Бронепароходы

11

Ксения Алексеевна Стахеева понимала, что господин Мамедов ничем ей не угрожает — как агент «Бранобеля», он на её стороне. И всё же чувствовала в нём какую-то опасность, а потому обращалась больше к Роману Андреевичу.

— Эту дачу Иван Сергеевич построил для меня, когда Кеше исполнился годик, — рассказывала Ксения Алексеевна. — Здесь я провожу каждое лето. Я очень люблю нашу Россию, господа. Мне за границей неуютно. Даже языка французского я не выучила — чем мне заниматься на Ривьере или в Париже?

— Но сейчас вам и вправду лучше быть во Франции, — возразил Горецкий.

Они сидели в полумраке гостиной на низких диванах. Медово светился китайский абажур настольной лампы. В открытые окна, качая занавеси, влетал прохладный ветерок с Камы. Откуда-то доносилось ночное пение лягушек.

— Кешенька тоже считает, что мне надо уехать, — грустно сказала Ксения Алексеевна. — Он такой заботливый… Но я не могу покинуть Отечество, пока здесь остаётся мой сын. А он жаждет сражаться с большевиками. Боже, они ведь ужасны, эти большевики! Они расстреливают людей!

— А гдэ сэчас ваш сын? — спросил Мамедов.

— Он превратился в настоящего пирата. В Сарапуле он отнял у красных наш буксир, теперь плавает по Каме и нападает на корабли.

— Зачем? — спросил Мамедов.

— Забирает те, которые принадлежат нам. Высаживает пассажиров перед Елабугой и приводит корабли сюда. Вы же видели, господа: за пристанью у него целый флот, будто он адмирал Нельсон! Кешенька хочет сохранить наше пароходство до того времени, когда армия наведёт порядок.

— У вашего сына эст другие затоны кроме этого, в Сьвятом Клуче?

— Не знаю, господа, — беспомощно улыбнулась Ксения Алексеевна. — Дела вёл Иван Сергеевич, мой покойный муж. Я не умею пользоваться деньгами.

Двадцать лет назад купец Иван Стахеев стал основным собственником общества «По Волге» — самого первого российского пароходства.

«По Волге», «Кавказ и Меркурий» и «Самолёт» были триадой главных судокомпаний страны. К концу прошлого столетия «поволговские» пароходы устарели, и общество почти разорилось, однако упразднить столь славное предприятие было бы позором для купечества. Вот тогда и появился Иван Сергеевич. Обширный род Стахеевых разбогател на хлеботорговле; огромные стахеевские элеваторы словно рыцарские цитадели поднимались над крышами Бирска, Сарапула, Елабуги, Чистополя и Набережных Челнов. Иван Сергеевич выкупил долги пароходства «По Волге». А теперь сын спасал то, что осталось.

— Капьитан Фаворский сообщил нам, что пры вашем сыне находится нэкий аньгличанин, — продолжал допрос Мамедов. — Кто он?

— Наверное, друг, — ответила Ксения Алексеевна. — У Кеши много друзей.

Мамедов понял, что Ксения Алексеевна почему-то боится его.

Когда Ксения Алексеевна вышла отдать распоряжение о комнатах для ночлега, Горецкий наклонился к Хамзату Хадиевичу и прошептал:

— Мамедов, вы не умеете говорить с дамами. А я умею.

Горецкому была симпатична эта милая и пикантная женщина. Разница в возрасте его не смущала. В Ксении Алексеевне он увидел глубокую и зрелую чувственность, обострённую одиночеством вдовы. — Я не прочь прогуляться по вашему парку, — сказал Роман, когда хозяйка вернулась. — Не составите мне компанию, если ещё не слишком поздний час?

В тёмной аллее под ветерком с тополя на тополь перелетал высокий и таинственный шум. Под ногами чуть скрипел песок дорожки.

— Можно пройтись до нашего святого источника, — предложила Ксения Алексеевна. — Помню, я провожала к нему отца Иоанна Кронштадтского…

— Я не религиозный человек, — мягко отказался Роман. — Но мне кажется, что и вы, Ксения Алексеевна, отнюдь не религиозны.

— Почему же вы так решили? — лукаво удивилась Ксения Алексеевна.

— Потому что свою слабость люди прячут, а ваша всем очевидна.

В её слабости был явный призыв, и призыв к мужчине, а не к богу.

— Вы — мальчишка дерзкий, — заметила Ксения Алексеевна.

— Вы тоже ставили себе весьма высокие цели, — улыбнулся Роман.

Ксения Алексеевна поняла намёк. Двадцать лет назад весь Петербург обсуждал две свадьбы: миллионщики Якутов и Стахеев женились на актрисах. Ксения Алексеевна принуждённо засмеялась. Да, современные капитаны — уже не романтики, а циники, теперь это в моде. Однако Роман Горецкий ей нравился: высокий, красивый и опытный мужчина с твёрдой линией рта.

— Я уже не та юная актриса, — вздохнула Ксения Алексеевна.

— Думаю, вы не изменились.

Горецкий был прав: ей по-прежнему хотелось быть желанной. Она одна и хороша собой, а положение в обществе у неё совсем не то, что было раньше, — вряд ли кто осмелится её осудить. Летняя ночь такая тёплая, а мужчина такой самоуверенный… И ничто никогда не повторится: ни юность, ни этот миг.

Горецкий осторожно взял её за плечо и склонился к лицу.

— Давайте вернёмся, — негромко пригласил он.

— Возможно, пора… — прошептали полные губы Ксении Алексеевны.

Спальня находилась на втором этаже. Ксения Алексеевна бросила перед дверью веточку шиповника — знак для горничной, что не надо входить или стучать. Тёмного времени им не хватило, и последний нежный вскрик слился с пением петухов на подворье. Потом Ксения Алексеевна затихла. Горецкий немного полежал и бережно высвободил руку из-под её головы. Воздух в спальне светился — окно смотрело на раннее низкое солнце. Сдвинув тяжёлые кудрявые волосы Ксении Алексеевны, Горецкий поцеловал спящую женщину в тёплую щеку и выбрался из постели. Ему надо было спешить на пароход.

Лоцман Федя стоял на кормовом подзоре, измеряя уровень воды шестом-намёткой. Машина поднимала пары, и судно подрагивало. Мамедов встретил Горецкого в рубке. Штурвальный зевал в кулак.

— Надеюсь, лубэзный, ночь прошла нэ напрасно? — усмехнулся Мамедов.

Горецкий поглядел на берег, на парковую балюстраду под тополями.

— У молодого Стахеева есть ещё и пароходная зимовка в десяти верстах выше по течению, — ответил он. — Наша баржа там. Захватить её мальчишку надоумил агент компании «Шелль». Компания пообещала купить у Стахеевых активы их пароходства, если Стахеев приведёт нашу баржу в Самару или Уфу. Путь в Самару перекрыли красные, а в Уфу — мелководье. Мальчишка ждёт.

Мамедов недобро прищурился:

— А как зовут агэнта «Шелль»? Дьжозеф Гольдинг?