Сумерки империи

Оставалось погрузить на нее труп и самому усесться в седло. Даже не знаю, как мне это удалось. Лошадь заупрямилась, труп свешивался то справа, то слева, и к тому же сильно мешала цепь, не говоря уже о том, что меня всего колотило, а когда требовалось поддержать тело жандарма, руки просто ходили ходуном.

Следовало пустить лошадь рысью, но это было невозможно, потому что труп сильно трясло. Я заставил ее перейти на широкий шаг и двигался таким образом, чтобы солнце постоянно светило мне в спину или оставалось слева. Это придавало уверенности, что я не начну кружить по лесу. Если мне посчастливится никого не встретить по пути, тогда появится крохотный шанс спастись, но, если меня увидят с этим трупом, тогда я пропал.

Почти два часа я ехал куда глаза глядят, избегая больших дорог и даже продираясь сквозь чащу, когда тропинка казалась мне слишком истоптанной. Я спускался в долины, поднимался на холмы, исцарапал все лицо и руки о ветки и колючки. Но что значила эта незначительная боль по сравнению с ужасным видом трупа, который мне периодически приходилось поправлять, чтобы он не сползал с лошади. Чтобы не видеть его бледное лицо, я перевернул тело на живот.

Моя лошадь вся вспотела и надсадно дышала. Несколько раз она едва не рухнула. Если бы это произошло, я бы так и остался со своим грузом на руках. Наконец я решил, что забрался достаточно далеко и остановился на вершине холма посреди скал, поросших можжевельником и колючим кустарником. Вокруг не было ни души, да и вряд ли кто-нибудь мог забрести в эту удаленную часть леса, притулившуюся в стороне от дорог. С холма мне было видно, что примерно в двух километрах от меня начинались возделанные поля, а по берегу реки расположились небольшие деревни.

Будучи в Меце, когда все еще строили планы захвата Германии, я по карте изучил эту местность, расположенную между Люксембургом и Рейном, и сейчас пришел к выводу, что речка, протекавшая у подножия холма, есть не что иное, как Бремс, и впадает она в Саар в нескольких километрах от Саарлуиса. Следовательно, чтобы попасть во Францию, река должна оставаться у меня по левую руку, а сам я должен в удобном месте переплыть Саар и выйти к границе между Сьерком[94] и Альденховеном[95]. Но сначала надо было избавиться от тела жандарма. Чтобы решить эту проблему у меня оставалось три или четыре часа, поскольку до темноты я не собирался спускаться на равнину.

Я привязал к березе лошадь, стащил с нее труп и уложил его на огромную кварцевую плиту.

В лесной тишине я вновь оказался лицом к лицу с телом убитого жандарма. Смотреть на него было невыносимо, и я принялся с остервенением колотить по цепи. Я решил бить не более десяти минут подряд, а потом делать десятиминутный перерыв. Если кто-нибудь случайно услышит непродолжительный стук, то, возможно, не обратит на него внимание.

Трудиться пришлось долго. Звенья цепи были изготовлены из очень хорошей стали. Под ударами они удлинялись и сплющивались, но не раскалывались. Если бы у меня были молоток и наковальня, разбить звенья было бы гораздо легче, но наковальней мне служил кусок известняка, а молотком — обычный булыжник. И то, и другое крошилось при ударах.

Наконец звенья стали такими тонкими, что мне удалось скрутить их и разломить. Я живо вскочил на ноги. До полной свободы было еще далеко, но от цепи мне удалось избавиться, и теперь я мог дышать полной грудью.

Мне страшно хотелось встряхнуться, делать резкие движения, чтобы избавиться от оцепенения, вызванного навалившимся кошмаром. Я стал рвать руками траву и скармливать ее лошади, а она охотно ела из моих рук.

Солнце закатилось и скрылось из виду где-то за высокими берегами Мозеля. На равнину спустились вечерние сумерки. Я постоял, положив голову на седло, подождал еще два часа, а затем, ведя лошадь на поводу, пешком спустился с холма.

Дойдя до равнины, я сел в седло. Уже показалась луна, небо местами было затянуто тучами, чему я был очень рад. К тому времени я уже совсем успокоился, нервное напряжение, преследовавшее меня в лесу, окончательно прошло. Сознание мое прояснилось, и я уверенно продвигался вперед.

Вскоре я въехал в деревню. Местные жители еще не спали, и некоторые выглянули из своих домов, чтобы посмотреть на припозднившегося путника. Но я заранее содрал со сбруи все эмблемы жандармерии и теперь выглядел, как обычный всадник. К тому же двигался я спокойной рысью, ни у кого не вызывая подозрений. Разумеется, при малейшей тревоге я был готов сорваться в галоп.

Впоследствии я подробнейшим образом изучил карту этой местности, но так и смог определить, по каким дорогам я передвигался в ту ночь. Полагаю, что несколько раз я сбивался с пути, поскольку до Саара мне удалось добраться только к одиннадцати часам. Берег реки был тихим и пустынным.

Но в какой стороне находился Саарлуис, и в какой стороне Мерциг? Это было важно, потому что меня, скорее всего, уже искали, могли устроить засады на мостах этих городов, и от них следовало держаться подальше.

К берегу реки примыкал большой луг. На нем паслись коровы и лошади. Я снял со своей лошади уздечку и седло, бросил их в реку, а лошадь оставил в компании этих животных. Если меня будут искать, то преследователям придется дождаться светлого времени суток, чтобы обнаружить следы моего пребывания.

Потом я разделся, привязал к голове сверток с одеждой, спустился к реке и перебрался через нее вплавь. Вода была довольно холодной, но меня согревала мысль, что пруссакам, караулившим меня на мостах в Саарлуисе и Мерциге, придется торчать там до утра, и замерзнут они еще больше, чем я.

На противоположном берегу Саара я оделся и быстро пошел вперед, более или менее ориентируясь по луне.

Я проходил спящие деревни, шел по затихшим равнинам, вновь заходил в деревни и опять попадал на равнины. Собаки лаяли мне вслед, но ни одна живая душа так и не встретилась по пути. Я старался не идти по дорогам и пробирался через поля, обходил ограды или перелезал через них. Ложбины сменялись холмами, холмы ложбинами, леса — полями, а поля лесами. А я все шел и шел вперед.

Рассвет застал меня в лесу. Где я находился? Пересек ли я уже границу? Я старался идти на юг, но вполне мог отклониться к западу или к востоку и в результате остаться на территории Пруссии. Вскоре я набрел на крестьянина, который в этот ранний час косил траву и напевал старую французскую песню "Эй, кузнец, не пора ли ковать?" Означало ли это, что я уже во Франции? Поразмыслив, я решил рискнуть.

— Скажите, далеко ли отсюда до Сьерка?

— Да не меньше одного лье.

Я вздохнул с облегчением и привалился к дереву, чтобы перевести дух. Крестьянин внимательно посмотрел на меня.

— Не вы ли, сударь, будете тот самый сбежавший офицер?

— А если и так?

— Тогда я скажу вам: "Добро пожаловать, милости просим в мой дом". Я добрый лотарингец. Да здравствует Франция!