Иоаннида, или О Ливийской войне

Песнь VI

(ст. 1—314)

В ту ночь не все победоносные римляне предались мирному отдыху одновременно; напротив, избранные ими часовые поочередно охраняли лагерь и не смыкали глаз для сна. Радостные мысли проносились в их бодрствующих умах, и никакая медлительность не овладела членами тех не разбитых в бою людей. Победа восстановила их одеревеневшие мускулы, и, что еще больше, ожидание добычи воскресило их доблесть, а обещания их верного предводителя облегчили их души.

В то же время под защитой ночной темноты войско мавров бежало прочь, рассеявшись в страхе по бездорожью пустынь всей области. Ночь помогла им, и ночь же тревожила их. Покрывая все тьмой, она спасла людей от пасти ада, и она же беспокоила те же приведенные в смешение отряды той неопределенностью, что принесла война. Они бежали в страхе, несмотря на то что никто их не преследовал. Трепеща, они воображали, что производимый ими самими и их товарищами шум – на самом деле [преследующий их] враг; и так, в смятении они продолжали нахлестывать высокие бока своих коней. В тишине ночи горы отражали эхом повторяющиеся удары их хлыстов, и копыто быстрого коня устрашало ряды их союзников, ударяя по твердой равнине.

Заря следующего дня вывела из океана солнце, чтобы оно следовало своим путем, и море волновалось и бурлило под его тяжело дышащими конями. Глубины водоемов нагрелись, зыбкие волны кипели и рождали священный огонь. Благочестивый, как всегда, наш главнокомандующий встал первым и радостно возблагодарил Господа Сил, воздавая хвалу, подходящую к той великой милости, каковой он был удостоен. Затем прибыли избранные храбрые начальники, большие и малые, и их передовые заместители. Командующий встал посреди них и первым повел речь: «Какой ожесточенный народ пал под вашими ногами, товарищи! Нигде более, даже в дикой Персии, не видел я людей, так стремившихся умереть, подставляющих свои глотки под мечи, стоя лицом к лицу с врагом. Ибо, как ни часто заставлял я их обращать спины в бегство, столь же часто они бесстрашно обращались назад, угрожающе крича и дико прыгая. Тем не менее они отступили, сломленные нашей непревзойденной дисциплиной и силой нашего Бога. Теперь я решил быстро наступать, защитить ливийские земли надлежащим гарнизоном и таким образом восстановить наше счастливое правление. Быстро отведите ваши войска в места их [прежнего] расположения и укрепите их. Окружите [словно] сетью высокие горы, пещеры, рощи, потоки и утесы в лесах и их тайные убежища. Тогда-то, очень осторожно, и захлопните ловушку. Пройдет немного времени, и подлый народ мазаков погибнет от голода. Поскольку их войско разбито, вряд ли у них хватит сил разорить близлежащие усадьбы, и либо они немедленно подчинятся силе нашего оружия и запросят мира, либо беженцами отправятся в самые дальние части земли и, таким образом, очистят нашу территорию. Пусть главной задачей двух военачальников Бизацены станет обращение в смятение бедствующих сил массилов организованным преследованием их, круша их злосчастные фаланги мечами и выдавливая их далеко от наших границ».

Так говорил он, и все согласились исполнить его распоряжения. Мощное и победоносное войско было разделено по частям, каждая направилась в собственную крепость. Они шли в города и форты и открытые районы [той] земли, так что бедная Африка была освобождена от долговременного горя и, в своей радости, отмечала победу тихого героя – Иоанна. Счастливый Юстинианов Карфаген выразил одобрение полководцу продолжительными аплодисментами и раскрыл ему свои объятия. Ворота, столь долго бывшие закрытыми, открылись, и герой в своем триумфе прибыл в центр города, а люди ликовали. Сидонские старейшины[96] преподнесли ему пальмовую [ветвь] и свежий лавр. Большая толпа сбежалась в ожидании увидеть прибытие латинской армии. Истомленные старики и робкие девы собрались вместе, желая увидеть [это], и матроны стояли вдоль стен и наблюдали, причитая от радости на разные голоса, ибо продолжительность этой жестокой войны затронула их души. Они горевали с женской преданностью, вспоминая былые несчастья и пересказывая злые дела дикого тирана: как в момент неопределенности он нарушил договор и открыл племенам все ворота, одни за другими; о чем он думал, когда изменнически предал их бедный город, и в какой хаос повергла [Карфаген] резня[97]. С бесконечной хвалой мальчики, юноши и старцы воспевали имя императора в знак признательности нашему главнокомандующему и сердца их радовались. Люди всех возрастов изумлялись при взгляде на боевые знамена, на запыленную материю и людей, которым дикая резня придала ужасающий вид. Они глазели на доспехи и шлемы, щиты и грозные мечи, перевязи, удила и плюмажи, луки и гремящие колчаны и копья, чьи лезвия были красны от крови массилов. Им доставляло удовольствие смотреть на пленных мавританок, они замечали, как те в страхе едут на высоких верблюдах с клеймеными головами, как с печальными лицами эти бедные матери старались обеими руками держать и груз на голове, и маленькие колыбели. Их нечестивые сердца стонали оттого, что теперь они практически не желали служить бедным матерям Африки. Горе дало урок их трусливым сердцам, и им было стыдно за свою былую злобу. Теперь они понимали, что войн требуется избегать прежде всего, и проклинали свой жребий и своих богов. Не все пленные были одного цвета. Сидела там женщина – страшно взглянуть! – такая же черная, как и ее дети. Они были как воронята, которых вы можете видеть, когда они кувыркаются под сидящей над ними матерью, а она кладет им в их раскрытые клювы пищу, которую они едят ежедневно, и любя обнимает их распростертыми крыльями. И пока матери и отцы получали удовольствие, показывая свои ужасные лица детям, великодушный командующий со своими знаменами ступил на порог храма. Он помолился Господу небес, земли и моря и сделал пожертвование, которое епископ, согласно с обычаем, возложил на алтарь в благодарение за возвращение главнокомандующего и за поражение врага. Эти приношения священник затем посвятил Христу.

В то же время сиртский вождь Карказан собрал с окрестных земель рассеянные там ужасом силы и со слезами, струящимися из его глаз, обратился к ним в печали: «Непобедимые племена, никогда я не видел ранее, чтоб мавров так унизили. Илагуаны, которых прежде никто не бил, потеряли все и вернулись битыми. Мы потеряли матерей, жен и молодежь, всех вместе. Что ж тогда еще остается мужчинам, кроме смерти? Что теперь доставит нам удовольствие? Быть в безопасности? Или же удовольствие – в том, чтобы вызвать этих же крепких воинов на бой и скрестить с ними оружие? Да, постыдная и жалкая вина – быть однажды разбитыми и сдаться [после того]. Но не исчезла на тех полях та помощь, что наши боги ниспослали нам. Не таковы воля Аммона и воля Гурзила, который даже сейчас оплакивает свою подвергшуюся насилию божественную сущность. Фортуна, которая хотела спасти наших людей, не угрожает нам таким образом. Мы потеряли только наши стада; мы все еще сильны. Посчитайте, сколь многих людей мы потеряли. Это все равно что горшок вычерпал бы несколько волн из переполненного водой моря. Что, разве Фетида уменьшилась бы от этого или [вообще] почувствовала бы потерю? Что ж, много звезд падает огнями с неба, однако небо, наполненное созвездиями, всегда имеет их в достатке. Так и это бедствие коснулось нашего народа, но он, такой храбрый, каков он есть, вряд ли чувствует случившееся. Примите ж совет: помогите немедленно своей державе».

Когда Брутен услышал эти скорбные слова, его дикий разум устремился к войне. «Могучий отец, – сказал он, – если ты возобновишь эту войну и поверишь в наши усилия, ты, пожалуй, сможешь вызволить наших жен и детей. Я так скажу: нам следует пожертвовать своими жизнями и найти конец в этой войне. Какова будет наша известность среди всех народов земли, если оскорбление, нанесенное нашему народу этой бойней, останется неотмщенным и о нем расскажут по всему миру? Пусть лучше смерть овладеет нашими племенами, поглотив их разверзшейся землей. Пусть пасть Тартара и темные обители бледной смерти отверзятся пред нами. Пусть Прозерпина утвердит царство, которое не знает отца из-за войн черного мужа[98]. У тебя есть твои войска и наше оружие. Вперед, к войне! С тобой как нашим полководцем я уверенно расстанусь с жизнью, свободный от любой вины. Вот спасение, которое не подведет. Ты – слава нашего племени, ты – честь нашей доблести, ты – истинная надежда мавров».

Едва Брутен успел сказать эти слова, как все ответили криком. Они прорычали имя Карказана и провозгласили своими сердцами и языками, что Карказан один – вождь [всех] их племен.

Когда он увидел, что та ярость, которую он взрастил в своих людях, увеличилась и что их сумасшедшее желание безумной войны окрепло, он отправился в земли мармаридов, где обитает рогатый Аммон, и спросил ответа от жестокого Юпитера. Но тот Юпитер, которого ты, глупец, вопрошаешь, – лжец, и всегда находит удовольствие в обмане нестойких умов, подобных твоему. Пугающий бог, он находит радость в [пролитой] крови и ищет случая истребить все народы. Но у святыни, когда дикого быка ударили по темени топором и он упал, зловещая и мрачная жрица взяла в свои руки ее шумный тамбурин и, пронзительно визжа, скачками закружилась вокруг алтаря. Ее длинная шея извивалась взад-вперед, ее глаза блистали огнем, волосы встали на ее голове дыбом, а лицо стало красным и жарким – в знак присутствия бога. Теперь ее щеки покрылись бледными пятнами, глаза вращались, и на всей ее голове под пронзительный визг засияли жестокие огни. Но когда она почувствовала, как божество заполнило всю ее грудь, она уставилась на сиявшую кровавым светом высоко в ночном небе луну и начала изучать судьбы и предсказывать их. Она вся горела, тяжело дышала, вздыхала, бледнела, краснела, безумствовала, тряслась, шествуя по пути пророчества. Наконец ее нечестивый голос и дикарские губы произнесли вслух секреты судеб так, что услышали все: «В ожесточенной войне победоносные илагуаны выдворят вон латинян в смешении, и мазаки со своей великой доблестью навсегда овладеют полями Бизацены. Тогда настанет благотворный мир, и вождь Карказан, превосходящий всех и безмятежный, войдет в высокую цитадель Карфагена через распахнутые ворота и проедет, окруженный толпой, в центр города. Африканцы будут дивиться на их ужасные лица и, по его прибытии, понесут пальмовые ветви и лавр. Карфаген будет назван благословенным среди всех народов мира, и страх перед Карказаном подчинит дерзкие племена, так что они возлюбят договоры, несущие им мир».

Пока жрица изрекала пророчества, дух сбивал ее речь и препятствовал [ей], обманывая убогие умы слушавших. Такими вот обманами лживый Аммон подвел массалов. Ибо даже когда он вещает истину, он обволакивает ее туманом и таким образом расставляет свои словесные ловушки. Мавры действительно навечно овладели полями Бизацены и так и будут продолжать держать их – своими костями, переломанными силой Иоанна, нашего могучего полководца. И вождь Карказан действительно высоко пронесся посреди высоких стен карфагенской цитадели в окружении толпы – да затем, когда его шея была перерублена, вся Африка увидела, как его голову насадили на крепкий кол.