Робеспьер. В поисках истины

Они уехали в тарантасе вдвоём, с одним только кучером. Из прислуги Катерина никого не взяла.

Как поживёт он с нею целую неделю, с глазу на глаз, в посте и молитве, ничем не развлекаясь, может, и размякнет, откроет ей душу, как бывало раньше, в первые годы супружества, когда у него не было от неё тайн.

Но упованиям её не суждено было сбыться; не развязался у него язык, и не прояснился взор после шести дней, проведённых с нею почти безвыходно в церкви. Ни одной службы не пропускали Сынковы, и оба молились усердно: она о нём, а он о ней, чтоб Господь над нею сжалился и утешил её в предстоящей скорби.

Наступил, наконец, день исповеди. За всенощной, когда жена его вернулась из исповедальни и шепнула ему, что батюшка его ждёт, Алексей покачал головой и объявил, что исповедываться у отца Павла не будет.

— У кого же ты? — спросила она.

Он назвал схимника, святого старца, не покидавшего уж лет тридцать кельи в лесу. Говорили про него, что он делает чудеса, врачует телесные и душевные болезни.

— Да ведь он далеко отсюда живёт, Алёшенька, когда же ты успеешь, уже ночь на дворе, — заметила Катерина.

— Ничего, — отвечал он отрывисто и торопливо зашагал к тому дому, где они всегда останавливались, когда приезжали в Троицкую лавру. Дом этот принадлежал старушке, вдове одного из приказчиков Сынкова, поселившейся здесь, чтоб умереть поближе к мощам святого угодника.

В этот день Катерина так намучилась стоянием в церкви и смутными предчувствиями беды, что не успела опустить голову на подушку, как заснула словно убитая.

И приснился ей странный сон: будто они оба с Алексеем молоды и начинают жизнь сызнова. На душе у них так легко и радостно, как никогда не бывало. И будто в прошлом нет у них никаких ужасов. Всё стёрлось и по ветру развеялось, точно никогда и не бывало. И нечего им стыдиться и некого им бояться. И стоят они оба, взявшись за руки, как влюблённые, на краю беспредельного света, на который они налюбоваться не могут, так он прекрасен и таким блаженством наполняет им душу. А назад оглядываться не стоит, там уж ничего нет, всё впереди. И Алексей ей как будто говорит: «Мы своё отстрадали, теперь нас ждёт новая жизнь». «Но кругом нас всё чужое», — подумала она. И не успела мысль эта мелькнуть в её голове, как он уж угадал её и ответил на неё: «Это путь к Истине. Всю жизнь мы искали его и вот наконец нашли».

От этих слов она проснулась.

Солнце, пробиваясь сквозь щели ставень длинными золотыми нитями, врывалось к ней из растворенного в садик окна вместе с весёлым чириканьем птичек и ароматом цветов.

Но Алексея в комнате не было.

Кто же говорил с нею сейчас?

Звонкий удар колокола ответил на этот вопрос.

К обедне заблаговестили, надо скорее вставать, одеться и идти в церковь. Она сегодня причащается. Вчера вечером старичок монах отпустил ей её грехи, вот почему, верно, ей так сегодня легко. И мужу её будет так же хорошо, когда он вернётся от схимника. Она даже не спрашивала себя, почему его нет до сих пор.

Восторженный подъём духа, навеянный чудными грёзами, не покидал её и во время всей обедни. Только тогда и опомнилась она, когда священник, поздравив её с принятием святых тайн, таинственным шёпотом прибавил, что имеет ей передать поручение от супруга, а потому после обедни зайдёт к ней.

Поручение от мужа!.. Значит, сам он не вернётся... Значит, он уехал... Куда?