Иоаннида, или О Ливийской войне

Предисловие

(ст. 1—40)

Решил я, высокородные властители, поведать о лаврах, завоеванных победителем, и написать поэму прославления в дни мира. Я решил описать величие Иоанна, проявленное им в войне, и дела героя, чтобы о них читали грядущие поколения, ибо именно литература делает все известным в этом давно существующем мире, рассказывая обо всех битвах прежних полководцев. Кто знал бы могучего Энея, жестокого Ахилла, храброго Гектора, и кто знал бы о конях Диомеда или о шахматах Паламеда[1]; кто знал бы Улисса, если б литература не описала их древние подвиги? Аэд из Смирны[2] описал храброго Ахилла, а ученый поэт Вергилий описал Энея. То, что исполнил Иоанн, подвигло меня описать его сражения и рассказать людям грядущего о его делах. Иоанн превосходит Энея в доблести, в то время как моя поэма, конечно, недостойна Вергилия. Великие дела нашего полководца, доблесть его людей и восстания, которые он подавил, громко возвещают о моей опрометчивости, и мой поэтический дар, не равный такому заданию, пребывает в затруднении и просто спотыкается при этой работе. С одной стороны стоят признательность и слава, о которой он возвещает, с другой – [возрастает] бледная неуверенность в себе. И все же [звучащая] струна великолепных дел принуждает меня писать, и хоть холоден мой талант, меня согревают достижения моего героя. Итак, в этой необработанной поэме я восхваляю этого необыкновенного полководца, пусть даже мой ограниченный разум заставляет мой язык [молча] пребывать во рту. Что же мне делать? Следует ли мне, невежественному деревенскому поэту, некогда декламировавшему свою поэму в сельской местности, огласить поэму в Городе?[3] Возможно – и я сознаюсь в этом, – неверно поставленный слог сделает мои стихи хромыми, ибо Муза моя – деревенская. Но наверняка даруют мне славу за хвалу, запечатленную в стихах. Или я один буду лишен награды, или мне и вовсе не писать? Ужас, который я изгнал из своего сердца, все больше сковывает мои губы. Пусть же будет хоть малое признание той хвале, что исходит из моих уст. Стихи, которые отвергают люди ученые, вдохновлены нашими победами, и наши великие радости восстанавливают мои силы, когда меня изматывает моя песнь. Если, среди многих триумфов, Карфаген возрадуется благодаря моим усилиям, пусть признание, по справедливости, будет моим, так же как и ваша привязанность, на которую я уповаю. Даже если моя деревенская Муза вступает в состязание с Музами Рима, слава возносит к небесам нашу общую звездную награду. Итак, если вы соизволите, к своему удовольствию, чтобы я прочел слова открывающей поэму книги, я, по вашему распоряжению, начинаю свою поэму.