Средь каменных долин

Елисавет даже со скуки мастерит двум девочкам помладше платья для их кукол — похожие на те, что сама Елисавет и её сёстры носили в Шату Факкунери. Обе девочки приходят в восторг. Они хлопают в ладоши и отвешивают Елисавет поклоны наподобие тех, что она уже видела. Женщина, которая опекает этих двух малюток — должно быть, их мать или тётка, но в этом отчего-то нет уверенности, смотрит на Елисавет с улыбкой. У женщины этой красивые глаза и почернённые зубы. Она довольна новой подругой своих подопечных и иногда подкармливает её разными вкусностями, что ей достаются.

С помощью этих же двух малюток Елисавет выучивает с дюжину слов — приветствий, прощаний, благодарности. Ещё несколько слов для обозначения кукол, риса, пруда в саду и шёлкового одеяния, которое носят женщины в этом доме. Елисавет так же узнаёт имена девочек: ту, что постарше, зовут Мива, ту, что помладше — Хоши.

Мива настоящая шалунья — вроде бедной Аканты. Мива умеет изображать разных животных, обитательниц этого дома и Йохана. Выходит довольно похоже. У Мивы в голове множество идей. Одна грандиознее другой. Она знает множество игр, шумных и не слишком-то подходящих для приличных девочек, и все их показывает Елисавет — взамен на новые платья для кукол, своей и Хоши, лоскутки для которых она добывает весьма часто. Хоши скромнее и безвольнее своей подружки или сестрички, но личико у неё более правильное, а волосы гораздо гуще и длиннее.

Хоши, как и Елисавет, покорно играет в игры, предложенные Мивой, но ведёт себя куда осторожнее их обеих. Её движения плавнее и мягче. Она боится запачкать свою одежду и руки. Она боится за свои коленки. Она больше любит сидеть со своей куклой и расчёсывать ей волосы, чем бегать вместе с Мивой.

Та женщина, которая опекает двух девчушек, любит Хоши больше. Она ласкает её куда чаще. Она куда чаще балует её сладостями.

Когда выпадает снег, Елисавет узнаёт ещё три новых слова — «снег», «кошка» и «собака». Этих двух животных Елисавет, Мива и Хоши лепят из снега во внутреннем дворе дома.

С Йоханом Елисавет, наконец, мирится где-то недели через две после слепленной снежной кошки. Она теперь играет с Мивой и Хоши почти каждый день — в промежутке между их занятиями музыкой, танцами, рисованием, складыванием разных прутиков и камушков в целые композиции и почти ежедневными вечерними отлучками вместе с наставницей из дома. Она лепит с ними фигуры из снега, играет в снежки, бегает, хохочет до упаду и боли в животе.

Мива, смеясь, как-то показывает Елисавет, как делать фигурки из бумаги — бабочку, черепаху и рыбку. Ещё три новых слова. Хоши больше нравятся бабочки. Миве — черепахи. В тот день они вместе делают столько фигурок, насколько хватает бумаги. И смеются. И Елисавет тоже смеётся. На душе у неё становится почти легко.

В этот вечер наставница Мивы и Хоши в очередной раз забирает их с собой. И Елисавет, замёрзнув у пруда, поднимается к себе в комнату, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Йохан уже сидит там. Он снова начинает говорить — сбиваясь то и дело на кашель. Несколько другой, нежели обычно.

— Я злюсь вовсе не из-за того, что её убил ты! — нетерпеливо восклицает Елисавет, прерывая его сбивчивую неровную речь. — Я злюсь из-за того, что ты позволил мне думать, что это сделала я, хотя знал, что всё не совсем так! Я злюсь из-за того, что ты солгал мне — мне все лгали там, дома, и мне надоела ложь.

Она хочет было сказать, что знает, как это глупо — требовать правды. Она хочет сказать, что это было ужасно глупо — сердиться по такому поводу и избегать его. Но не говорит. Ей до боли жаль себя — снова, хотя она думала, что успела забыть это чувство. Она хочет кричать — со злости и досады. И бессилия. Она снова чувствует себя бессильной и уязвлённой. И это раздражает так, что хочется что-нибудь разбить. Вдребезги.

— Пошла бы ты со мной, если бы знала это с самого начала? — невесело интересуется Йохан, а потом делает шаг вперёд и хмурится, словно сердится. — Герцог Цедзерский — та ещё мразь. Было бы тебе лучше, если бы ты испугалась меня и решила остаться у себя дома?

— Ты ведь предлагал мне остаться в Шату Факкунери и свалить смерть моей наставницы на тебя, — с неожиданной для себя пылкостью отвечает ему Елисавет. — И это было бы правильно. Это бы сохранило честь моей семьи — и мою тоже. Это было бы по всем обычаям, традициям и правилам — но я пошла с тобой. Я не смирилась с судьбой, которую мне готовили с рождения, Йохан. И я не хочу мириться с чьей-то ложью.

Она отворачивается. Берёт с низенького столика разложенные там уже тряпочки для кукольной одежды — она собирается сшить для куклы Мивы чепец, а для куклы Хоши шаперон. Заставить себя приняться за работу сейчас же Елисавет никак не может. Руки у неё трясутся от сдерживаемого гнева.

Йохан некоторое время молчит. Он тяжело дышит — и с каждым днём его дыхание становится всё тяжелее, а приступы кашля оказываются всё более затяжными, невесело отмечает Елисавет. Какая-то болезнь сидит у него в груди и с медленно убивает его. И далеко не так медленно, как хочется того Елисавет.

— Боюсь, что я привык лгать, — с сиплым, свистящим вздохом отвечает на её слова Йохан, — и уже почти не замечаю, когда начинаю говорить неправду — моя жизнь соткана изо лжи с тех пор, как я родился. Мне на днях стукнет сорок четыре года — не уверен, что смогу полностью поменять свои многолетние привычки.

Елисавет сама не может сдержать вздоха. Она чувствует себя пристыженно — впервые с тех пор, как покинула Шату Факкунери.

— Не лги мне хотя бы в том, что касается меня, — говорит она так тихо и робко, что не уверена, слышит ли он её. — Я скорее всего буду злиться в ответ на правду, но... Не знаю. Как по мне — лучше уж знать всё сразу.

Елисавет поворачивается к Йохану и видит слабую улыбку на его губах.

Им приходится задержаться в этом доме куда дольше, чем хотелось изначально — в начале весны Йохану становится совсем дурно. Кашель не даёт ему покоя ни днём, ни ночью — иногда он выплёвывает сгустки крови. Он худеет ещё больше, а на бледных щеках появляется нездоровый румянец. У него начинается жар.

Хозяйка этого места приносит Йохану густые горячие бульоны. Она говорит что-то на угонмарском языке, но всё, что Елисавет может понять — женщина делает это в благодарность или требует благодарности от них после выздоровления Йохана. Слово «благодарность» — единственное, что она понимает в её речи.

А Йохан бредит. Ему больно — Елисавет чувствует это почти физически. И ей вновь становится стыдно за свою обидчивость и вспыльчивость. Она днями и ночами сидит у его постели — меняет смоченные в травяных отварах повязки на его лбу, промывает и перевязывает раны на его ногах. Елисавет почему-то кажется, что так ему будет легче. Она на это надеется.

Угонмар Йохан и Елисавет покидают лишь летом — тогда Йохану становится лучше настолько, что он снова может держаться на ногах. С момента, как покинут Шату Факкунери, проходит уже целый год.

После болезни Йохан учит Елисавет стрелять из лука и свежевать застреленных животных. И готовить их мясо на костре. Много рассказывает о травах. Покупает в какой-то деревеньке торбу для неё. Отдаёт четыре увесистых тетради с записями — их он тоже хранил в чехле для мивиретты. В тетрадях описаны дороги, которые когда-то он прошёл со своими друзьями. В тетрадях описаны тайные тропы и безопасные проходы для одиноких путников. И описаны довольно подробно — так, чтобы даже девчонка вроде Елисавет сумела разобраться. В тетрадях так же рассказано о замках и городах, в которых наиболее радушно принимают бродячих музыкантах, и деревнях, где жители охотнее пускают путников на ночлег.

В четвёртой тетради — выписано произношение некоторых слов в разных языках: не менее сотни слов в каждом. Елисавет с любопытством замечает и угонмарский.

— Отнесёшь эту штуковину в долину Ишвон на пересечении рек Лоншвар и Гридлоу, в замок Ингердолл, — говорит как-то Йохан, указывая на свой перстень с рубином, заминается на секунду, а потом продолжает, — когда я... когда меня не станет.

Он показывает пальцем на рисунок, сделанный в одной из тетрадей — той, которая помечена как первая. На рисунке изображён замок, о котором он, кажется, говорит — замок с двумя высокими острыми башнями и одной закруглённой наверху. Рядом — схематичное изображение пересечения двух рек и расположения замка.

Елисавет молчит и кивает. Ей не хочется говорить о смерти Йохана. Совершенно не хочется.Это почти так же больно, как думать об Аканте. И так же горько.

— Ты ещё меня переживёшь! — шутит Елисавет, невесело улыбнувшись.

Йохан улыбается и качает головой.

— Мне недолго осталось, — смеётся он. — Успеешь ещё пожить в своё удовольствие.

На следующий день Елисавет замечает, что Йохан сплёвывает кровь после приступа кашля.

Они странствуют так почти год — Йохан продолжает учить Елисавет всему, что считает необходимым. Она старается, как может, облегчить его болезнь. Получается не слишком хорошо. Йохану становится только хуже — порой Елисавет кажется, что он держится на ногах только из собственного упрямства.

Однажды Елисавет снова его целует — на этот раз Йохан отвечает охотнее. На этот раз он покрывает поцелуями её плечи и шею. И потом они ещё долго лежат на сеновале в одной деревеньке. Сухие травинки застревают у Елисавет в волосах — они почти такие же рыжие, как и её волосы. И Йохан улыбается — искренне и тепло. Так по-доброму, что ей хочется обнимать его целую вечность.

Иногда Елисавет тоже мучает кашель. Не такой сильный, как у Йохана. Кашель нападает на неё крайне редко, и быстро проходит, и он совсем иной — Елисавет не обращает на него никакого внимания.

Жарким душным летом они оказываются в Лоенд Касторе — эта та самая крепость, куда увезли Блэйтин.

Елисавет не смеет заговорить с сестрой, но видит её издалека — у Блэйтин на руках малышка, а рядом нянька держит ребёнка постарше. И обе девочки, судя по цвету покрывал и одежды — у обеих цвет синий. Блэйтин кажется уставшей, но счастливой. Она нежно воркует с младшей дочерью и улыбается.

Спустя месяца три Елисавет и сама простужается — им не удаётся добраться до замка или города до наступления холодов. Холода застигают их в двух днях пути от городка со смешным названием Рустл Валли. Елисавет боится просить о чём-то Йохана — он опять отдаст ей всю тёплую одежду и будет мёрзнуть, что с его состоянием вряд ли может привести к хорошим последствиям.

В Рустл Валли они прибывают уже порядком заболевшие и уставшие. Елисавет едва плетётся за Йоханом. Он, впрочем, и сам идёт гораздо медленнее — то ли самому становится ещё хуже, то ли видит слабость Елисавет. Она теперь едва может идти. Ей постоянно то жарко, то холодно. А в груди с каждым днём становится всё больнее.

Они опять идут узенькими дурнопахнущими улочками, и Елисавет душит кашель — Йохан же кажется вполне привыкшим к этому смраду. Сворачивают на одной, наиболее грязной и зловонной, проходят немного и оказываются в месте, где улица немного расширяется — там стоят дома, украшенные алыми и розовыми лентами. Дома кажутся Елисавет чуть более аккуратными, чем остальные дома в Рустл Валли. Они все выкрашены в жёлтый и украшены лепниной не слишком-то целомудренного содержания. У домов зелёные крыши.