Циклы исторических романов. Компиляция. Книги 1-10

Каким-то чудом нам удалось взобраться на гребень горы. Прячась в кустах, где бегом, где ползком, потеряв еще двоих ребят, мы все же достигли вершины. И во весь дух припустили подальше от ущелья. Так я не бегал давно. Громыхая доспехами, обливаясь потом, срывая дыхание, не видя ничего, кроме спины бегущего впереди легионера, да красных кругов перед глазами… Если бы у меня за спиной вдруг выросли крылья, я все равно не побежал бы быстрее.

Там, впереди, примерно на середине спуска с горы, начинался лес. Если мы сможем добежать до него, будем спасены. Во всяком случае, на какое-то время, пока германцам не придет в голову прочесать окрестности. Но сейчас… Сейчас добраться до опушки, нырнуть под густые кроны деревьев, скрыться за спасительными стволами, упасть на усеянную прелыми листьями землю и хотя бы на несколько мгновений застыть в неподвижности. Наслаждаясь тишиной и покоем, наслаждаясь пониманием того, что ты жив, жив несмотря ни на что…

Слева послышались недоуменные крики, которые тут же перешли в разъяренный рев. Мы не заметили их. Не заметили отряда германцев, которые, видимо, решили обойти ущелье по верху, чтобы побыстрее добраться до нашего лагеря. Теперь они, истошно вереща, неслись к нам. Человек тридцать. Пятеро из них остановились и вскинули луки. Стрелы просвистели над нашими головами. Мы побежали еще быстрее, хотя это казалось невозможным.

Следующий залп был точнее. Одна стрела чиркнула по моему шлему. На мгновение в глазах потемнело, я сбился с шага и чуть не упал, запнувшись о камень. Но тут же пришел в себя. И увидел, что Бык сидит на земле и держится за бедро, из которого торчит стрела. Остальные солдаты остановились. Центурион вел нас все это время, мы всецело полагались на него, на его опыт, чутье, силу… И теперь, когда он был ранен, растерялись. Германцы завопили еще громче.

— Что встали, мулы? — заревел, поднимаясь, Бык. — Бегите, обезьяны, бегите! Вон к тому лесу! Потом на юг, до Ализо рукой подать. Бегите, я придержу их!

Зашипев от боли, он одним движением обломил древко стрелы и выпрямился, сжимая меч. Только сейчас я увидел, что предплечье у него тоже рассечено, чуть ли не до кости.

Мы неуверенно топтались на месте, не зная, как быть.

Варвары были уже совсем рядом. Лучники снова дали залп, но боясь зацепить своих, целились высоко, и стрелы прошли верхом.

— Да бегите, же, сыновья ослиц! — Бык в бешенстве швырнул в нас окровавленным обломком стрелы. — Бегите, Юпитер вас порази в задницы всеми своими молниями!

Мы сделали шаг назад. Потом другой… Парни из других когорт, не знавшие Быка, повернулись и побежали к лесу. Пробормотав что-то, Кочерга последовал за ними. Мы с Быком остались одни.

На меня вдруг навалилась страшная усталость. Чудовищная. Придавила к земле, расплющила, лишила воли. Я смотрел на бегущих к нам германцев и не испытывал ничего, кроме апатии. Бык что-то кричал мне, но я его не слышал. Все было как во сне. Дождь, раненый центурион, варвары, удаляющиеся спины легионеров… Это просто сон… Мне действительно захотелось лечь на мокрые камни и уснуть. И увидеть во сне что-нибудь очень хорошее. Доброе, тихое, светлое… Дом, который я покинул много лет назад, оливковую рощу рядом с ним, наполненную солнечным светом и густым запахом смолы, мать, спешащую ко мне с корзиной, в которой дымятся мягкие пшеничные лепешки…

Откуда-то из другого мира, холодного, жестокого, страшного, до меня донесся голос:

— Что ты стоишь, обезьяна безмозглая?! Беги! Это приказ!

Я тряхнул головой, прогоняя чудесное видение. И снова ощутил капли дождя на лице, пронизывающий ветер, острую боль в подвернутой невесть когда лодыжке, почувствовал, как ноет распухший до невероятных размеров нос.

— Не уйду, — прохрипел я.

— Дурак! Ты ничем мне не поможешь! — Бык схватил меня здоровой рукой за пояс и встряхнул. — Беги, Гай! Я свое пожил, мне терять нечего. А ты беги. Если хочешь помочь мне, беги и дослужись до центуриона. А потом рассказывай всей легионной зелени, что был когда-то в списках легионов центурион Квинт Серторий по прозвищу Бык, настоящий сукин сын, который жил и умер, как настоящий солдат. Беги! Я хочу, чтобы меня помнили.

Он снял с запястья два золотых наградных браслета и протянул мне:

— И еще сохрани вот это. Не хочу, чтобы они достались собакам. Давай, Гай Валерий, — тихо сказал он. — Уходи отсюда. Дай мне умереть так, как я хочу. И расскажи всем, о том, как погиб старший центурион второй когорты восемнадцатого легиона Квинт Бык.

Он развернулся и спокойно, вразвалочку, будто обходил строй зеленых новобранцев, пошел навстречу врагам.

Я бежал, сжимая в руке награды центуриона. Бежал, слыша за спиной звон железа и яростные крики варваров. Бежал, чувствуя, как капли дождя текут по лицу, смывая с него кровь и слезы. Первые слезы за все эти годы. Бежал, больше всего боясь услышать победный клич германцев и тишину, которая должна была сменить его. Бежал, не разбирая дороги и не думая ни о чем. Бежал, меньше всего желая быть спасенным.

Уже на опушке леса я остановился и обернулся. Бык все еще продолжал сражаться. Он стоял на одном колене, укрывшись за щитом, прижавшись спиной к стволу дерева. Вокруг лежали тела варваров.

Рядом с местом схватки появился всадник. Он не был похож на германца. Стройный, одетый, скорее, как римлянин, а не как варвар, хотя и в варварских длинных штанах, с коротким копьем в руке. Некоторое время он гарцевал чуть в стороне, наблюдая за схваткой. А потом, видя, что одолеть центуриона никак не удается, резко пустил коня в галоп, и на полном скаку вонзил копье в грудь Быку, пригвоздив центуриона к дереву.

Варвары завопили, потрясая оружием, и бросились к мертвому Квинту, торопясь обыскать тело. Всадник подождал, пока германцы закончат свое дело, потом спешился и подошел к центуриону, чтобы вытащить копье.

Даже с такого расстояния я узнал эту походку и манеру держать голову.

Это было невозможно. Римлянин, всадник, бывший военный трибун, вдруг переметнувшийся на сторону варваров. Все равно, что птица ставшая черепахой. Но глаза меня не обманывали. Это действительно был он. Человек, которому, похоже, самой судьбой было предназначено убивать тех, кто был мне дорог. Оппий Вар. Враг, которому я совсем недавно спас жизнь. Хотя мог убить его тогда, в полыхающем городе, и сейчас, возможно, центурион Квинт Бык был бы жив.

Мне показалось, что на меня рухнуло само небо. В глазах потемнело от какой-то нечеловеческой ненависти.

Я рванулся вперед. Мне было наплевать, что отряд варваров по-прежнему был там, делил доспехи Быка. Мне было все равно, умру я, пытаясь прикончить Вара, или останусь жить. Я думал только об одном — как бы добраться до него. Добраться и вогнать меч в его глотку, чувствуя, как горячая кровь убийцы моего отца и еще двух людей, которые тоже были в какой-то степени отцами, хлынет мне на руку.

Но едва я дернулся вперед, чьи-то руки обхватили меня, зажали рот, и потащили обратно в лес. Это был Кочерга. Я извивался, как червяк, насаживаемый на рыболовный крючок, лягался, пробовал даже укусить ладонь, закрывающую рот. Но все было бесполезно. Сил у Кочерги хватило бы на троих таких как я. Наконец, я перестал сопротивляться. Слишком устал, слишком много пережил, слишком был разочарован в себе и в этом проклятом мире. Я смирился. Я дал увести себя подальше от того места, где были разгромлены три легиона, и где погиб Квинт, от места, где я снова совершил предательство, бросив своего центуриона.

Еще вчера я клялся, что отдам жизнь за своих товарищей. И что? Я жив, бреду по враждебному лесу, который медленно погружается в сумерки. Жердь убит, Холостяк был тяжело ранен, когда мы бросили его, сейчас он тоже наверняка мертв. Квинт Бык убит. Луций, который был немногим старше меня, можно сказать, мальчишка, погиб еще вчера. А я вот он — преспокойно прыгаю себе с кочки на кочку в вонючем болоте, старательно обходя стороной изредка встречающиеся отряды германцев. Сегодня я увижу закат, завтра рассвет… Только какими они мне покажутся? Не будет ли у меня чувства, что эти закаты и рассвета я украл у ребят, которые полегли сегодня в ущелье?

Мы идем в затылок друг другу. Идем молча. Коротенькая колонна из десяти человек. Десять измученных, грязных, перепачканных своей и чужой кровью человек. Хотя, нет, мы не люди. Мы призраки. Это бредут наши неуспокоенные души, которым не нашлось места в братской могиле Дэрского ущелья. Десять призраков, затерянных в бескрайнем ночном лесу.

Но все мы твердо верим в то, что наши души обретут желанный покой, когда мы вернемся сюда и отомстим за убитых друзей. Отомстим за наш позор, за наши боль и страх, за наши неудавшиеся попытки стать героями.

Мы обязательно вернемся. И закончим, дело, начатое сегодня.

Но кто знает, будем ли мы тогда радоваться покою, о котором сейчас мечтаем…