Копье и Лавр

Фрасимах Аттал молчал. На лбу его залегли глубокие морщины; муж правосудия напряженно думал.

— Решай, Фрасимах. Решайте, мужи архонты. Должно ли следовать закону или принять волю свободных граждан?

«Пощады! Пощады!» — гремело на площади так, что стены дворца дрожали.

***

На ступенях дворца правосудия показалось две фигуры. Старик и девушка. Толпа притихла.

У Аристы голова шла кругом. Агора не вмещала это море человеческих тел. Все эти люди, которые сторонились ее и боялись, которые ненавидели ее за отца — теперь они славили ее, просили за нее, сотрясали ради нее агору. Ариста уже не знала, заплачет она в следующий миг от счастья или сойдет с ума.

Фрасимах Аттал окинул взглядом гигантское столпотворение на площади и простер жезл, требуя тишины.

— Свободные граждане! Внимайте слову Совета!

Тут и самые буйные замолчали. Стало так тихо, что слышен был крик чаек над гаванью.

— Совет рассмотрел дело Аристы, имя отца коей предано забвению. По свидетельствам и по ее собственной исповеди она признана виновной в богопротивной виталофагии! Орифия не может стерпеть столь темное и опасное искусство в своих пределах! По закону полиса Ариста Гракх должна умереть и умрет!

Гул несогласия раздался из сердца толпы. Он нарастал и взорвался бы яростным негодованием, но старый архонт поднял руку, давая понять, что еще не закончил.

— Ариста Гракх умрет для нашего полиса и нашей памяти! Завтра же она отправится в изгнание и никогда больше не войдет в пределы Орифии! Она унесет свой проклятый дар с собой и будет искать свою дорогу где ей вздумается! Имя же ее должно предать забвению и не позорить им наш честный город! Никогда, о свободные граждане, никогда вы и дети ваши не должны отныне забывать, что вы обязаны забыть Аристу из рода Гракхов!

Толпа стояла, обдумывая сказанное архонтом. Не все поняли истинный смысл последних слов Аттала. Но среди тех, кто понял, тут и там слышался одобрительный гул и смешки. Добрый ладдиец знает толк в логике. А важная часть всякой логики — парадоксы. И те, кто разгадал парадокс этого странного приговора — никогда не забывать, кого надо забыть — не сдержали понимающих улыбок.

— Совет сказал свое слово, — Фрасимах помедлил; учитывая последние события, говорить следующие слова при народе было тяжело и горько. — Если кто из бессмертных слышит нас, пусть будет тому свидетелем!

Старый архонт ударил жезлом о землю.

Ничего не случилось. Городу, оставленному богами, никто не ответил. Лица людей вновь помрачнели, толпа начала расходиться.

И вдруг под агорой прокатился могучий гул. Земля дрогнула, застонала. Толпа заколебалась и загалдела. Некоторым показалось, что у них под ногами, где-то в глубине земли, разгорается жаркое пламя.

К западу от агоры, на окраине города, раздался оглушительный грохот. Старый заброшенный дом, до которого никому не было дела, был в тот миг снесен начисто. Столп сияющего белого огня вырвался из-под земли и ударил в небо. Волна света прокатилась по весенней голубизне небес, и жаром и светом окатило всю Орифию.

Где-то под городом, в простой подземной пещере, языки белого пламени плясали на стволе оливы. Вечнозеленое дерево сгорело дотла, и столб священного огня пышным бутоном расцвел на его останках.

Снова, как и в былые эпохи, боги отозвались на справедливый приговор и мудрое слово смертных. Никто из граждан не знал, кто именно ответил на зов и вернул Орифии свою милость. В последующие месяцы мудрецам и ораторам предстояли долгие споры, молитвы и толкования знамений, чтобы верно понять случившееся.

Но каждый орифиец, от мудрейшего оратора до самого простого рыбака, ощутил в тот час тепло под ногами и одобрительный гул из-под земли. И каждому этого было довольно, чтобы понять главное: Орифия вновь под защитой.

***

В Стратегиконе пировали всю ночь. Капитан Ио приказала открыть особую комнату оружейной, которую всегда держали запертой. Вино всех полисов Ладды пошло по рукам. Капитан отдала особый приказ: юное пополнение Фаланги пусть пьет вино неразбавленным. Заслужили.

Трудно сказать, чем был этот праздник: торжеством по случаю выпуска, победным пиром или тризной по павшим. Он был всем этим сразу, а еще вечером воспоминаний, временем потех — и прощанием. Никто об этом не говорил, но каждая девушка знала: утром одной из них здесь уже не будет. В тот вечер Ариста не слышала слов печали или разлуки, но каждая встреченная сестра пыталась ее чем-то порадовать: выпить по кубку, померяться силой, поплавать наперегонки в купальне.

На небе уже гасли звезды, когда воспитанницы и наставницы Стратегикона завалились спать, хмельные и счастливые.

***

Над Орифией занимался рассвет.

Ариста приоткрыла ворота и вышла на знакомую улицу. Взгляд упал на трещину в мостовой, о которую тогда, в другой жизни, разбилась злосчастная повозка. Ариста невольно улыбнулась.

Девушка взяла с собой очень немногое. Кожаный походный доспех и удобные сандалии. Добрый заточенный гладий из оружейной. Вяленое мясо, хлеб и вода на неделю. Кошель с десятью оболами — дневным жалованьем солдата Стратегикона.

— Куда теперь?

Ариста обернулась. Только сейчас она заметила Тигону. Подруга сидела, тихая и неприметная, на завалинке у ворот.

— В Нумию, наверное.

— Почему в Нумию?

— Мне нужны ответы, Тигона. Что я такое, откуда во мне та сила, вправду я проклята или как. Где-то в Ладде есть человек, который мне ответит. А в Нумии, я слышала, живут мудрейшие ораторы и философы.

— Понятно, — кивнула Тигона и поднялась на ноги.

Только сейчас Ариста заметила, что Тигона тоже одета по-дорожному. Даже лук и колчан взяла.

— Что значит понятно?

— Ну, в Нумию так в Нумию, — пожала плечами Тигона. — Идем?

— Тигона… здорова ли ты? Зачем тебе со мной? Хочешь бросить Стратегикон, службу?

Тигона осторожно подняла правую руку и показала подруге не заживший еще ожог на ладони.

— У меня тоже есть вопросы.

В следующие несколько минут Тигона поделилась с подругой своим секретом — внезапным даром ипсомантии, благодаря которой она убила чудовищного рака жертвенным блюдом и одолела принца Хеменидов простым мраморным шариком.

Наконец Тигона умолкла. Ариста помедлила с ответом, ошарашенная таким откровением.

— Но послушай. Даже если ты ипсомант, это не значит, что ты не можешь служить…

— Дело не в этом. Я никогда не была кем-то особенным. В бою не больно хороша. Не особо храбрая. И вдруг… Какой бог меня отметил? И почему меня? И почему сейчас? Смогла бы ты спокойно жить с такими загадками?

— Но…

— К тому же я и не гожусь вовсе для воинской службы. Я то трусиха, то храбрая. А тут, — Тигона кивнула назад, на ворота, — надо быть храброй все время, всегда. Не могу я так. Мне по силам отвечать за себя да за ту, что рядом со мной.

Ариста открыла было рот, чтобы возразить что-то, отговорить подругу от долгих странствий. Но нужные слова не шли на ум.

В конце концов, она и сама идет невесть куда за ответами.

К тому же… после предательства Тамриз одиночество стережет ее подобно хищному зверю. Кто сказал, что в пути не пригодится добрая компания?

— Сера и ад. Ладно, уговорила.

Тигона просияла. Ее лицо на миг обрело то детское выражение, с которым она предложила когда-то Аристе свой суп.

— Ты не пожалеешь!

— Я думаю, мы обе еще пожалеем. Но завтра будет завтра.

Город едва проснулся, когда две девушки прошли по тихим улицам к главным воротам. Некому было окликнуть их по дороге, остановить или попрощаться. Бок о бок вышли они через городские ворота и зашагали по тракту, прочь из родного края.