Копье и Лавр

Пять шагов.

…пальцы нащупали что-то твердое в кармане доспеха.

Шар лазурного камня для игры в петтейю. Подарок нежданного любовника на ночь Тоскара.

Четыре шага. Джохар прокрутил скимитар в пальцах.

— Прощай, дикарка. Спасибо тебе за охоту.

В последней надежде Тигона метнула лазурный шар в лицо врага. Юноша поймал его свободной рукой без всякого усилия.

Лезвие скимитара поднялось, готовое обезглавить жертву. Животный ужас и отчаяние охватили Тигону, в глазах потемнело от страха и…

…и вопль боли на два голоса разнесся над мачтой.

Лазурный шар в руке Джохара лопнул, разлетевшись раскаленными как в огне осколками. Они насквозь пробили ладонь принца, рассекли лицо, вонзились в обнаженную шею. В тот же миг на правой руке Тигоны проступил дымящийся бурый ожог, будто бы она сунула руку в пламя свечи. Ладонь пронзила жгучая боль.

От боли принц Джохар пошатнулся, и равновесие изменило ему. Неловко взмахнув руками, он сорвался с мачты и с пронзительным криком ужаса и неверия полетел вниз.

***

Ариста подняла голову как раз вовремя, чтобы поймать момент падения.

С высоты в двадцать локтей юноша в золотом доспехе рухнул на деревянные перила, отделяющие основную палубу от верхней площадки со штурвалом. Хребет его с тошнотворным хрустом переломился о твердое дерево. Изо рта брызнули кровь и желчь.

Джохар, сын Аббаса, принц Хеменидов, висел над палубой вниз головой и смотрел на своих людей закатившимися глазами покойника.

Миг-другой на флагмане царила тишина.

Затем послышался звон. На палубу бросили меч.

Потом еще один, и еще, и еще.

В священном ужасе сыны имперских сатрапов бросали оружие, сдаваясь на милость орифиек. Божественный наследник пал позорной смертью. Девушку из стана врага не берут чары. Несомненно, это знамение: блаженный Хемен бросил своего потомка и отвернулся от них. Продолжать бой значило бы навлечь на себя страшнейшие кары в этой жизни и после смерти. Один за другим юные воины побросали оружие и подняли руки.

Не веря своей удаче, уцелевшие девушки повернулись к Аристе. Надо было что-то сказать, разорвать эту нестерпимую тишину.

Ариста подняла к небу расцарапанный, залитый кровью кулак.

— Победа! Слава Орифии! Слава Стратегикону!

Девушки ответили дружными усталыми криками, боевыми кличами, свистом. Все, кроме Окасты. Та только смотрела на Аристу тяжелым взглядом, не говоря ни слова. В тот момент этого никто не заметил.

Формально битва продолжалась еще около часа. Принужденные остриями гладиев, вражеские воины подали сигнал огнем всему флоту: принц мертв, отступаем! Дважды повторять не пришлось: внезапная атака, взрыв и гибель вождя вызвали у сил вторжения смятение и страх. Никто не хотел продолжать дело, которому столь явно противился блаженный Хемен.

Флот под багровыми парусами повернул назад, на Восток, и помчался прочь от берегов Ладды. Он вез назад мрачный груз — тело принца Джохара.

Один корабль, правда, остался. Дочери Стратегикона выгнали обезоруженных врагов на шлюпки, развернули корабельные орудия вовнутрь и несколькими залпами пустили флагман на дно. Так распорядилась Ариста: будет урок Хеменидам, к тому же нельзя оставить врагу странные снаряды из черного стекла. С этим никто спорить не стал. При одном взгляде на эти матовые черные сферы, из которых то и дело слышался жалобный шепот, приходила мысль: им лучше лежать в самой глубокой бездне моря, где их никогда не коснется рука смертного.

Потом, уже в лодках, был плач по погибшим сестрам, и крепкие объятия Тигоны, и светлая горечь победы, что досталась дорогой ценой.

А потом заговорила Окаста, и все рухнуло.

— Гракх, я должна сказать, — взгляд дочери капитана был суров и холоден. — Я и сестры, мы видели, что случилось.

— О чем ты говоришь? — нахмурилась Ариста.

— Чары одноглазого колдуна должны были сжечь тебя дочерна. Я сама ощутила их жар. Но на тебе ни царапины.

— Окаста, послушай, не надо… — осмелилась сказать Тигона.

— Нет! — Окаста вспыхнула, на щеках выступил румянец гнева. — Вы знаете не хуже меня: кроме богов, только виталофаги не боятся смерти! И Ариста Гракх точно не бог!

В лодке стало очень холодно. Все уцелевшие видели то же, что и Окаста. Первое опьянение триумфом прошло, и девушки осознали страшное значение того, что произошло на вражеском корабле. Белые стены спасенной Орифии приближались с каждым взмахом весла, и каждой сидящей в лодке невольно вспомнились суровые законы о виталофагии. Некоторые взглянули на Аристу, и в их глазах легко читалось воспоминание о казни на агоре и страшной груде останков перед кострищем.

Ариста взглянула в упрямые глаза Окасты. Гордая девушка, что была ей верным товарищем и злым врагом одновременно.

— Что же ты собираешься делать?

— Я дочь Стратегикона. Я не могу лгать, и не могу попрать закон моей родины.

— Но хочешь?

— Больше всего на свете, — в глазах Окасты стояли слезы. — Сегодня ты мне больше чем сестра. Ты спасительница моего дома и матери. Я готова умереть за тебя.

Дочь капитана развернулась к сестрам. Ее голос дрогнул в злой, отчаянной мольбе.

— Прошу вас. Если сегодняшний подвиг Гракх что-то значит для вас, зарежьте меня и выбросите тело в море. Бой был жаркий, скажете, что я погибла в схватке!

Девушки побледнели. Никто не ответил.

— Это меньшее зло! — закричала Окаста. — Если я останусь в живых, я же выдам ее властям! Так велит долг! И долг не дает мне самой оборвать мою жизнь, она принадлежит Фаланге! Вы моя Фаланга, вы и возьмите ее у меня!

Молчание.

— Подлые трусихи! Бейте же! Бейте! Будьте вы прокляты!

Никто не пошевелился. Девушки смотрели на Окасту с испугом и жалостью. Радость победы оставила их.

Остаток пути прошел в гробовом молчании. Окаста плакала.