Циклы исторических романов. Компиляция. Книги 1-10

Где-то в глубине души я был даже рад, что меня ранили тогда. Я был в одном шаге от своей цели. И меня остановил какой-то бревк, метко пустивший камень из своей пращи. Благодаря этому мы остались живы. А Оппий Вар, погиб, но сумел спасти нас. Погиб не от моей руки. И слава богам… Иначе, как бы я жил, уцелей в том бою? А так мне удалось не стать предателем. Ни по отношению к отцу и его другу Марку Кривому, ни по отношению к своим ребятам. В тот раз Фортуна по недоразумению повернулась ко мне лицом.

По крайней мере, мне так казалось до недавнего времени. Если быть точным — до ночи накануне февральских ид. Мы тогда сменили ребят, охранявших одну деревеньку в дне пути от основного лагеря. Разведчики сообщили, что ее жители помогают повстанцам, и командиры не придумали ничего лучше, как отправить в эту дыру несколько десятков наших. Всем было ясно, что это глупость. Про каждую деревню можно было сказать, что она помогает мятежникам. Но мы прекрасно знали, что в этих деревнях остались только старики, женщины и дети, которым и самим нечего есть. Чем они могли помочь? Разве что добрым словом, да и то вряд ли — простым крестьянам эта война уже давно была поперек горла. Постепенно они начинали ненавидеть мятежников так же, как раньше ненавидели римлян.

Как бы то ни было, деревню под контроль мы взяли. Не солдатское дело обсуждать приказы. Раз в неделю отряд, размещенный в ней, сменял другой. Собачья служба. Ни кабаков, ни бани, ни нормальной жратвы. Тоска смертная. Да еще того и гляди, мятежники нагрянут. А что сможет сделать десяток легионеров да человек двадцать из вспомогательных войск? Разве что геройски погибнуть. Короче говоря, не любили мы такую службу. Одна радость — от муштры можно отдохнуть. А то чем ближе было начало кампании, тем больше командиры зверели. Чуть ли не каждый день то марши, то маневры, то строевая.

Вот в той деревне все и случилось. По мне уж лучше бы повстанцы в гости пожаловали, чем такое… Я был старшим в патруле. А заботы у командира какие? Людей разместить, караулы распределить, расставить часовых, за остальными проследить, чтобы не напились, были сыты и оружие держали в порядке. Да мало ли дел… Словом, провозился до ночи. Потом часок поспал и, с началом третьей стражи,[222] пошел обходить посты.

Темень стояла непроглядная. Деревня была хоть и небольшая, но дома разбросаны бестолково, так что быстро не обойдешь. Да к тому же местность знал я не очень хорошо, времени оглядеться как следует не было. Три поста я кое-как нашел, правда, чуть ноги не переломал, пока добрался до них. А вот четвертый, тот, что стоял на севере деревеньки, как сквозь землю провалился. Как назло пошел дождь. Да такой, что я сразу же вымок до нитки.

Не знаю, сколько времени я месил грязь. Мне показалось, что не меньше часа. Хотя, конечно, когда плутаешь под проливным дождем в кромешной темноте, время по-другому идет. Мокрый, усталый, голодный, злой, как собака, я кружил по полям и огородам, пока не понял, что заблудился окончательно. Даже не представлял, в какой теперь стороне эта проклятая деревня. Куда ни глянешь — пелена ливня да тьма. Руку протянешь, и ладони собственной не видно. Дом и то заметишь только когда носом в него ткнешься. А уж пост найти…

Некоторое время я стоял, вглядываясь в ночь. Толку от этого не было никакого. Если бы хоть луна выглянула… Хотел было покричать, но представил себе, как завтра ребята будут потешаться, когда узнают, что их бравый командир потерялся, будто ребенок малый, и не стал. По моим прикидкам до смены караулов оставалось еще часа полтора, так что время было. Главное, не растеряться и попытаться вспомнить, с какой стороны я пришел.

Но сделать это было не так-то просто. Как тут вспомнишь, если ходил кругами, словно рыба на крючке? Казалось, что пришел со всех сторон одновременно. Да в такой темноте и верх с низом спутаешь, не то что север с югом… Я сделал наугад несколько шагов, запнулся о камень и рухнул в какие-то кусты, расцарапав лицо и окончательно перемазавшись в грязи. Прошипев несколько слов из лексикона Квинта Быка, я кое-как поднялся и плюхнулся на валун, об который чуть не расшиб колено.

Положение было глупейшее. Командир патрульного отряда заблудился, обходя посты. И заблудился не где-нибудь в лесу или пустыне, а в самой обычной деревне. Расскажи такое ребятам — засмеют. А рассказать наверняка придется. Те парни, пост которых я не смог найти, подождут меня еще немного, а потом поднимут тревогу. Все просто — если проверяющий не дошел до них, значит, попался в руки мятежников, которые подобрались совсем близко к деревне. Кому в голову придет, что проверяющий сидит на камне, быть может, в десяти шагах от них, и не знает, в какую сторону идти… Если об этом узнает Бык, мне несдобровать. В лучшем случае заставит целый день стоять с дерном в руках у претория. А то и разжалует обратно в рядовые, предварительно выпоров как следует.

От грустных дум меня отвлек какой-то посторонний звук. Последний час я слышал только шум дождя и собственные ругательства. Звук повторился. Тихий, но отчетливый. Кто-то шел ко мне, осторожно пробираясь сквозь кусты. Я схватился за меч. Во рту мигом стало сухо, сердце заколотилось так, будто я пробежал миль десять.

Нашим здесь делать нечего. Да и если бы шел кто-то из моих парней, я услышал бы бряцание оружия. Человек же, который приближался ко мне, явно был без доспехов, слишком тихими были его шаги. Однако это не успокаивало. Мятежники часто подкрадывались вплотную к нашим постам, прихватив лишь ножи и избавившись от лишнего железа, чтобы не выдать себя. Я бесшумно вынул меч из ножен и поднялся с камня, запоздало пожалев, что не прихватил с собой щит. Конечно, таскать эту тяжесть было мало радости, но сейчас скутум очень пригодился бы. Оставалось надеяться лишь на прочность кольчуги. В такой темноте и думать нечего о том, чтобы отражать удары. Тьма такая, что с тем же успехом можно драться с завязанными глазами. Я знал, что есть бойцы, умеющие сражаться вслепую. Но сам этим искусством не владел.

Я до боли в глазах всматривался в черноту, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Один раз мне показалось, что шагах в десяти мелькнуло что-то светлое. Мелькнуло, но тут же исчезло, так что я даже не понял, показалось мне или нет. Вот треск ломающихся веток я слышал отчетливо, несмотря на то, что незнакомец пытался ступать очень осторожно.

Внезапно все стихло. Не только шаги. Исчезли вообще все звуки, будто мне заткнули уши. Даже монотонного шума дождя не было слышно. Только стук сердца… Такой громкий, что мне казалось, его должны были услышать и в спящей деревне.

Я не мигая смотрел в ту сторону, откуда совсем недавно раздавался звук шагов, ясно представляя себе, как человек там, в кустах, неотрывно следит за мной, выжидая удобный момент для нападения. Несмотря на холод, по спине пробежала струйка пота. А что, если у него лук или дротик? Я напряг слух, пытаясь уловить скрип тетивы. Но, разумеется, ничего не услышал. Тишина была такой плотной, что у меня заложило уши.

Я стоял не шевелясь, чтобы звяканьем доспехов не выдать своего места. Хотя почему-то был уверен, что уже давно обнаружен. Со мной просто играют, как кот играет с мышью. Забавляются, прежде чем прикончить. А может, ждут сигнала, чтобы одним ударом покончить и со мной, и с часовыми. Потом им ничего не будет стоить пробраться в деревню и вырезать спящих. Мерзавцы! Оцепенение вмиг прошло. Обратить страх в ненависть — этот главный урок старшего центуриона Квинта по прозвищу Бык не прошел даром. Я больше не был потерявшимся растерянным юнцом, окаменевшим от страха. Я снова был командиром десятка, ответственным за жизнь своих подчиненных. И должен был спасти их даже ценой собственной гибели. Я прекрасно понимал, что как только я подам сигнал своим, из кустов вылетит стрела или дротик, которые заставят меня замолчать навсегда. Но все равно я должен был это сделать. Предупредить ребят, что враг поблизости. И надеяться, что они услышат меня… Это был мой долг солдата и командира. Не самый легкий… Но единственный.

Я уже было открыл рот и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы поднять тревогу, но крик застрял в горле. Честно говоря, от того, что я увидел впору было и вовсе онеметь. Медленно, как во сне кусты раздвинулись, и прямо передо мной выплыл из темноты огромный белый волк. Он не вышел, а выпрыгнул на поляну, но выпрыгнул абсолютно бесшумно и плавно, будто имел за спиной крылья. Выпрыгнул и сел, немного склонив голову на бок и пристально глядя на меня, словно ждал, что я теперь буду делать. Его косматая голова была где-то на уровне моей груди. Ярко-желтые со странным зеленоватым отливом глаза смотрели не мигая. Они показались мне неживыми. Как будто кто-то вставил живому зверю кусочки чистейшего янтаря вместо глаз. Ну или что-то в этом роде, мне сложно описать, я солдат, а не поэт.

Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга. По-моему, время вообще перестало существовать. А вместе с ним и весь мир. Все было как в тот раз, когда я, стоя на посту, увидел старика в белых одеждах. Тогда тоже все как будто растворилось, и остались только мы, я и старик. Сейчас во всей Вселенной существовали только я и громадный белый волк. И один из нас даже не представлял себе, что теперь делать.

Особенного страха я не испытывал. Уж лучше волк, даже такой большой, чем отряд мятежников. Но мне все было не по себе. Слишком уж странным был этот зверь. Белоснежная шкура без единого пятнышка, это в такую-то погоду, когда и Юпитер запачкается. Неестественно блестящие, но в то же время абсолютно мертвые глаза, которые, тем не менее, внимательно следили за каждым моим движением. Да и размеры — теленок, а не волк… Было чему удивляться. К тому же, я никак не мог понять, чего он хочет. Если голоден, почему не нападет? Если сыт, зачем вообще пришел к человеку?

На всякий случай, я поудобнее перехватил меч. Волк тут же глухо зарычал. Верхняя губа приподнялась, обнажив чудовищные клыки. Я замер. Пожалуй, справиться с таким зверем будет очень непросто. Внизу живота противно заныло.

И тут в моей голове зазвучал хриплый глухой голос, однажды уже слышанный мной. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Голос произнес только три слова:

— Верни Сердце Леса!

Я почему-то не сомневался, что эти слова принадлежат волку, хотя пасть у того была закрыта. Он все так же сидел и смотрел на меня. Вот только глаза словно ожили, слабое зеленоватое свечение, исходившее от них, стало ярче.

— Верни Сердце Леса!

При каждом слове зеленый свет пульсировал, и я чувствовал, как на меня наваливается непреодолимая сонливость.

Волк повторял эти слова снова и снова, пока я тяжело не опустился на землю. У меня мелькнула мысль, что тут-то он и бросится на меня. Но мне было все равно. Появись сейчас мятежники, я и пальцем не пошевелил бы. Я понимал, что должен собраться с силами, не дать усыпить себя, бороться до конца, но ничего не мог с собой поделать.

Я прислонился к валуну и выпустил из ослабевшей руки меч. Теперь со мной можно было сделать все, что угодно. Волк запросто мог перегрызть мне глотку, а потом сожрать с потрохами.

— Верни Сердце Леса!