Седьмой сын [англ. и рус. параллельные тексты]

In that moment, as the dark water retreated inside the child's mind, and just before the first breath came, little Peggy saw ten million deaths by water disappear.

В этот же самый миг, стоило темной воде отступить от младенца, малышка Пэгги увидела, как десять миллионов смертей, которыми вода грозила мальчику, бесследно исчезли.

Now, for the first time, there were some paths open, some paths leading to a dazzling future.

И наконец-то открылись новые тропки, некоторые из них вели к ослепительно яркому будущему.

And all the paths that did not end in early death had one thing in common.

Но те тропки, на которых отсутствовала смерть в младенчестве, походили друг на друга одним событием.

On all those paths, little Peggy saw herself doing one simple thing.

Там малышка Пэгги увидела себя и поняла, что должна совершить сейчас очень важный поступок.

So she did that thing.

И она совершила его.

She took her hands from the slackening belly and ducked under her mother's arm.

Оторвав пальцы от опавшего живота, она поднырнула под руку матери.

The baby's head had just emerged, and it was still covered with a bloody caul, a scrap of the sac of soft skin in which he had floated in his mother's womb.

Головка мальчика только-только показалась и была вся облеплена окровавленной сорочкой -полупрозрачным мешочком из тонкой кожи, в котором младенец плавал, будучи в материнской утробе.

His mouth was open, sucking inward on the caul, but it didn't break, and he couldn't breathe.

Рот малыша был широко открыт, судорожно втягивал сорочку, но она никак не рвалась, поэтому мальчик не мог вдохнуть.

Little Peggy did what she had seen herself do in the baby's future.

Малышка Пэгги поступила так, как поступила в увиденном несколько мгновений назад будущем младенца.

She reached out, took the caul from under the baby's chin, and pulled it away from his face.

Она протянула руку, высвободила сорочку, забившуюся под подбородок, и сдернула ее с лица.

It came whole, in one moist piece, and in the moment it came away, the baby's mouth cleared, he sucked in a great breath, and then gave that mewling cry that birthing mothers hear as the song of life.

Она отлипла вся сразу, одним влажным куском, и спустя какой-то миг оторвалась совсем. Рот малыша прочистился, он глубоко вздохнул и издал тот самый мяукающий крик, в котором только что родившей матери всегда слышится песнь жизни.

Little Peggy folded the caul, her mind still full of the visions she had seen down the pathways of this baby's life.

Малышка Пэгги сложила сорочку, а в голове у нее бродили видения, которые населяли тропки жизни малыша.

She did not know yet what the visions meant, but they made such clear pictures in her mind that she knew she would never forget them.

Она еще не знала, что они означают, но картинки были настолько пронзительны - их невозможно было забыть.

They made her afraid, because so much would depend on her, and how she used the birth caul that was still warm in her hands.

Видения вселяли страх, потому что многое в этом мире зависело от нее одной и от того, как она использует сорочку, которая грела своим внутренним теплом ее руки.

"A boy," said Mama.

- Мальчик, - сказала мама.

"Is he," whispered the mother. "Seventh son?"

- Мальчик? - прошептала женщина. - Седьмой сын?

Mama was tying the cord, so she couldn't spare a glance at little Peggy.

Мама завязывала пуповину, поэтому не смогла оглянуться на малышку Пэгги.

"Look," she whispered.

- Смотри, - шепнула она.

Little Peggy looked for the single heartfire on the distant river.

Малышка Пэгги вновь обратилась к тому одинокому огоньку, что сиял посреди далекой реки.

"Yes," she said, for the heartfire was still burning.

- Да, - подтвердила она, ибо огонек еще горел.

Even as she watched, it flickered, died.

Но прямо у нее на глазах он вдруг замерцал, погас, умер.

"Now he's gone," said little Peggy.

- Все, - сказала Пэгги, - его больше нет.

The woman on the bed wept bitterly, her birthwracked body shuddering.

Лежащая на постели женщина горько расплакалась, ее тело, измученное недавними родами, затряслось.

"Grieving at the baby's birth," said Mama. "It's a dreadful thing."

- Слезы, сопровождающие рождение ребенка... -задумчиво произнесла мама. - Плохой знак.

"Hush," whispered Eleanor to her mother. "Be joyous, or it'll darken the baby all his life!"

- Тихо, тс-с, - повернулась к своей матери Элеанора. - Надо радоваться, иначе печаль омрачит будущую жизнь малыша!

"Vigor," murmured the woman.

- Вигор... - пробормотала женщина.

"Better nothing at all than tears," said Mama.

- Уж лучше равнодушие, чем слезы, - сказала мама.

She held out the crying baby, and Eleanor took it in competent arms-she had cradled many a babe before, it was plain.

Она протянула заходящегося в крике младенца, и Элеанора ловкими руками приняла малыша -сразу было видно, не одного новорожденного пришлось понянчить ей.

Mama went to the table in the comer and took the scarf that had been blacked in the wool, so it was night-colored clear through.

Мама подошла к столу в углу и взяла с него шаль, сотканную из черной шерсти, означающей цвет ночи.

She dragged it slowly across the weeping woman's face, saying,

Она медленно накрыла лицо плачущей женщины, приговаривая:

"Sleep, Mother, sleep."

- Усни, мать, спи.

When the cloth came away, the weeping was done, and the woman slept, her strength spent.

Когда шаль сползла с лица, рыдания замолкли: женщина заснула, дыхание ее выровнялось.

"Take the baby from the room," said Mama.

- Уберите малыша из комнаты, - велела мама.

"Don't he need to start his sucking?" asked Eleanor.

- Разве ему не нужно дать грудь? - удивилась Элеанора.

"She'll never nurse this babe," said Mama. "Not unless you want him to suck hate."

- Ей не следует кормить этого ребенка, -объяснила мама. - Если не хотите, чтобы он с молоком матери впитал ненависть.

"She can't hate him," said Eleanor. "It ain't his fault."

- Не может быть, чтобы она ненавидела его, -возразила Элеанора. - Он-то в чем виноват?

"I reckon her milk don't know that," said Mama. "That right, little Peggy?

- Молоку этого не объяснишь, - усмехнулась мама. - Верно говорю, малышка Пэгги?

What teat does the baby suck?"

Чью грудь следует давать этому младенцу?

"His mama's," said little Peggy.

- Грудь матери, - отозвалась Пэгги.

Mama looked sharp at her.

Мама, нахмурившись, взглянула на дочь:

"You sure of that?"

- Ты уверена?

She nodded.

Девочка кивнула.

"Well, then, we'll bring the baby in when she wakesup.

- Что ж, тогда принесем малыша, когда она проснется.

He doesn't need to eat anything for the first night, anyway."

Все равно первую ночь ему не нужно ничего есть.

So Eleanor carried the baby out into the great room, where the fire burned to dry the men, who stopped trading stories about rains and floods worse than this one long enough to look at the baby and admire.

Так что Элеанора вынесла ребенка в большую комнату, где у жарко пылающего камина грелись и сушились мужчины. Разговоры о дождях и наводнениях, которые могли бы посоревноваться с нынешней бурей, мигом прекратились - все сочли должным поглядеть на мальчика, повосхищаться, после чего вновь вернулись к беседе.

Inside the room, though, Mama took little Peggy by the chin and stared hard into her eyes.

Мама тем временем подошла к малышке Пэгги и, взяв ее за подбородок, заставила поглядеть себе в глаза.

"You tell me the truth, Margaret. It's a serious thing, for a baby to suck on its mama and drink up hate."

- Надеюсь, ты не соврала мне, Маргарет, -произнесла она. - Как правило, ничего хорошего не выходит, если ребенок с молоком матери впитывает ненависть.

"She won't hate him, Mama," said little Peggy.

- Она не будет ненавидеть его, - сказала малышка Пэгги.

"What did you see?"

- Что ты увидела?

Little Peggy would have answered, but she didn't know words to tell most of the things she saw.

Пэгги с удовольствием ответила бы ей, если б смогла найти слова, чтобы описать увиденное.

So she looked at the floor.

А поскольку слова никак не шли, она просто уткнулась взглядом в дощатый пол.

She could tell from Mama's quick draw of breath that she was ripe for a tongue-lashing.

Судя по участившемуся дыханию мамы, Пэгги заработала тем самым хорошую трепку.

But Mama waited, and then her hand came soft, stroking across little Peggy's cheek.

Мама подождала немного, и вдруг ее рука мягко пробежалась по волосам дочки, коснувшись ласково щеки:

"Ah, child, what a day you've had.

- Ах, дитя, дитя, ну и денек у тебя сегодня выдался.

The baby might have died, except you told me to pull it out.

Если б ты мне не сказала тащить, мальчик наверняка бы задохнулся.

You even reached in and opened up its mouth-that's what you did, isn't it?"

Ты даже сама открыла ему ротик, да?

Little Peggy nodded.

Пэгги согласно кивнула.

"Enough for a little girl, enough for one day." Mama turned to the other girls, the ones in wet dresses, leaning against the wall. "And you, too, you've had enough of a day.

- Насыщенный денек для такой малышки, как ты.- Мама повернулась к другим девочкам, которые, несмотря на промокшие насквозь платья, продолжали жаться в уголке. - И на вашу долю сегодня выпало немало переживаний.

Come out of here, let your mama sleep, come out and get dry by the fire.

Ну-ка, вылезайте оттуда, дайте матери поспать. Идите в большую комнату и обсушитесь у очага.

I'll start a supper for you, I will."

Я пока приготовлю ужин.

But Oldpappy was already in the kitchen, fussing around, and refused to hear of Mama doing a thing.

Но на кухне уже вовсю хозяйничал деда, деловито переставлял банки и даже слышать не хотел о том, чтобы мама подменила его.

Soon enough she was out with the baby, shooing the men away so she could rock it to sleep, letting it suck her finger.

Так что она вернулась в залу, шикнула на мужчин, выгоняя их, и принялась укачивать мальчика, сунув ему в рот палец, который малыш тут же принялся сосать.

Little Peggy figured after a while that she wouldn't be missed, so she snuck up the stairs to the attic ladder and up the ladder into the lightless, musty space.

Малышка Пэгги обозрела обстановку, поняла, что ее присутствие здесь не понадобится, а потому тихонько шмыгнула вверх по лестнице, на второй этаж, откуда перебралась на темный, затхлый чердак.

The spiders didn't bother her much, and the cats mostly kept the mice away, so she wasn't afraid.

Пауков она не боялась, а мышей разогнали кошки, поэтому она бесстрашно пролезла в люк.

She crawled right to her secret hiding place and took out the carven box that Oldpappy gave her, the one he said his own papa brought from Ulster when he came to the colonies.

Забравшись в свое потайное местечко, она достала резную шкатулку, ту самую, что подарил ей деда: по его словам, эту шкатулку прадедушка привез из Ульстера после поездки по колониям.

It was full of the precious scraps of childhood-stones, strings, buttons-but now she knew that these were nothing compared to the work before her all the rest of her life.

Сейчас в ней хранились всякие важные штуковины - камешки, обрывки лески, пуговицы. Но то были детские забавы, теперь же Пэгги ждала очень важная, ответственная работа, которую она будет выполнять до конца своей жизни.

She dumped them right out, and blew into the box to clear away the dust.

Выкинув из шкатулки всякий хлам, малышка изо всех сил дунула, выгоняя скопившуюся пыль.

Then she laid the folded caul inside and closed the lid.

После этого осторожно положила внутрь свернутую сорочку и аккуратно закрыла крышку.

She knew that in the future she would open that box a dozen dozen times.

В будущем ей не раз и не два придется заглянуть внутрь шкатулки.

That it would call to her, wake her from her sleep, tear her from her friends, and steal from her all her dreams.

Следуя неслышному зову, Пэгги будет бросать друзей и подруг, приходить сюда, просыпаться посреди ночи, жертвуя сладкими сновидениями.

All because a baby boy downstairs had no future at all but death from the dark water, excepting if she used that caul to keep him safe, the way it once protected him in the womb.

А все потому, что у малыша, которого укачивает сейчас мама, вообще нет будущего - везде и всюду его подстерегает темная вода. Только Пэгги может помочь ему, как уже помогла один раз, когда он был еще в утробе. Для этого-то она и забрала сорочку ребенка.

For a moment she was angry, to have her own life so changed.

На какой-то миг она вдруг рассердилась: с чего это ей менять всю жизнь ради какого-то младенца?

Worse than the blacksmith coming, it was, worse than Papa and the hazel wand he whupped her with, worse than Mama when her eyes were angry.

Это намного хуже, чем приезд кузнеца, чем папин прут, который столь немилосердно хлестал ее, чем мамины глаза, когда она злится.