Циклы исторических романов. Компиляция. Книги 1-10

Настой цветков апельсинового дерева

Одетый в свежую набедренную повязку, со знаком царской благосклонности на груди, с искусно подведенными глазами, Пентью, улыбаясь, вошел в царский кабинет.

— Господин, я невыразимо счастлив в этот день, — заявил он после того, как Сменхкара пригласил его сесть напротив себя.

Сменхкара считал преждевременным и неуместным принимать людей, сидя на троне и протягивая для поцелуя ногу в сандалии, не будучи провозглашенным царем.

Сменхкара предложил Пентью тот же напиток, что и Меритатон.

— Настой цветков апельсинового дерева — несказанное удовольствие для Приближенного к телу царя. Божественный напиток!

— Но все-таки слишком деликатный, чтобы скрыть вкус дурмана, — произнес Сменхкара, пристально глядя на своего гостя.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Пентью. Он поставил кубок на стол рядом с собой.

— Откуда здесь дурман? — встревоженно спросил он.

— А разве не с помощью этого яда ты прервал земную жизнь царицы? — не теряя спокойствия, произнес Сменхкара.

— Мой повелитель! — воскликнул Пентью, его лицо исказил страх. — Такое подозрение!..

Сменхкара спокойно осушил свой кубок.

— Пентью, я хочу избавить тебя от унизительной лжи. У меня есть свидетель, который видел, как ты покупал склянку с дурманом в зале Архива за пятьдесят дебенов. Цена показалась тебе слишком высокой. Тот же торговец уже продавал тебе этот яд, он стал угрожать разоблачением. Ты убил его и бросил труп в Великую Реку. Десять стражников стоят за дверью, в которую ты только что вошел, готовые схватить тебя по моему приказу, если ты захочешь, чтобы меня постигла участь торговца.

Приближенный к телу царя побледнел, обмяк и облокотился на спинку кресла.

— Значит, ты все знаешь, — прошептал он хрипло.

— Нет, не все. Я хочу знать, по чьему приказу ты действовал. Я хочу знать, как ты, чья профессия обязывает защищать жизнь, превратился в убийцу царя и его жены.

— Тогда мне конец!

— Нет. Ты еще не все мне сказал. Твои преступления слишком тяжелы, чтобы сразу вынести приговор. Ты будешь удален из дворца, но никто не сможет добраться до тебя.

Сменхкара налил себе еще один кубок гранатового сока. Пентью все еще пребывал в прострации, его взгляд остановился.

— Меня заставили…

— Я в этом не сомневаюсь. Позднее мы узнаем, какие доводы были у тех, кто тебя принуждал. Кто они?

— Несомненно, их было больше, но мне пришлось иметь дело только с двумя.

— С кем же?

Пентью поднял глаза на Сменхкару. Ему с большим трудом удалось сглотнуть.

— Выпей, — приказал Сменхкара. — Кто это был?

— Хумос. Нефертеп.

— Это они попросили тебя отравить моего брата?

Пентью кивнул.

— Почему?

— Они считали, что положение священнослужителей становится невыносимым и что твой брат предал страну и ее богов-покровителей. Они намеревались разжечь восстание, собрать войска и напасть на дворец, в котором жил ты и твой брат, убить вас и поджечь здания.

— Они не смогли бы этого сделать, не имея поддержки военных.

— Именно это я им и говорил. Мне ответили, что армия не будет вмешиваться. Тогда я предпочел спасти человеческие жизни, а свою подвергнуть опасности.

После этих слов наступила свинцовая тишина.

Стало тяжело дышать. Как будто перевернули чан со зловонной жижей или разрыли яму с разлагающимся трупом. Сменхкара встал, открыл все огромные, ведущие на террасу двери и вернулся на место.

Перед его взором снова промелькнула картина, когда Ай смотрел на Пентью у трупа Нефертити. Это отравление было организовано без ведома повелителя Ахмина. А что касается отравления Эхнатона… Сменхкара вспомнил, как видел Ая и Пентью беседующими сразу после церемонии прощания с телом царя. При его приближении они прекратили разговор. Незначительный случай, но тем не менее он отложился в памяти. Почему?

— Значит, ты имел дело только с Хумосом и Нефертепом? — спросил он, предпочитая пока не задавать вопрос, который звучал у него в голове.

Лицо Пентью настолько исказили испытываемые им ужас и стыд, что было практически невозможно прочесть на нем что-либо еще. Лекарь провел тыльной стороной ладони по блестящему от пота лбу. Он не ответил.

— Я тебе задал вопрос! — настаивал Сменхкара.

— Только они отдавали мне приказ подмешать яд в пищу царя, — ответил наконец Пентью. — Но…

Сменхкара ждал продолжения. Ждать пришлось долго.

— …но, как я понял, о преступлении знали и другие.

— Кто же?

— Ай. — Пентью так тихо произнес это имя, что его едва можно было расслышать.

— Ай? — переспросил Сменхкара.

Пентью кивнул.

— И как ты это понял?

— Мне было нелегко получить дурман. Это средство очень сложно приготовить. Если оно слабое, то вызывает лишь ужасные видения, а если сильное, убивает мгновенно. Однажды ко мне пришел какой-то торговец и стал предлагать разные снадобья, в том числе и дурман. Такое совпадение показалось мне странным. Я спросил его, откуда он пришел. «Из Косеира», — ответил мне торговец. А ведь у Ая там есть лавка со специями и снадобьями. Таким образом я и купил этот яд. На следующий день Ай настойчиво спрашивал меня, видел ли я Хумоса и Нефертепа. Так я и понял, что все трое заодно.

— А Нефертити?

— Когда она стала наследницей твоего брата, было очевидно, что, поверив обещаниям Ая, жрецы надеялись на преобразования. Они хотели поговорить об этом с ней, но Нефертити отказалась принять их. Военные тоже были разочарованы.

— Хоремхеб?

— Да.

В комнате снова воцарилась тишина. Пентью смотрел в пол, а Сменхкара не отрывал от него взгляда.

— Они намеревались и тебя убить тоже, — произнес Пентью. Его голос все больше и больше становился похожим на кваканье. — Они говорили, что в твоих жилах течет желчь и что это неизлечимо. Я напоминал им, что только ты, продолжив династию, можешь оказаться им полезен и что за время своего регентства ты уже продемонстрировал свою терпимость к ним…

— А как тебе удалось отравить только моего брата? Ведь мы ели одну и ту же пищу?

— Помнишь, иногда по вечерам он принимал снадобье, чтобы заснуть?

Сменхкара согласно кивнул.

— Так вот, оно было горьким, — продолжил Пентью. — И чтобы смягчить горечь, я добавлял мед. Этим занимался я сам.

— У тебя были сообщники среди поваров?

Пентью отрицательно замотал головой.

— Почему ты предал меня, когда Нефертити взяла власть в свои руки?

— Потому что в противном случае я не мог попасть во дворец.

Сменхкара боялся, что Меритатон может упасть в обморок в потайной комнатке и наделать шуму.

— А Майя?

— Он всегда был предан Аю душой и телом, — ответил Пентью хрипло, прерывающимся голосом. — К тому же…

Он не закончил фразу.

— Что к тому же? — настаивал Сменхкара.

— Он был очень привязан к Нефертити…

Сменхкаре не надо было пояснять, что значит «очень привязан». Он не стал ничего уточнять, щадя Меритатон и желая избежать резкой реакции царевны, которая, несомненно, была уже вне себя от гнева.

— Но Майя понял, — продолжал Пентью, — что если он воспротивится жрецам, то и он, и его семья будут вышвырнуты и никто не сможет их спасти. Поэтому он замолчал и предал Ая, который отныне смертельно ненавидит его.

«Настоящее гадючье гнездо», — подумал Сменхкара. Всем заправляют жрецы. Решив убить царицу, свою любовницу, Майя принял сторону Сменхкары на Царском совете, потому что у него не было другого покровителя. И он надеялся, что новый властитель царства простит ему измену.

— Чем же тебе угрожали Хумос и Нефертеп? — спросил Сменхкара.

— Одно старое дело. Один из моих помощников восстал против меня. Вспыхнула ссора. Я не смог сдержать себя. Я его убил. Это был брат одного из жрецов Пта. Я представил все так, как будто это был несчастный случай. Брат убитого пришел ко мне и сказал, что знает все.

— Последний вопрос: почему дурман?

Пентью поднял свои красно-желтые глаза.

— Потому что его действие похоже на естественную болезнь. Он убивает только через несколько часов. Нефертити выпила его с миндальным молоком за три часа до смерти.

Наступила долгая пауза. Сменхкара снова забеспокоился о Меритатон.

— Сейчас можешь идти, — сказал он. — Ты спас свою жизнь. Но теперь ты займешься другим делом. Я не хочу, чтобы твоя опала была слишком явной. Это вызовет скандал. Будешь начальником Царского архива. Ты уже знаешь, где это.

Пошатываясь, Пентью встал. Ноги у него подкашивались, и он без конца сглатывал слюну.

— О повелитель! — бормотал он. — Для меня это самый счастливый день…

Он медленно вышел и закрыл за собой дверь. Сменхкара встал и отдернул занавес. Меритатон была там, бледная, в слезах.

— Ты довольна? — спросил он, ласково беря ее за руку и усаживая в кресло, еще хранящее тепло Пентью.

Все ее тело сотрясали рыдания. Он протянул ей свой кубок с гранатовым соком. Она еще пила сок, когда раздался торопливый стук в дверь. Сменхкара пошел открывать. Начальник стражи стоял перед ним с потрясенным видом.

— Твое величество! Приближенный к телу царя, господин Пентью… Он упал во дворе! И умер!

— Это доказывает, что у него есть сердце, — сказал Сменхкара. — Отнесите тело в комнату стражи, и пусть Уадх Менех сообщит его семье.

Он закрыл дверь и посмотрел на Меритатон: у нее был жалкий вид. «Такие испытания способны уничтожить мужчину, не то что женщину», — подумал Сменхкара.

Сестры Меритатон увидели ее, когда она возвращалась из Царского дома и, еле держась на ногах, опиралась на руку служанки. Царевны встревожились и бросились за ней в комнату.

— Это от жары, — предупредила она все расспросы. — Дайте мне отдохнуть. Я присоединюсь к вам за ужином.

Кормилицам не без труда удалось сдержать чересчур энергично проявляющуюся заботливость царевен. Анхесенпаатон спустилась в сад и поискала глазами Пасара. Его там не было. Царевна не могла понять почему. Солнце грозило испепелить горизонт, а горы на западе казались раскаленными. Царевне мерещилось, что ее поглощает отчаянное одиночество. У нее больше никого не осталось! Впервые она поняла, что матери больше нет.

— Мама! — вскрикнула девочка и заплакала.

Но в ответ только тростник и пальмы зашелестели на берегу под усиливающимся ветром. Бегом она вернулась и застыла как вкопанная в большом зале на первом этаже.

Она увидела мать!

Носильщики под наблюдением Уадха Менеха установили во Дворце царевен статую умершей царицы. Сделана она была в натуральную величину из серого камня. Нефертити изобразили такой, какой она была в свои последние дни. Обнаженная, с осунувшимся лицом, с потерявшими упругость щеками, с обвисшей, слишком маленькой и никого не вскормившей грудью. Статуя была незаконченной. До сегодняшнего дня она находилась в Зале приемов царицы в Царском дворце, и Анхесенпаатон никогда ее не видела. По приказу Тхуту ее перенесли во Дворец царевен, чтобы новый царь не испытывал недовольства при взгляде на нее.

Анхесенпаатон смотрела на статую. Вдруг она бросилась к ней и обвила руками холодный камень.