Иоаннида, или О Ливийской войне

Песнь I

(ст. 1—124)

Я воспеваю знамена битв и военачальников, яростные племена и разрушения войны, предательство, резню людей и тяжкие труды. Я пою о несчастьях Ливии и о сломленном могучем враге, о голоде, который пришлось терпеть людям, и жажде, приведшей в смертельное смешение обе армии. Я пою о пришедших в смятение народах, поверженных, побежденных, и о полководце, увенчавшем свои великие дела триумфом. Снова Музы хотят петь о сынах Энея[4]. Мир восстановлен в Ливии, он занял свое место, ибо закончились войны. Прямо стоит Победа, и крылья ее сияют. Милость обратила с небес свой взор на землю. Вместе с Правосудием Гармония, радостная защитница, простирает обе руки в объятиях и воссоздает мир. Ты, Юстиниан, император, возвышаешься меж ними, встаешь со своего высокого трона в своем триумфе и, как радостный победитель, даешь законы сломленным тиранам, ибо твои прославленные шаги ступают по этим царям и их пурпур ныне охотно служит римскому правлению. Под твоими ногами лежат поверженные враги, суровыми оковами связаны племена, руки их связаны веревками за их спинами крепкими узлами, а на их крепкие шеи в наказание возложены цепи[5].

Если бы я имел сотню ртов, чтоб пропеть песни сотен сердец, мой дух все же был бы слаб, недостает мне таланта, потребного, чтобы воспеть все это, паря над опустошенными пространствами земли. Поэтому коснусь лишь главного, чему и надлежит величайшая хвала. Истомленная Африка разрушалась от великой опасности, ибо дикое бешенство было возжжено руками варваров, гордыми заговорами и сталью, огнем и людьми, во всех городах разоренной земли, и изо всех частей Африки уводились пленные. Не делалось никакого различия; никто не щадил пророка и не даровал изможденному преклонными летами положенного по обычаю погребения. Каждое тело лежало, пронзенное мечами, и никакому сыну не позволялось вложить тело своего убитого отца в уста земли или пролить надлежащие слезы на его раны. Когда убивали отца, захватывали мать и детей и овладевали их имуществом. Злая сила Марса царила надо всем, и святые мертвецы устилали опустошенную землю. Знатные и бедные – все были охвачены одним несчастьем. Горе звучало со всех сторон, ужас и печальный страх охватили всех людей, и вся земля была обращена в беспорядок страшными опасностями. Кто опишет слезы, разрушение, награбленную добычу, пожарища и убийства, предательство, стоны и мучения, узы и насилия; кто будет в силах исчислить достойные жалость бедствия? Африка, треть мира, погибала в пламени и дыму.

И тогда император в его благости, приняв к сердцу эти заботы, раздумывал, кого бы он хотел послать к нашим берегам как командующего военачальниками и главного вождя всей армии, ибо он стремился прекратить такое великое разрушение. Обдумав все, он выбрал Иоанна, который один сочетал в себе доблесть и рассудительность, казался вместе и храбрым, и мудрым. Его одного [император] счел способным дать отпор диким племенам и ревностно истребить их враждебные орды. Несомненно, [императора] прельстила слава [этого] человека, знаки его выдающихся достижений, победа, одержанная в трудной войне с гордым царством, – как он изгнал персов, каким смертоносным ударом сразил парфян, которые были уверены, что выстоят против него своей численностью и ливнем стрел. В те дни широкие поля Нисибиса были залиты кровью персов, и Набид, второй после парфянского царя, положившись на свою дикую храбрость, атаковал Иоанна, но, побеждая, потерял своих союзников. Тогда, обратившись в бегство, ведомый страхом, он едва успел затворить за собой ворота и не дать римским всадникам ворваться в центральную цитадель Нисибиса, и Иоанн, в знак своей победы, нанес удар копьем в высокие ворота персов. Все эти храбрые подвиги верного мужа словно прошли перед глазами императора. Он рассмотрел и вспомнил его труды – как тесные ряды врагов обнесли Феодосиополь палисадом и начали опасную осаду и как Иоанн под покровом ночи быстро проник в осаждаемые укрепления города и привел подмогу, как сквозь толщу врагов он прибыл к дружественным воротам, так что могучий Мермерой в ужасе отступил от стен; и как тот же враг, еще более яростный и могущественный, чем прежде, осмелился приблизиться к Даре и испробовать римские отряды в битве – Дара, тот город, что окружил свои укрепления сияющей стеной стали, и место, где полководец вознес свои знамена. Но, вырвав первый город у врага благодаря своей бдительности, полководец преследовал неприятелей в их бегстве, отрезал им пути к отступлению и сохранил поля, чтоб враг не опустошил их и не причинил никому вреда. Сначала он занял высокий крепостной вал, после чего не замедлил действовать далее. Всегда преисполненный храбрости, он выступил против врага в открытом поле и изрубил бесчисленное множество отрядов противника в успешной битве. Тогда он обратил в бегство их известных вождей, союзные племена и самого Мермероя, знатного парфянина, теперь побежденного и повергнутого. Наконец, все персы, боясь преследовавших римлян, побросали мечи и блестящие фалеры на поле боя. По всей равнине сверкали персидские мечи и лежали легкие ножны и копья, щиты и гребни [шлемов], а на земле были простерты тела и лошади, оруженосцы полководцев, некогда надменных в своем вооружении. И их полководец тоже лежал бы, распростертый на земле, если б [наш] великодушный командующий не захотел взять его живым. И потерпев поражение, Мермерой и несколько его сотоварищей, [теперь] взирали на высокие стены города. Мудрый Урбиций, которого его императорское величество возвел в ранг магистра оффиций[6], почтил должностью советника в делах государства и которого избрал послать в те враждебные земли узнать об опасностях, которым жестокая война подвергла их, – так вот, он стоял посреди равнины и благословлял Господа: когда он увидел победоносных римлян, рубящих врагов, бегущих от них в страхе по опустошенным полям, он воздел руки и возвел очи свои к небесам и радостно воскликнул: «Вечная слава Тебе, Господь Вседержитель, потому что после всего этого времени наконец-то удостоен я видеть, как персы побеждены доблестью Иоанна, нашего командующего!»

Император, снова и снова перебирая в памяти эти достижения, рассудил, что этот человек, давший прежде доказательства своей верности, один может защитить Ливию в час ее угнетения. Без дальнейших отлагательств он повелел полководцу вернуться с того отдаленного края земли [в котором он пребывал тогда]. Иоанн безропотно покинул ту страну и врагов. Теперь ему предстояло отправиться к водам Запада; он в краткое время исполнил приказы императора и, вернувшись победителем, ступил на золотой порог Римских ворот. Радостный, стоял он у ног императора, который смотрел вниз на своего слугу со спокойным выражением лица. Иоанн не замедлил покрыть поцелуями блаженные ноги своего повелителя. Тогда император повелел ему дать краткий отчет о делах на Востоке. По этой просьбе он наполнил слух своего высокого господина рассказом о войнах, которые он завершил. И его императорское величество, возрадовавшись о своем воспитаннике, выразил пожелание, чтоб и в дальнейшем он был столь же победоносен, и немедленно отправил его на защиту Ливии.

(ст. 125—158)

По приказу императора войско взошло на корабли, с [необходимыми] запасами и оружием, и необученный новобранец, которому только еще предстояло узнать о битвах, встал под знамя великого вождя, который вскоре подавит восстание. И настал момент, когда нежный ветер, наполнив паруса, уготовил волны пригодными к плаванию, и Фетида, пророча удачу, призвала моряков отправиться в море.

Но могучий император, преисполненный набожности, напутствовал полководца следующими словами: «Наше государство под моим управлением вознаграждает в зависимости от исполненного задания. Оно помогает всем возвышаться и возводит на ступени могущества тех, кого оно видит служащими его земле и людям. Так что слушай теперь эти слова, и постигай с удовольствием причины моих действий и сохраняй их в уме. Достойная жалости Африка, лежащая среди бесчисленных опасностей, донесла свой плач до моих ушей, и долг повелевает мне помочь этой бедствующей земле. Храбрый полководец, я принял мое решение. Ты кажешься способным разобраться с Ливией; так что воздвигай свои знамена и со всей быстротой погружайся на высокобортные корабли. Затем, с признанной твоей доблестью, освободи несчастных африканцев и сокруши своими руками боевые ряды лагуатанских бунтовщиков. Пусть шеи их подчиненных, на которых ты накинешь узду, согнутся под нашими стопами. Поступай, как ты привык, согласно обычаям наших предков: помогай несчастным и уничтожай восставших. Так желает наше благочестие: щади подчиняющихся. Такова слава нашей доблести: подчинять высокомерные народы. Придерживайся этих заповедей, мой верный командующий, и исполняй их. Пусть Христос, наш Господь и Бог, сделает прочее, изменяя положение к лучшему, и пусть благосклонно проведет Он тебя через все это предприятие. И мы увидим, как за твои достойные дела слава твоя будет праведно возрастать, еще более [украшаясь] лучшими титулами».

Полководец пал перед ним ниц и поцеловал его божественные ноги, омывая их потоками слез. Исполненный отеческих чувств император, провожая полководца, горевал вместе с ним, ибо благочестие преисполняло дух господина.

(ст. 159—310)

Прибыв тогда к флоту, великодушный полководец воодушевил приветствовавших его моряков. Они спустили суда на воду, и мраморная поверхность воды почувствовала первое прикосновение весел. Быстро распаковали они паруса, и под громкие крики и ужасающий скрип [снастей] подняли их [на реи], и распустили их. И теперь ветер своими нежными порывами надул паруса, и кили [кораблей] прорезали глубину [моря], и вся поверхность воды была покрыта сотней кораблей. Благоприятные бризы стали более частыми, в то время как поднявшийся западный ветер гнал суда вперед. Продвигаясь теперь быстро, они резали волны медными носами и делали борозды на мраморной поверхности [моря] своими таранами, так что пенные волны журчали под длинными килями. Флот проплыл Фракийские проливы, сдавленные с обеих сторон берегами, где море отделяет Сест от полей Абидоса, затем быстро миновали воды Сигеума, подгоняемые благоприятным ветром. Они проплыли мимо печального берега древней Трои, снова цитируя знаменитые поэмы поэта из Смирны и указывая с высоких бортов на земли их предков. Тут был дворец Приама, здесь – дом Энея, стоявший в отдалении в окружении деревьев, здесь жестокий Ахилл волочил за своей быстро несущейся колесницей тело Гектора. На этом самом берегу Эней, их победоносный предок, поразил Демолея – [тот самый] Эней, благодаря которому вознеслись высокие стены Рима и сияет славное имя империи, которая владеет, как господин, всей широтой земли. Они вспоминали все битвы Греческой[7] войны: как пал Патрокл, пораженный копьем Гектора; как темнокожий Мемнон пал от раны, нанесенной Ахиллом, и как Аврора в своей преданности оплакивала гибель своего могучего сына; как Пенфесилея, девушка-воин, пала среди своих войск; в какую ночь был убит Рес, как молодой Троил встретил храброго Ахилла, по какому неизбежному року сам победитель пал от стрелы Аполлона и, получив какую рану, пал на землю похититель женщины Парис. Под конец они вспомнили последний пожар истомленной Трои и бегство Энея; как, потеряв жену, он вынес своего сына, названного Юлом, и отца к кораблям, проплывшим так много голубых вод.