Пока смерть не разлучит...

1

Бочонки с порохом, которые всю ночь на тринадцатое июля перетаскивали из Арсенала на комендантский двор, теперь предстояло перенести со двора в погреб: со стен Бастилии было ясно видно зарево пожаров, подбиравшихся всё ближе, лучше не рисковать. Солдаты трудились целое утро, и когда порох оказался в безопасности, господин дю Пюже, комендант Арсенала, выдал им в награду два луидора. Едва солдаты немного отдохнули, как комендант Бастилии Делоне велел им откатить пушки со стен и заделать амбразуры досками, а то еще кто-нибудь подумает, что они собрались стрелять в народ.

Беспорядки назревали с конца прошлого месяца, когда стало известно, что в Версале депутаты третьего сословия провозгласили себя Национальным собранием, отказались подчиниться королю и поклялись не расходиться, пока не дадут стране Конституцию. В Париж стекались люди разбойничьего вида, вооруженные длинными палками и пиками; начались подозрительные сборища, в воздухе пахло опасностью. Делоне запросил подкрепления у военного коменданта Парижа: со взводом инвалидов Бастилию не удержать. Сначала от него отмахивались — кому взбредет в голову захватывать тюрьму? — но комендант не отставал, и седьмого июля к нему прислали взвод швейцарцев из пехотного полка Салис-Самада под командованием лейтенанта Людвига фон Флюэ.

Уже после первой встречи с комендантом Людвиг понял, что новое назначение не сулит ему ничего хорошего. Граф Делоне был мало сведущ в военном деле, неопытен и трусоват. Он пугался каждой тени на стене, поэтому солдаты не спали ночами, стоя в дозорах. Пюже и Флюэ приходилось его успокаивать; комендант слушал, соглашался, а поступал иначе и каждую минуту менял своё мнение. Двенадцатого утром собрание офицеров решило защищать внешние укрепления в случае нападения, а вечером Делоне приказал отвести всех солдат внутрь замка, бросив Арсенал. Пюже забрал оттуда порох.

Между тем из города поступали тревожные вести. Правительство не прислало подкреплении парижскому гарнизону, и полковник Безенваль решил вовсе вывести его из столицы. Лавки оружейников тотчас разграбили, заставы подожгли, со всех сторон доносились звуки набата. Тринадцатого бунтовщики вынесли всё оружие из Дома инвалидов и раздали народу. Какая-то шайка выломала двери монастыря лазаристов; туда ворвалась озверелая толпа, разгромила библиотеку, сокрушила топорами шкафы, картины, приборы в физическом кабинете, высадила все окна и устремилась в погреб; через сутки там нашли три десятка человек — мужчин и женщин, упившихся до смерти или утонувших в бочках с вином. По улицам, из которых выковыряли булыжники, теперь тащили пушки, разбойники врывались в дома; звон колоколов во всех церквях был криком бессильного отчаяния.

К полудню шум толпы за стенами Бастилии стал слышен даже во внутреннем дворе. Людвиг обходил дозоры на стене, когда в первый двор вступил отряд вооруженных людей. Это была городская стража из мещан, занимавшаяся по мере сил поддержанием порядка. Комендант переговорил с ними и увел с собой внутрь; Флюэ продолжил обход. Больше всего его тревожило, что припасов в Бастилии осталось не больше чем на два дня. А если им придется держать осаду? Что происходит в городе — одному Богу известно, надо быть готовыми ко всему, но разве выстоять с двумя мешками муки на взвод швейцарцев и полуроту инвалидов? Силой-то их не возьмут, но вот измором…

Спустившись в комендантский двор, лейтенант застал Делоне спорящим с неким господином, лицо которого показалось ему знакомо, — он был здесь раньше, имея позволение навещать узников. Флюэ подошёл поближе. Незнакомец требовал, чтобы пушки с башен сняли, а для защиты крепости впустили городскую стражу. Хотя в случае нападения лучше вообще не сопротивляться: с народом воевать нельзя, всё равно потерпишь поражение, зачем же зря проливать кровь сограждан? Комендант говорил, что отвечает за крепость головой перед королем и будет защищать её в любом случае, однако клянется своей честью, что в его намерения не входит причинять зло кому бы то ни было, поэтому он уже распорядился откатить пушки. Человек ушел весьма недовольным; как оказалось, это был королевский прокурор Парижа.

Около трех часов пополудни крики и шум раздались совсем рядом: вооруженные горожане захватили Арсенал. Ворота, выходившие на первый двор, охранял всего один инвалид, да ещё и без оружия; его убили и ворвались во двор. Людвиг заметил, что среди санкюлотов есть несколько французских гвардейцев — они-то что здесь делают? Мост через ров был поднят, но сам ров неглубок; несколько человек вскарабкались к блокам и обрубили их; цепи размотались, мост опустился. Никто не стрелял; дозорные на башнях молча смотрели на происходящее, получив приказ коменданта не открывать огонь.

Высадив топорами ворота, толпа устремилась в комендантский двор, на каменный мост, вынесла вторые ворота и остановилась у рва.

— Что вам нужно? — крикнули со стен.

— Опустите мосты! — проревела толпа.

— Уходите! А то будем стрелять!

— Мос-ты! Мос-ты!

Комендант был на стене вместе с тридцатью инвалидами, расставленными у амбразур, по обе стороны от ворот. Снизу послышались выстрелы, зачиркали пули. "Пли!" — скомандовал Делоне.

Нападавшие отступили, укрывшись в кухнях справа от каменного моста и в комендантском дворе, за дозорной стеной, но продолжали стрелять уже оттуда — в амбразуры и кухонные окна.

Флюэ выстроил свой отряд и десяток инвалидов во внутреннем дворе против ворот. За его спиной установили три пушки, заряженные картечью. Людвиг не чувствовал ни страха, ни растерянности. За свои тридцать семь лет он повидал и не такое; неужто он, потомственный военный, не отразит атаку этой голытьбы? Он велел проделать два отверстия в подъёмном мосту, чтобы стрелять через них из мушкетов. Однако нападавшие изменили тактику. Они больше не бросались на штурм густой толпой. У входа на мост поставили телегу с зажженной соломой, устроив дымовую завесу. Людвиг всё же смог разглядеть, что в комендантский двор втаскивают пушки, нацеливая их на ворота. В это время послышался барабанный сигнал — общий сбор.

Делоне в красном мундире стоял на стене; рядом барабанщик размахивал белым флагом.

— Крепость капитулирует! — хриплым, срывающимся голосом прокричал комендант.

— Спусти мосты! — кричали ему в ответ.

Флюэ отвел солдат от ворот, чтобы их не зашибло, если с той стороны в самом деле начнут стрелять, и пошел искать коменданта: что он еще выдумал, черт побери? Делоне был в зале совета и что-то писал, сидя за столом. Закончив, он аккуратно сложил листок, встал и шагнул к лейтенанту. Его морщинистое лицо было бледно, шишка на лбу торчала из-под сбившегося парика.

— Передайте им это, — сказал граф, подавая Людвигу записку. — Если они не согласятся на капитуляцию, я взорву крепость вместе с гарнизоном и всем, что в ней находится. В погребе — двадцать тысяч фунтов пороха, я не шучу.

Рука коменданта слегка дрожала.

— Стоит ли пускаться на такие крайности? — возразил ему лейтенант. — Гарнизон и крепость не пострадали, если не считать одного убитого инвалида и двух-трех раненых, ворота целы, у нас есть средства для защиты…

— Выполнять!

Флюэ подозвал барабанщика и пошел к подъемному мосту. Просунул в отверстие руку с запиской и помахал ею. С той стороны перекинули доску, по ней подошел офицер в мундире пехотного полка Королевы, взял записку и вернулся обратно. На какое-то время настала тишина, но потом воздух вновь взорвался криками: "Спусти мосты!"

Комендант выслушал отчет, еще больше ссутулившись. Ничего не ответил, только махнул рукой: ступайте. Людвиг вернулся к своему небольшому отряду и стал ждать: вот сейчас прогремит взрыв, и его карьера оборвется вместе с жизнью. Предупреждать своих людей или не стоит? Солдат готов встретить смерть в бою, но вот так… Половина швейцарцев еще не успели снять синие рабочие робы, в которых они таскали бочонки с порохом, — те самые бочонки..

К удивлению Людвига, через двор, торопясь, проковыляли четыре инвалида, открыли ворота и опустили мост. А как же?.. Но рассуждать стало некогда: ворвавшаяся толпа прижала солдат к стене и отобрала ружья. Флюэ успел заметить, что солдаты в блузах смешались с нападавшими, поскольку сами походили на мастеровых, но тех, на ком были красные мундиры, били и дубасили, чем попало.

— Мы пленные! — крикнул лейтенант.

Сильный удар в ухо отбросил его к стене и оглушил. Сквозь зеленые круги, вертевшиеся в глазах, он видел, что швейцарцы заслоняют его собой.

Из офицерских квартир доносились грохот, звон, шум, из окон полетели бумаги — это захватчики добрались до архивов. А толпа всё прибывала и прибывала. Задние, оказавшись во дворе, принялись палить по окнам, поубивав своих же. После этого недоразумения боевой задор утих, и мародеры потянулись к выходу, унося добычу. В это время раздался отчаянный вопль: "Аааа! Сюдаа!" Все задрали головы: за зарешеченным окошком металось бледное пятно. Про узников-то все и забыли! Несколько человек устремились на поиски, и вскоре один вернулся, торжествующе размахивая над головой звенящей связкой ключей.

Пленных швейцарцев и инвалидов погнали за ворота; Людвиг понял, что их собираются отвести в Ратушу. Улицы были полны народа, точно в праздник, только отовсюду — из окон, с крыш — сыпали бранью и проклятиями. Мальчишки запускали в пленных солдат камнями, женщины грозили кулаками. Растерзали двух инвалидов, ковылявших позади. Флюэ понял, что до Ратуши он не дойдет, и начал творить про себя молитву. "На фонарь!" — неслось со всех сторон. Уж лучше бы взрыв!.. Но тут к пленным пробились двое военных верхами, оттеснив беснующуюся толпу. Под этим эскортом они и вышли на Гревскую площадь.

Там было не протолкнуться. Вдруг на другом конце площади взметнулись радостные вопли, людская воронка закрутилась в обратную сторону, и вскоре навстречу швейцарцам вышли двое с пиками, за которыми следовала ликующая толпа. На пиках были насажены человеческие головы, в одной из них Флюэ узнал Делоне.

В спину упёрся пистолет. Лейтенант пошёл дальше и чуть не споткнулся о чей-то труп, лежавший в луже собственной крови. На фонарный столб вздергивали офицера; два инвалида дожидались своей очереди. Один из них плакал и показывал культю, из которой сочилась кровь.

Флюэ отделили от солдат и повели в Ратушу. В большом, богато украшенном зале с двумя каминами заседал какой-то комитет; люди входили и выходили, стояли, переговариваясь; шум и гул не стихали ни на минуту. Людвига поставили перед столом, один из членов комитета обратился к нему с гневной речью. Швейцарец понял, что его обвиняют в оказании сопротивления народу, он — причина кровопролития!

— Я солдат, я выполнял приказ! — Лейтенант слышал собственный голос словно сквозь вату. — Возможно, я и причинил кому-то вред, но лишь потому, что повиновался долгу офицера. Теперь мой командир мертв, и я готов служить французскому народу.

— Браво, швейцарец! — выкрикнул кто-то позади него; люди захлопали в ладоши. — Вина сюда!

В голове у Флюэ шумело, он с раннего утра ничего не ел, но был вынужден выпить за здоровье народа. В голове стучала мысль о фонарном столбе и товарищах, оставшихся на площади.