На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою

XX

После целого ряда поражений, нанесенных Шамилю смелым, энергичным полковником Клюки-фон-Клугенау, ему не оставалось ничего больше, как, прекратив враждебные действия против русских, поспешить уйти в глубь гор и там на время притаиться, впредь до наступления более благоприятных для него обстоятельств. Он так и сделал. Забравшись в недоступный аул Ашильты, имам сумел окружить себя такой таинственностью, что не только русские, но и большинство горцев не знали, где именно он скрывается.

Тем временем командующий в Закавказье генерал-лейтенант барон Розен был занят исполнением поручаемых ему из Петербурга распоряжений. К большому своему огорчению, при всем своем горячем желании не отступать от данных ему предначертаний он не мог по своему хотению перестроить события, и, будучи сильнее его, они руководили им более, чем он ими.

Весенние волнения в Дагестане, вызванные эмиссарами Шамиля и потребовавшие снаряжения целого ряда экспедиций, не дали возможности барону Розену приступить к устройству укрепленной линии от Гудер-месса до Темир-Хан-Шуры, о чем настойчиво писали ему из Петербурга. Все попытки в этом направлении встречали отчаянный отпор со стороны нафанатизированных до последней крайности соседних племен, салтавцев, чеченцев и ауховцев, которые, наводняя соседние леса и ущелья, производили яростные набеги на строящиеся укрепления, нападали на транспорты, подвозившие укрепительные материалы, поджигали сложенные для построек доски и бревна и всячески мешали рабочим, осыпая их пулями.

При таких условиях работы можно было производить только под прикрытием значительного числа войск, но, к сожалению, его было более чем недостаточно. Настолько недостаточно, что барон Розен не мог осуществить до наступления мюридов скромную задачу: устроить настоящую переправу на реке Сулак у села Чор-Юрт, которая была крайне необходима, ибо благодаря ей значительно сокращалось расстояние, разделявшее левый фланг Кавказской армии от Темир-Хан-Шуры. Работы для выполнения этого крайне важного дела были в самом разгаре, когда вдруг неожиданно представилась безотложная необходимость, бросив все, спешить с значительными силами в Аварш для ограждения вновь выбранного, в угоду русским, аварского правителя Аслан-хана Казикумух-ского, управлявшего Аварией от имени последнего отпрыска аварских ханов, Султана-Ахмет-хана, сына Нуцал-хана, предательски убитого Гамзат-беком под Хунзахом.

Авария в то время представляла для русских чрезвычайно важный стратегический интерес. Владея ею, мы острым клином врезывались в землю непокорных племен, разобщали их тем между собой, и держали в постоянном страхе перед неожиданным нападением. Насколько для нас важно было удержать Аварию за собою, лучше всего доказывало страстное желание Шамиля завладеть ею во что бы то ни стало.

Если бы Шамилю удалось завладеть Аварией, это дало бы ему огромный перевес над нами, главным образом тем, что богатая страна, не разоренная войною, с огромными запасами ячменя, сена и пшеницы, большими табунами лошадей, овец и рогатого скота могла служить в продолжение очень долгого времени неиссякаемым источником для прокормления его полуголодных полчищ, снабжения их лошадьми и всякого рода припасами. Заняв аварские аулы, Шамиль мог рассчитывать, что страхом, обещаниями и лаской он в конце концов сумеет поднять их население против русских и, затеяв войну на чужой территории, этим самым даст Дагестану, уже сильно пострадавшему от нанесенных ему погромов, отдохнуть и залечить свои раны.

Для приведения в исполнение своих планов Шамиль озаботился наводнить Аварию своими эмиссарами, которые, расхаживая и разъезжая по аулам, горячими проповедями и воззваниями фанатизировали народ, распространяя невозможные нелепости о намерениях русских, угрожая мусульманам насильным введением среди них христианства, предрекая уничтожение мечетей и массовое переселение горцев в Россию с обращением их в казаков. Красноречивые шамилевские проповедники в то же время в ярких красках рисовали счастливую жизнь покорных имаму племен, до небес превозносили его мудрость, справедливость и заботливость о своем народе, передавали необычайные чудеса, совершаемые им, пророчили скорое истребление гяуров, а вместе с ними и тех, кто дружит с христианами вопреки заповедям Корана.

Вначале все эти проповеди не производили никакого впечатления на аварцев. Наученные горьким опытом непродолжительного, но крайне жестокого владычества второго имама, Гамзат-бека, они не только не поддавались красноречию шамилевских посланцев, но нередко даже сами своей охотой задерживали их и предавали русским властям. С течением времени, однако, такое благоприятное для русских настроение народа стало несколько изменяться. Старшины, люди влиятельные, богачи, во главе с своим правителем Аслан-ханом Казикумухским, продолжали по-прежнему дружить с русскими, в которых видели единственное свое спасение от хищнических поползновений Шамиля. Что же касается народа, сильно угнетаемого, малоимущего, то для него союз с Шамилем представлялся как средство к достижению богатства. Особенно молодежь, как и везде, нетерпеливая, воинственная, жаждущая славы и подвигов, рвалась на войну. С каждым днем все новые и новые толпы ее уходили к Шамилю, и хитрый имам уже предвидел тот день, когда ему удастся выбросить слабые русские отряды из Аварии и подчинить себе страну, с новыми силами начать беспощадную борьбу, которая, он в это свято верил, должна решиться окончательным изгнанием русских с Кавказа. Казалось, сама судьба благоприятствовала исполнению его замыслов. В начале 1830 года скончался искренний и нелицемерный друг русских, энергичный и умный правитель Аварии Аслан-хан, оставив свою власть старшему сыну, Нуцал-хану, который, будучи тяжко болен, вместо себя отправил в Хунзах брата своего, Мегомет-мирзу; но последний недолго пробыл в Аварии и в том же году, после смерти Нуцал-хана, отказался от управления. Его заменил полковник русской службы Ахмет-хан Михтулинский.

Все эти неурядицы с переменой правителей были особенно некстати и опасны в то тревожное время, какое переживал тогда Дагестан, и не таков был Шамиль, чтобы не воспользоваться этим. Собрав огромное полчище, Шамиль с большим торжеством и совершенно неожиданно явился в Гоцатл и без боя занял его, и с этого момента для него была открыта широкая дверь для дальнейшего движения в Аварию.

Как умный дипломат, Шамиль поспешил утвердить свое влияние среди окрестных племен и для этого женился на Газатле, вдове бывшего имама Гамзат-бека, чем привлек на свою сторону ее многочисленную и богатую родню.

Теперь ни для кого не составляли секрета дальнейшие планы честолюбивого имама. Для всех стало ясно, что с наступлением весны Шамиль возобновит неприязненные действия против русских.

Желая предупредить врага и помешать ему в его задуманных предприятиях, а главным образом чтобы доказать жителям Еяни всю неосновательность их упований на помощь со стороны Шамиля, командующий корпусом приказал начальнику 20-й пехотной дивизии генерал-майору Фези произвести несколько экспедиций вглубь Еяни. Невзирая на зимнее время, крайне неблагоприятное для подобных предприятий, генерал Фези 23 января выступил из крепости Грозной. Разорив несколько аулов по Мартанскому и Тенгинскому ущелью, он дошел до Гойтинского леса, уширил существовавшую там просеку и затем возвратился в крепость Грозную.

Не довольствуясь этим, генерал Фези спустя некоторое время предпринял новый набег, более серьезный, от которого ожидал большие последствия. Собрав отряд силою в 2942 человека пехоты, 467 казаков при 12 орудиях, Фези двинулся в восточную часть Еяни. Спустя несколько дней, а именно 27 февраля, на поддержку его из Темир-Хан-Шуры выступил недавно произведенный в генералы грозный враг Шамиля Клюки-фон-Клугенау. Его цель была перейти по Ашильтинскому мосту через реку Койсу и попытать счастия захватить врасплох аул Ашильты, где жил сам Шамиль. На последнее, впрочем, была плохая надежда, и Клюки-фон-Клугенау был бы доволен и тем, если бы своим появлением удержал Шамиля от движения в Салтовию, во фланг генералу Фези.

В глубоком снегу, по обледенелым тропинкам, где каждый неверный шаг стоил человеческой жизни, пронизываемые ледяным ветром, с неимоверным трудом едва продвигались русские войска, мужественно отбиваясь от наседавшего со всех сторон неприятеля.

Питаясь одними сухарями, не имея подчас возможности по недостатку дров развести костры, солдаты, тем не менее, не теряли бодрости духа и безропотно продвигались вперед, нанося горцам поражение за поражением.

Однако бывают обстоятельства, перед которыми бессильны даже такие чудеса мужества и стойкости, какие проявляли люди отряда Клугенау в этой памятной в истории кавказской войны походе.

Как ни тяжело было сознание невозможности исполнить принятую на себя задачу, но благоразумие требовало немедленного отступления, иначе отряду угрожала полнейшая гибель.

Подчиняясь неизбежности, Клугенау 6 марта принужден был отдать приказ повернуть обратно и идти в Темир-Хан-Шуру. Неудача, постигшая Клугенау, отразилась и на действиях генерала Фези, который хотя и нанес на реке Аксае ичкеринцам значительное поражение и тем принудил их изъявить покорность, но тем не менее не счел возможным идти далее в Андию и поспешил возвратиться в село Кошкельды. На пути своего отступления генерал Фези принужден был уничтожить укрепление Мисхак, всего только месяц тому назад им же самим построенное в предположении сделать из него опорный пункт в дальнейшем наступлении в Андию.

Несмотря на проявленное русскими войсками мужество в обоих походах генералов Фези и Клугенау, они по своим результатам были скорее вредны, чем полезны для нашего престижа на Кавказе. Цель барона Розена — напугать чеченцев — не была достигнута.

Напротив, принудив русских к отступлению, горцы, как это всегда бывает с дикарями при всяком, даже сомнительном, успехе, воспрянули духом и, преувеличивая свою силу, начали с большой энергией готовиться к дальнейшей борьбе.

В таком положении были дела на Кавказе, когда в конце марта в селение Вольное, где расположена была штаб-квартира N-ского пехотного полка, приехала княгиня Елена Владимировна Двоекурова. Появление ее произвело сильное впечатление на обитателей захолустного местечка. В воображении многих из них Двоекурова рисовалась существом особенным, не похожим на прочих людей. Особенно волновались дамы, жены, сестры и дочери местных офицеров. Для них приезд княгини был событием большой важности и порождал целый ряд животрепещущих вопросов. Будет ли княгиня делать визиты и кому? Всем дамам или только штаб-офицершам? Будут ли у нее приемы? Какие моды привезла она из Петербурга, какие новости? Надо ли для ее приезда сшить новые платья или ограничиться теми, что есть? Больше всего интересовались дамы туалетами княгини. У некоторых даже дух захватывало от предвкушения того удовольствия, какое их ожидает, когда они будут иметь возможность своими глазами увидеть те платья, какие шьют и носят в столице и о которых они имели только смутное, тревожное представление.