Истребитель гулей. Роман о Готреке Гурниссоне

Десятая глава. Воспоминания

Готрек кривился, пока пил вино, найденное Лхосией, однако, как отметила Маленет, это уже был не первый осушенный им бурдюк. Прошло уже несколько часов после того, как начался костяной дождь, и вокруг Истребителя скопилась целая куча, все пустые. Выглядело это так, будто он бился против стаи летучих мышей и теперь разлёгся на их трупах, отдыхая. Дуардин кивнул на висевшие на стенах щиты.

— О чём здесь говорится?

Они сидели кружком, прямо в сводчатом проходе — силуэты на фоне мерцающего дождя. Поток костей окутывал дуардина и компанию световой рябью, создавая ощущение, будто они были под водой. Температура упала, поэтому они разожгли костёр. Лхосия села с одной стороны Истребителя, Маленет — с другой. Трахос уселся напротив, склонив голову, наклонившись к огню, его лицо по-прежнему скрывалось за шлемом.

— Щитовые стихи? — переспросила Лхосия. Её слова звучали несколько невнятно. Поупиравшись некоторое время, она, в конце концов, согласилась выпить немного вина. Лхосия утверждала, что прежде не пила, но, в конечном итоге её горе требовало чем-то смягчить его. — На них записаны деяния Непогребённых. Когда умирает предок, мы высекаем его историю на щите и вешаем этот щит на стене разделительной камеры. Так все, кто придёт в поисках их мудрости, будет знать, как они жили и как умерли.

Готрек оскалился в мрачной усмешке.

— Погребальные стихи. У нас были такие, в том месте, откуда я родом, — он схватил ещё один бурдюк с вином, выдернул пробку и, сделав долгий глоток, уставился на огонь.

— Откуда ты? — спросила Лхосия. Маленет отметила, что девушка старалась поддерживать разговор на отвлечённые темы, подальше от себя и своей потери, как будто бы не желая разделять своё горе с незнакомцами.

Готрек проигнорировал её, зачарованный пляской огня.

Лхосия посмотрела на Маленет.

— Его мир сгинул, — ответила альвийка. — Он утверждает, что его уничтожили. Где-то за пределами Смертных владений. Хотя больше он об этом ничего не скажет, — она усмехнулась. — О своих предках он говорит с той же охотой, что и ты о своих.

— Ты всё равно никогда не поймёшь, — проворчал Готрек. — Вы, вероломные эльфы, не имеете ни малейшего представления о традициях или истории, — он махнул в сторону щитов на стенах. — Тебя не заботят старшие твоего рода, не говоря уже о предках. Всё, что тебя волнует — это ты сама.

Маленет пожала плечами.

— Ну, кого-то же должно.

— Мой народ уважал своё прошлое и чтил предков, — продолжил Готрек, сочувственно глядя на Лхосию. — Как и ты. Мы высекали деяния на клятвенных камнях и… — он умолк, а затем тряхнул головой, словно неожиданно выходя из себя. — Какое это имеет значение? Они все сгинули. Всё погибло, и, благодаря предательству богов, я ничего не сделал, чтобы помочь им.

Лхосия по-прежнему держала кокон в руках. Теперь там не было ни света, ни хоть какого-либо признака находившейся внутри фигуры. Сейчас кокон больше походил на камень, покрытый пылью и обёрнутый бледной тканью. Маленет заметила, что жрица снова считает, молча повторяя про себя какие-то цифры. Затем она нахмурилась и посмотрела на Готрека.

— Почему ты не помог своему народу?

— Гримнир сказал мне, что я его наследник. Он обманул меня в Царстве Хаоса, пообещав мне долгожданную погибель, Он сказал, что это будет самая великая гибель, когда-либо обретённая истребителем. Ложь, от начала и до конца.

Готрек вскочил на ноги, пошатываясь в опасной близости от арки. Осколки костей врезались в землю в каких-то нескольких дюймах от Истребителя, пока тот разговаривал с тьмой.

— И пока я томился в этих убогих преисподних, забыв про всё и про всех, кого знал, они все погибли, — его голос стал хриплым. — Если бы я остался сражаться, то нашёл бы способ их спасти. Но боги обманули меня. Всех убили, а меня оставили в живых. Я поклялся умереть — а в итоге всех пережил! Что может быть более жестоким?

Это было больше всего, что прежде слышала Маленет от Готрека о его прошлом за всё время, что они путешествовали вместе. Больше, чем слышала от него в ответ на любой вопрос с её стороны. Обычно он просто ругался, бурчал или смеялся. Вино повлияло на него не так, как эль, который он пил обычно. Он по-прежнему был угрюмым и едким, но больше склонен к разговорам.

— Что ты видел там? — спросила она, стараясь не выглядеть слишком заинтересованной, боясь спугнуть момент откровенности скупого на оную дуардина.

Даже Трахос прекратил бормотать себе под нос и поднял голову, посмотрев на Готрека.

Готрек вернулся к огню и шумно шлёпнулся на землю, всхрапнув, после чего ещё разок приложился к бурдюку.

— Твари без имён. Твари, для которых нет слов. Цитадели звука. Песни крови. Океаны ненависти. Вы бы не поняли, даже если бы я смог рассказать вам. Я не мог их понять, даже глядя на них. Долгое время я верил лжи. Верил в обещанную мне великую погибель. Биться с демоническими ордами до конца вечности. Пока либо не умрут они, либо не погибну я. Но там ничего не умирает. Не окончательно. Я убивал и умирал несчётное количество раз. Боги смеялись надо мной, — его слова наполнились горечью. — А затем забыли про меня, — он схватил охваченную огнём палку и врезал ей по земле, пламя сверкнуло в его единственном глазу, тлеющие угольки порхали вокруг его изрытого шрамами и временем лица. — Больше они меня не забудут.

Он выпил ещё немного и замолчал. Его прежнее настроение угасло. Маленет собиралась расспросить Лхосию о её народе, когда Трахос сделал то, чего не делал никогда. Он расстегнул застёжки и снял шлем. Уплотнения были помяты и покрыты грязью, они издавали странный шипящий звук, когда он расцеплял их.

Даже Готрек удивлённо поднял взгляд, когда грозорождённый вечный открыл своё лицо. Его волосы были длинными, белыми и заплетены в толстые косы. Освободившись от шлема, они упали на металл его кирасы, словно верёвки, создавая впечатление пожилого шамана. Его кожа была цвета полированного тика, а лицо, должно быть, когда-то было красивым, жестокой, львиной красотой. Когда-то. Теперь же каждый дюйм был покрыт шрамами. Это были не борозды от ожогов, покрывавшие левую сторону лица Готрека, а глубокие, неровные порезы. Один из них шёл прямо от челюсти ко лбу, заставляя его постоянно хмуриться. Он настороженно посмотрел на них, как если бы сняв шлем, оказался перед ними обнажённым.

— Как ты сбежал? — спросил он. Без шлема голос Трахоса утратил слабое металлическое дребезжание и превратился в глубокий, грохочущий тенор.

Казалось, комбинация из вина и удивления вывели Готрека из его обычного состояния угрюмой скрытности. Он посмотрел на Трахоса, затем сквозь него, как будто видя на месте грозорождённого кого-то другого.

— Я начал видеть… вещи, — сказал он. — То, что ещё не произошло, или то, что, быть может, случилось уже давно, — он покачал головой. — Полагаю, я сходил с ума. Сражаясь столь долго. Разъярённый предательством. Пытающийся вспомнить собственное имя.

Он посмотрел на Лхосию.

— У меня тоже когда-то был свой летописец, типа твоих щитовых стихов. Человек. Но не такой, как большая часть этой трусливой, неуклюжей расы. Он был опытным бойцом. И смелым. И при этом отличным кователем историй. Он поддерживал меня во всём. Он бы пошёл со мной, если бы я позволил ему. Затем, когда безумие поглотило меня, я решил, что смогу увидеть его, живого, в каком-то ином мире, каким-то образом сохранившегося на протяжении всех этих эпох моего чистилища, — он горько рассмеялся. — Мне иногда интересно, может он и правда где-то здесь, в этих ваших проклятых мирах, которые вы называете владениями. Но потом я задаюсь вопросом, не был ли это кто-то другой, тот, кого я видел, тот, кто вёл меня через Царство Хаоса, кто провёл меня через пламя.

Казалось, он только сейчас заметил, что все смотрят на него, и его лицо ожесточилось.

— Что бы ни случилось, мои поиски выплеснули меня в ту уродливую духовку, которую ты называешь Акши, в окружение болтливых идиотов, претендующих на звание истребителей. Потомки Гримнира, сказали они. Если бы они знали его так же, как я, то задумались бы о том, стоит ли претендовать на подобное родство. Никто из них не понимает, какой коварный мошенник их бог, — он стукнул по руне на груди. — Они столь же бесполезны, как и он. Так что, в конце концов, быть может они и правда его потомки. Они сделали эту безделушку, а потом у них не хватило сил, чтобы её использовать.

— Что это? — спросила Лхосия, протянув руку, чтобы прикоснуться к руне. Но затем резко отдёрнула назад, когда золотой лик в груди Готрека полыхнул жаром, опалив руку девушки.

— Имущество ордена Азира, — огрызнулась Маленет, бросая предупреждающий взгляд на жрицу.

Готрек рассмеялся, его настроение немного улучшилось.

— Просто подойди и попробуй забрать, эльфиечка, — он отодвинул бороду, пытаясь взглянуть на руну. А затем скривился, когда увидел лик бога-прародителя дуардинов, который был ей придан. — Взгляни на него. Засевшего в моей проклятой груди. Дразнит меня каждый раз, когда я вижу его тупую образину.

— Это Гримнир? — спросила Лхосия.

— Да. Его подобие, по крайней мере.

— Ты носишь символ бога, которого презираешь?

— Не по собственному выбору, девочка. Он не выглядел так, когда я вбил его себе в грудь. Кроме того, от него есть прок. Как они это называют? — спросил он, покосившись на Маленет.

— Пра-золото, — ответила альвийка, закатив глаза. — Огненные убийцы утверждают, что это кусочки Гримнира, разбросанные по всем мирам, — она уставилась на руну. — Нелепо, как, впрочем, и все дуардинские легенды, но пра-золото определённо обладает силой. Они вбивают его в свои тела, чтобы питать собственную ярость, но ни одна другая руна не равна той, что в теле Готрека, — она позволила своему взгляду погладить металл. — Это мастер-руна, выкованная самим Крагом Черномолотом. И когда Готрек уничтожит себя, я отнесу её в Зигмарон.

Пульс Маленет участился, когда она подумала, что это будет означать для неё. Она станет тем, кто даст оружие достаточно мощное, чтобы выиграть войну во Владениях. Она начнёт с чистого листа. Никого не будет волновать, что она делала в прошлом. Ни один из её врагов в Азирхейме не сможет покуситься на неё. Сам Зигмар, возможно, сделает её святой.

— Значит, — заговорила Лхосия, хмуро глядя на Готрека, — когда ты говоришь о своей гибели, ты имеешь в виду, что хочешь уничтожить себя? — она покачала головой. — Ты говоришь, что твоя культура почитает наследственную мудрость, а затем собираешься пустить по ветру все эти знания? Что может быть большим преступлением, чем самоубийство? Это предательство твоих предков и твоих потомков. Ты должен сохранить свою мудрость. Ты должен бороться, чтобы передать то, что знаешь.

— Я — Истребитель, девочка, — ответил Готрек. — Я должен искупить… — он смолк, а затем пожал плечами. — У меня есть, что искупать, пусть никто здесь об этом и не помнит, — он осушил остатки своего бурдюка и скривился. — Боги, что за моча дракка.

Они снова сидели в тишине, слушая шелест дождя и треск костра. Затем Лхосия посмотрела на Трахоса.