Пока смерть не разлучит...

* * *

Лафайет шел по галереям дворца, звеня шпорами. Свет канделябра выхватывал из темноты бледные, помятые лица; его сторонились. Несмотря на поздний час, в зале Ой-де-Бёф было многолюдно.

— Вот идет наш Кромвель, — с вызовом произнес чей-то голос.

Жильбер обернулся. Кто это? Лицо смутно знакомое. А, это маркиз де Фавра. В юности они служили вместе в мушкетерской роте.

— Кромвель не пришел бы сюда один, — гордо ответил Лафайет и пошел дальше.

Король выглядел не лучшим образом, хотя и бодрился. Они говорили наедине. Когда Лафайет завел речь о снабжении столицы, Людовик сказал, что уже отдал необходимые распоряжения, на просьбу доверить свою защиту Национальной гвардии вяло махнул рукой, а на предложение переехать в Париж ответил со своей обычной полуулыбкой, что это вряд ли возможно, так как чернь окружила каретный сарай и, говорят, перерезала постромки. Генерал заверил его, что ночь пройдет спокойно: он примет к тому все меры, слово чести. Король кивнул и отвернулся.

Было уже десять вечера, когда Мунье, терпеливо дожидавшийся в приёмной, вновь попросил его принять. Ему претит досаждать его величеству, и всё же он нижайше просит ознакомиться с текстом Декларации прав человека и гражданина, принятой Учредительным собранием, и утвердить, если ему будет угодно. Король взял перо и подписал — не всё ли теперь равно.

После церемонии отхода ко сну он сел за рабочий столик, достал охотничий дневник и сделал очередную запись: "5 октября 1789 года. Ничего".