

— Если ты не отпустишь Лару, мы не договоримся.

— Уверен?

— Боль, сколько бы она не длилась, — миг для Звездной Вечности.

— Что думает по этому поводу твоя дочь? Хочешь — я приведу ее сюда, и ты сам спросишь?

— Приведи. Дак якун аль-киделик.(37) Лара примет любое мое решение. И ты убедишься, что у «жалких торгашей» души львов.

— Червь видит свою длинную тень на закате и думает, что стал драконом, но стоит ему заметить малую птаху...

Конти, напряженно наблюдавший за пиратом, решил использоваться последний аргумент:

— Позволь задать тебе такой вопрос: если ты убьешь меня, твой покровитель — как он отнесется к подобной... неосмотрительности?

Пират надменно выпрямился:

— Разве есть тот, кто обуздает свирепый Ноэт, что жарким дуновением способен погрести целый город под песком?

Однако на лице его мелькнула досада, и Конти продолжил с большей уверенностью:

— Пусть твой бог напитает тебя мудростью, джалил Зафир. Десять тысяч динаров или ничего. Глиняные черепки кувшина с водой, разбитого в гневе, и из которого уже не выжать ни капли умирающему от жажды.

— Ай, дук джинерский, ты удивил меня! — вдруг рассмеялся Зафир. — И пожалуй, я соглашусь. Пятнадцать тысяч.

Конти прикусил губу. Даже десять тысяч динаров были на грани его возможностей.

— Потребуются седмицы, чтобы собрать такую сумму. Двенадцать.

Пират издевательски рассмеялся.

— Что есть седмицы? Миг. Ты сам только что об этом сказал. Пятнадцать, и ни динаром меньше, дук Винченцо. Через два дня мы придем в Саэтту, если ветер не переменится. Ты напишешь письмо, и я отправлю в Джинеру верных мне людей.

— А если твои люди будут схвачены?

— Они — не сахрейнцы, и не раз бывали в Вольных городах. Но тебе следует молить твоего бога, чтобы с ними ничего не случилось. В ожидании выкупа ты будешь жить в моем доме. Дону Лару я размещу отдельно, так что будь благоразумен.

* * *

Цок, цок-цок-цок.

Стучат ворсистые паучьи лапки по каменным плитам .

Джузе озирается. Концы сводчатой галереи теряются во мраке. Туман наползает серыми лохмотьями, обвивается вокруг ног, и вот уже не туман, а призрачные руки хватают его за лодыжки и запястья, запускают стылые пальца под одежду.

Цок... цок.

— Великий Тахрир не отпустит тебя, — шелестит туман.

Паук, что ищет его, совсем близко, и ужас судорогой сводит внутренности.

— И что же, твой бог за всеми так гоняется? — Пытается дерзить Джузе и слышит смешок.

— Не за всеми. Но ты полюбился ему.

— Вот уж не заметил... И чем же?

— Узнаешь, когда придет время. Но спроси себя — разве ты не пережил экстаз в миг единения с Ним? И разве в глубине своего существа не жаждешь... повторить?

— Нет! Поди прочь!

Опять смешок:

— Ты хоть раз обратился путь даже в мыслях к своему прежнему богу ? Живи пока, Джузе из Амальфи, но знай: Тьма терпелива и ждет тебя...

Орсала рывком сел, едва не ударившись головой о днище баркаса, рядом с которым устроился ночевать. Сердце гулко колотилось где-то в горле. Он вытер испарину со лба и перевел дух. Занималось утро, на востоке ширилась золотистая полоска рассвета. Мелкие волны лениво плескали в корпус «Этансель». На палубе храпели либеросы: жаркая погода выгнала всех из душного трюма на палубу. Вахтенные застыли темными изваяниями на носу и корме. «Этансель» оказалась в этот раз довольно далеко к северу от Коэрта. Накануне они заметили шебеку под черно-желтыми полосатыми парусами, и Фальго отдал приказ пуститься в погоню, продолжавшуюся, пока ночь не скрыла корабли друг от друга.

Джузе подошел к борту и облокотился на планшир, глядя в темно-фиолетовое море. Мерзкая тварь! Почти год паук не тревожил его снов, и он считал, что избавился от кошмаров... Он проглотил вязкую слюну. Если бы не преследование, он спустился бы к себе и хлебнул из заветной бутыли иберского агуардиенте(38). Забористое пойло, с ним ночь переставала пугать его... Скорей бы вернутся в Рагасту.

— Джузе?

Орсала обернулся. В дверях капитанской каюты стоял Фальго.

— Не спится? — капитан вышел на палубу и направился к нему.

— Как и тебе. Сдается — упустили мы пирата, — Джузе обвел рукой горизонт.

— Упустили. Ты ради того, чтобы в этом убедится, вскочил на рассвете?

Джузе вздохнул, но промолчал. Ни к чему Фальго знать об его снах.

— Вольх! — Фальго задрал голову.

— Чисто, капитан! — отозвался с марса рунеец: из-за острого даже в сумерках зрения он чуть ли не жил в «вороньем гнезде».

Быстро светало, на палубе зашевелились, позевывая и ворча, либеросы.

— Они шли почти точно на полночь. Наверняка, на Сарады, — задумчиво проговорил Фальго.

— Канун Праздника урожая и плодородия и Осеняя ярмарка в Талассе, — пожал плечами Орсала. — Купцы со всего Срединного моря поплывут.

— Ловить их среди островов — пустая затея. А вот дождаться можно. Идем к Эрбо.

* * *

Поросший лесом холмистый Эрбо, самый южный из островов Сарадской цепи, служил надежным укрытием, для тех, кто не желал обнаружить свое присуствие. Им однажды тоже пришлось приставать к берегу и ремонтировать «Этансель» после шторма.

Шебека бросила якорь бухте у юго-западной оконечности острова, Арно внимательно оглядел в подзорную трубу окрестности. На берегу чернело пятно костровища — следы стоянки контрабандистов или тех же пиратов, однако остров выглядел пустынным.

— Никого, — заявил стоящий рядом с ним на юте Вольх и пояснил: — Лес слышу.

Он был, по своему обыкновению, немногословен, но чутью жителя великой лесной страны можно было доверять, и Арно сказал:

— Тогда бери два десятка молодцов и отправляйся на берег. Надо убедиться, что мы здесь одни и пополнить запасы воды. Оставишь дозорных вон там и там, — он показал на две выступающие из изумрудной зелени пологие вершины. — Дай им сигнальные диски.