Свет его души

До него доносились обрывки фраз, которые ветер бросал вместе со снегом в окно, и маг разобрал давно знакомые слова:

Этот город мне снится ночами,

Он окутан в рассветный туман,

В нем легко позабыть о печали,

На холодный смотря океан...

Римус вздрогнул. Песня о Сорфадосе заставила его очнуться от оцепенения. Выражение его лица осталось непроницаемым, и взгляд все так же был будто скован мартовским льдом, но сердце вдруг больно сдавило, и оно забилось сильнее. Старые, никчемные воспоминания - маг как всегда попытался стряхнуть нежелательные мысли обычным "сгинь, лихо", но сегодня они просто так не уходили. И он чувствовал тупое недовольство, накатывающее всякий раз, когда он давал себе слабину. Ведь поросли быльем те далекие времена, и шрамы в душе зарубцевались под грузом новых - счастливых и страшных событий, под ежедневным заботами и тревогами, ан нет - снова вспомнился Арун, река Аринара и крупные хлопья снега, кружащие в тихом воздухе. И то дикое отчаяние, с которым он расколол скалу... С тех пор прошло более двадцати лет. Много это или мало? Мало - с точки зрения любого летописца, и много - для одной человеческой жизни. За двадцать лет может смениться власть, может произойти война, мор, но как же ничтожны эти перемены перед лицом истории, когда сотни и тысячи лет проходят блестящей вереницей, оставаясь в памяти потомков легендами, преданиями и мифами.

Только что между землей и небом носились вихри, и вдруг как будто чья-то рука сняла пелену, открыв серебристую даль в искрящемся сиянии, четко обозначив темные силуэты рощ и мягкие холмы.

Маг смотрел на ясное небо, на знакомые с детства созвездия, холодно горящие в предвестии сильных морозов, и стужа как будто достигла его души – до того было тоскливо и пусто. Скрипел снег под полозьями, покачивались в такт движению фонари, отбрасывая танцующие розоватые отблески, но не видел маг красоты этого вечера, не нужна была она ему.

Карета проехала пограничный пост, где хмурые солдаты из дозора, надвинув поглубже капюшоны, курили трубки возле заиндевевшей крепостной стены, притоптывали, пытаясь согреться. Сразу за переправой через Быстринку начинался инвирский поселок. Мягко горели янтарным светом его окна, и Римус начал дремать - давала знать усталость долгого пути. Плавно скользила на зимних полозьях карета, и мысли, от которых никуда не деться, обрывались в тумане полудремы.

* * *

- Ормалин Шани, аннэйрэ, - высокая женщина в платье традиционного для целителей коричневого цвета учтиво поклонилась магу. Ее можно было назвать молодой, хотя по внешности определить возраст было трудно. Длинные светлые волосы, выцветшие, будто тронутые преждевременной сединой, заплетены в толстую косу; лицо самое обычное, тонкие губы и серые глаза. Казалось, что она совершенно не умеет улыбаться.

- Наша придворная целительница, - добавил глава конклава инвирских магов Дамьен Онхал.

В этой женщине была искра настоящего дара, что сразу почувствовал Римус, едва она вошла в зал. Невероятно сильный дар исцеления, так редко встречающийся в землях Алмарры и ценимый очень и очень высоко.

Но несмотря на такую большую силу, Ормалин держалась просто, без заносчивости и высокомерия, и скорее не понравилась Римусу, чем вызвала у него симпатию, хотя ничего отталкивающего в целительнице не было.

- Нам как раз нужен целитель, - заметил маг. Он не спешил составлять мнения об этой женщине, потому что чувствовал, что Шани великолепно владеет своим искусством, а личные пристрастия всегда были для него делом десятым. – Мы были бы рады увидеть столь одаренную волшебницу в Академии.

- Признательна за такое лестное предложение, аннэйрэ, - Ормалин Шани, вопреки ожиданиям мага, не выказала никакой заинтересованности. - Но я служу своему государю.

Только что кончилось заседание конклава, и маги уже разошлись. В пустом светлом зале осталось лишь трое человек. За окном сиял яркий зимний день, ослепительный в своей белизне, так, что больно становилось глазам. Потоки света длинными полосами расчертили натертый до блеска паркет, отчего еще торжественней казался высокий зал, и еще меньше - фигурки людей.

- Наш король серьезно болен, и если бы не госпожа Шани...

- Не стоит преувеличивать мои заслуги, - сдержанно ответила целительница, - я всего лишь выполняю долг.

- В Сорфадосе тоже найдется немало работы. Если дело в деньгах или привилегиях…

- Нет.

Упорство, с которым целительница отказала ему, едва ли не вызвало восхищение мага. Она не боится – прекрасно! Он увезет эту гордую северянку в Сорфадос, такой дар должен работать на него, а не скрываться в глуши. И Римус решил: он любым способом добьется того, что целительница окажется в Академии. Но сначала нужно осмотреться, выяснить, что к чему, найти у этой суровой женщины слабые места, которые у нее, несомненно, есть. Конечно, он всегда может ей просто приказать, и Ормалин Шани не посмеет ослушаться Верховного мага, но куда приятнее заставить человека сделать нужное не принуждением, а игрой на его слабостях и чувствах, подтолкнуть к решению и устроить все так, как будто это решение - его собственное.

Через несколько дней во дворце давали королевский прием. На него съехались аристократия и магическое братство чуть ли не со всей страны, присутствовал даже больной король Инвира, хотя Римус видел, что он едва держится на ногах от слабости. Ормалин тенью всюду ходила за правителем, незаметно отдавая ему часть своих сил - тоненькие ниточки связи, золотистыми паутинками протянулись к больному. Никого, похоже, не удивляло присутствие на приеме целительницы, хотя она явно стояла ниже остальных на сословной лестнице. Перешептывания о скорой смерти правителя слышались в отдаленных уголках дворца, и всем вокруг эта смерть казалась делом решенным, несмотря на отчаянные попытки Ормалин выиграть для своего государя еще несколько лет. Правитель Инвира был стар, а его сын жаждал престола - возможно, он и поспособствовал тому, что крепкое северное здоровье отца так неожиданно подорвалось.

Играли ганори.

- Можно Вас пригласить? - Римус изящно поклонился королеве. Он умел, когда это требовалось, быть обходительным и очень приятным в общении человеком, хотя обычно предпочитал не утруждать себя подобными условностями. Королева, хрупкая, изысканная женщина с седеющими темными волосами, спрятанными под золотую сеточку, и тонкими чертами узкого лица, улыбнулась в ответ.

- Вашему мужу очень повезло с личным целителем, - произнес Римус, когда они сошлись в очередной фигуре танца и медленно двигались по кругу, едва соприкасаясь кончиками пальцев. - Я говорю Вам это, как маг.

Он заметил, как легкая тень коснулась ее лица и тут же пропала - эта женщина прекрасно владела собой. Но причина для тревоги, конечно же, у королевы была, и Римус это видел. Стоило выяснить, обычная ли это женская ревность или более глубокое чувство ненависти.

- Я понимаю Вас, девушка не отходит от короля ни на шаг, и, пожалуй...

- Моего мужа окружают красивейшие придворные дамы, - улыбка королевы стала ледяной, как зимнее солнце в этой насквозь промерзшей стране.

- Но они не делают для короля того, что делает Ормалин Шани. И стоит ли сравнивать красивое лицо и красоту души!..

Со стороны их беседа казалась ничего не значащим светским разговором – улыбки, плавные движения танца прикрывали холодный расчет. Римус видел, что королева страстно желала обо всем разузнать, но напрямую спросить не могла.

- Возможно, она имеет большое влияние на короля... - продолжал маг, внимательно следя за реакцией инвирской правительницы. - Даже слишком большое.

- Что Вы имеете в виду, аннэйрэ?

- А Вы подумайте, Ваше величество.

Танец развел их. Римус видел, как стали чуть неуверенней движения женщины, отметил взгляды, направленные в сторону трона, и ухмыльнулся про себя. Зерно недоверия упало в благодатную почву...

Оставалось ждать.

* * *

Ранняя весна пришла в Хардию – еще робкая, едва заметная, с зимними холодами по ночам и студеными утрами, но иногда в воздухе чувствовалось дыхание теплого ветра, согревающего лицо, приносящего волнующие запахи пробуждающейся природы. Весна радовала, вселяла надежды на новое, лучшее, наполняла сердца любовью. Но сердце Верховного Мага давно уже не внимало ее ветрам.

Римус вернулся в Сорфадос в самых расстроенных чувствах, проклиная все на свете. Эта гордая северянка наотрез отказалась ехать с ним, но маг знал, что слово, которое, как известно, не поймаешь, скоро заставит ее изменить решение… Но как скоро – то было неизвестно. А неизвестность его всегда раздражала.

Дни тянулись как обычно: бесконечные совещания, светские рауты, дела, которые накопились за время отсутствия. Но смутное чувство, что в череде этих дней что-то пошло не так, не покидало Римуса и не давало ему покоя. Он стал более замкнутым и угрюмым, чем всегда, и часто собеседники мага читали в его взгляде почти не прикрытое презрение, насмешку, колкие льдинки старались больнее ранить того, кто осмеливался смотреть ему в глаза.

Нет, никаких необдуманных действий он не допускал. Никаких просчетов и ошибок, все выверено и взвешено сотни раз. Его никто не мог обвинить в самоуправстве, хотя недовольных было много, особенно старики в Совете, которые привыкли все делать по раз и навсегда заведенному порядку и не принимали ничего нового.

Среди забот Римус мало думал о целительнице, почти забыл про нее. Хотя новости о том, что творилось при дворе инвирского короля, все же доходили до Сорфадоса, пусть и с опозданием. Старый король умер, его трон занял старший сын, намерения которого были пока еще загадкой для Хардии. Многие придворные, служившие прежнему государю, оказались теперь в немилости. Говорили, что во дворце зреет заговор, но маг мало верил в это – инвирцы с их холодной кровью не были любителями быстрых действий.

В те дни с Аруна пришло страшное известие – Римус узнал, что дочь его сестры Демельзы забили насмерть двое пьяных парней, которые видели причину неурожая в деревне в «колдовстве» девушки. Братья несчастной не могли не отомстить за сестру. И теперь семья вынуждена была бежать с острова, побросав имущество. Маг узнал это от знакомого капитана, но ничем не выдал, что это известие его поразило. Он поговорил со шкипером о беззакониях на островах, о том, как много в мире творится несправедливостей, и отпустил. Вести о единственных людях, с которыми он был в родстве, хоть и ошеломили Римуса, но не настолько, чтобы он стал винить себя в произошедшем. Да и желания помочь семье не возникало – давно были порваны те нити, которые связывали его с Аруном. Маг не искал себе оправданий, но и не страдал.

* * *

Римус стоял на балконе, на границе темноты комнаты и прошитого серебром дождя серого дня. Где-то далеко, в стороне моря, глухо рокотал гром, уходя за прибрежные скалы, к островам. Сквозь отвесную стену воды едва виднелся сад с белыми кустами магнолий, сад, наполненный шорохами и шепотом, свежими ароматами моря и цветущих деревьев, земли и мокрой листвы.