Запад и Восток

Глава 13

Пятнадцатого января в очередной раз приехал Барнетт, и они с Норманом, обложившись бумагами, что-то обсуждали, что-то писали, что-то считали… меня почти не трогали, так что я даже не вникал, без колебаний подписывал то, что мне подсовывал Барнетт, так что тот даже укорил:

— Вы бы хоть читали, что подписываете, Миллер!

— Да я половины слов не понимаю, — огрызнулся я. — Не могу же я за каждым словом в словарь лезть… да и нет у нас толкового словаря, к тому же часть слов у вас и вовсе не английские.

— Вы что, в университете латынь не изучали? — поинтересовался Барнетт. — Ну я понимаю — можно плохо знать английский язык, если вы русский, но латынь? Как можно быть образованным человеком без латыни?

— Можно как-то, — пробормотал я немного смущенно. — Я же инженер, а не доктор, зачем мне ваша латынь?

Восемнадцатого, без предупреждения, в Форт-Смит прибыли Фицджеральд с Квинтой. Мы себе сидели втроем — я, Норман и Барнетт — в комнате (наша с Норманом спальня, совмещенная с офисом), как вдруг ввалился Квинта в бобровой шубе, затем Фицджеральд в соболях, и наша комната, и без того не такая уж большая, стала казаться вообще крохотной.

— Понастроили вы тут курятников! — воскликнул Квинта, примериваясь, как присесть на мою койку. Стульев у нас было всего четыре, три сейчас были заняты, а четвертый Квинта, надо полагать, предназначил для Фицджеральда — он все-таки самый большой начальник. Самый большой начальник сдвинул с края стола бумаги и поставил бидон литров так на десять — довольно таки пошарпанный и очень стильно выглядящий на фоне роскошной шубы.

— Миллер, это вам подарочек к рождеству, — молвил Фицджеральд, который, избавившись от бидона, избавился от шубы, поискал. куда бы ее пристроить, и бросил на кровать Нормана. — Какие теплые у вас тут погоды, — пробормотал он, усаживаясь на стул. — Снег тает, травка зеленеет — весна!

Я настороженно присматривался к бидону.

— Нас от северных ветров Озарк закрывает, — поделился климатологическим наблюдением Норман, тоже рассматривая подарок. — Ну и мы заметно южнее Канзас-сити, это тоже влияет. А что там в бидончике? — поинтересовался он.

Чувствуя подвох, я открывать бидон не торопился.

— Ацетилид кальция, — сказал Фицджеральд. — Вы же плакались, Миллер, что у вас ацетилена нет, а то бы вы какие-то чудеса нагородили.

— Я плакался? — удивился я.

— Насколько помню, — дипломатично заметил Норман, — Миллер что-то когда-то говорил о газовой резке… а я записал на всякий случай.

— А я, когда Квинта спросил, что с этой гадостью делать — выкинуть или как-то оно может пригодится, вспомнил, что если ацетилид — то из него ацетилен можно делать, — сказал Фицджеральд. — Только вы здесь его не открывайте, — предостерег он. — А то запашок у него…

Оказывается, проезжая мимо Ниагары, Квинта углядел в газете объявление о продаже мукомольни, увидел упоминание о «научном оборудовании» и забрел посмотреть на распродажу. Университетское образование позволило ему понять, что научное оборудование представляет собой груду металлолома, побывавшего в пожаре. Покойный мельник имел склонность к занятиям изобретательством и замахнулся ни больше ни меньше как на получение алюминия, каковой собирался получать посредством собственноручно спроектированной дуговой электропечи. Мельница по этому случаю была дополнена до формата гидроэлектростанции, помол зерна был заброшен, мукомольня разорялась, но мельник в предвкушении получения дорогого металла и невероятных прибылей на такие мелочи внимания не обращал, экспериментировал, экспериментировал, — пока не случился пожар. Мельник помер не то от огорчения, не то надышавшись газа, и вот вдова пыталась хоть что-то спасти из семейного состояния. Квинта заглянул, но алюминиевых слитков там под ногами не валялось, да и не получил мельник никакого алюминия, как ни пытался, чертеж электропечи и кое-какие бумаги прибрал на всякий случай кузен покойного, останки электрических машин Квинта и разглядывать не стал, потому что ничего в них не понимает, и только стоящий в углу бидон привлек его внимание. «Ах, там какие-то помои, — сказала опечаленная вдова. — Бедняжка Питер так и не собрался навести в мастерской порядок…»

Квинта подумал, что такой добротный бидон слишком хорош для помоев, и если покойный мельник сложил туда что-то вроде грязной вонючей известки — так, наверное, эта «известь» имела для него какую-то ценность, раз не валялась в общей куче.

— Неплохой бидон, — заметил он. — Он ведь не протекает? Мне как раз вот что-то такое надо под керосин, вот с таким замком на крышке. Сколько вы за него хотите?

— Ой, я не знаю… — начала вдова, но сразу стало понятно, что цену вещам она знает, хотя за такой малость поживший да еще и с помоями бидон совесть ей не дала запросить слишком уж много. Квинта заплатил, сколько сказали, пообещал, что содержимое вывалит на помойке, и уволок добычу, утешая себя, что она досталась ему вовсе не так дорого. Знать бы еще, что это такое…

Знакомый химик в Питтсбурге, немного повозившись с веществом, заявил, что это ацетиленид кальция, он же карбид кальция, но сильно загрязненный. С точки зрения науки способ, которым его получил покойный мельник, безусловно интересен, но вот с практической точки зрения… химик пожал плечами… с практической точки зрения полезно и выгодно применить его вроде бы некуда.

— Мы придумаем, как его полезно применить, — заверил Фицджеральда Норман.

— Только если придумаем, — проговорил я, — нам этого количества мало будет. Надо бы чертежик электропечи добыть — похоже, мельник весьма удачный вариант построил. И электростанция понадобится.

— Я тоже разорюсь, как тот мельник, — пробормотал Фицджеральд.

— Электростанция в любом случае скоро пригодится, — сказал я. — Вот-вот начнется век электротехники…

— В прошлую нашу встречу вы говорили, что начнется век нефтехимии, — возразил Фицджеральд.

— И это тоже, — кивнул я. — Мир стоит на пороге научно-технической революции. — Я взял бидон и переставил его в угол. Полюбовались и хватит.

Дальше я повел гостей осматривать лабораторию: показал вторую комнату — спальню Бивера и Джейка плюс чертежное место Бивера — впрочем, совершенно безлюдную.

— Вам не кажется, что лучше было бы завести спальни отдельно, а рабочие комнаты отдельно? — спросил Фицджеральд. — Я понимаю, из экономии еще и не то сделаешь, но, мне кажется, на этом можно не экономить.

— А у нас и было до холодов все отдельно, — ответил я, выводя гостей обратно на «собачью дорожку». — Чертежные доски стояли здесь, и было довольно удобно: и светло, и не жарко. Мы планировали сделать зимой общую чертежную комнату здесь, — я завел гостей в рабочую комнату, где стояли наши с Норманом чертежные доски, а на стеллаже и столах лежали бумаги, — как видите, места для трех досок здесь хватает, но оказалось, что света маловато. Так что Бивер отселился, а на будущее мы решили превратить «собачью дорожку» в салон: в феврале привезут и установят рамы и застеклят, будет что-то вроде французских окон.

— А здесь у вас… — Фицджеральд кивнул на четвертую дверь, выходящую на «собачью дорожку».

— А здесь у нас столярно-слесарная мастерская, потому что не будем же мы со всякой ерундой бегать в город к Джонсу, — я отворил дверь и продемонстрировал самую захламленную комнату. И вроде не было в ней особого беспорядка, а все равно: и обрезки дерева, и ящики с чем-то нужным, и бухта телеграфного провода, и велосипеды… все это произвело бы удручающее впечатление на человека, любящего, чтобы все лежало на своих местах — но не работающего со всем этим. В довершение, в комнате стоял густой смолистый запах — на железной печке грелась банка с чем-то тягучим, это тягучее сосредоточенно и методично перемешивал палочкой Эл, а рядом Джейк столь же сосредоточенно и методично размазывал это тягучее по деревяшкам.

— А, — сказал Джейк, не отрываясь от процесса, — а я-то думаю, что там у нас за гости. Мистер Фицджеральд, мистер Квинта, мое почтение!

— Ближе к весне нам должны построить сарай, и мастерскую мы переведем туда, — проинформировал я начальство и вывел его побыстрее из комнаты, пока оно не углядело за велосипедами ящик с использованной ветошью и прочим мусором, в том числе и огрызками яблок. Обязанность оттаскивать мусор на помойку лежала на Эле, но он часто этой обязанностью пренебрегал.

— Вон в том сарайчике у нас химическая лаборатория, — показал я за заросли крыжовника. — Активной работы там обычно не ведется, но все горючее, взрывоопасное и вонючее лучше держать там. Пойдете смотреть?

— Да что мы — банок с бутылками никогда не видали? — поморщился Квинта.

— К тому же если вы говорите, что там у вас скорее противопожарная кладовка… — согласился Фицджеральд. — Покажите лучше нам строение номер два.

Я повел их к домику, где жили наши девушки. Их догтротхауз был меньше нашего, всего на две комнаты, и в жилую комнату я гостей вести не стал, разумеется, а повел в рабочую, где мисс Мелори стучала на машинке, а миссис Уильямс копировала чертеж на кальку.

— Дамы, — спросил Квинта после обмена приветствиями, — а у вас головы от этого стука не болят?

— У нас не так много бумаг, которые надо перепечатывать, — ответила мисс Мелори, — так что полчаса стука — это вполне терпимо.

Я глянул на Фицджеральда. Кажется, у него на лице появилось выражение, похожее на то, что было у Макферсона, когда он страдал, что ценная швейная машинка простаивает. Нет, кажется, показалось…

— Можно сказать, — вмешался я, — что мисс Мелори ведет испытания нового механизма.

— У нас есть тетрадь, куда мы заносим замечания по поводу работы новых канцелярских приборов, — сказала мисс Мелори и достала из стола тощую тетрадку. — Вот видите, последние два замечания по поводу дырокола… мы докладывали о них мистеру Ирвингу в понедельник… на той неделе у нас испытывался степлер, — она перевернула страницу и показала Фицджеральду, — боюсь, степлер придется переделывать, он совершенно не работает. А здесь у нас noise-cancellers…

— Шумоотменители? — переспросил Фицджеральд.

— Да, мы провели серию опытов, потому что шум от машинки действительно сильный… ведь понятно, что работники фирмы, которая купит пишущую машинку, будут использовать ее не полчаса в день, а гораздо больше. В общем, стало понятно, что восковые пробки для ушей лучше, чем ватные шарики или натуральная пробка, но это не идеальное решение. У меня после этих испытаний болели уши. Мы с мистером Миллером написали по теме шумоотменения отчет, — Мисс Мелори открыла папку и вынула из нее скрепленные булавкой листки. — Как раз сегодня утром я перепечатала вторую часть отчета, с обсуждениями на совещании и дополнениями.

Фицджеральд полистал, почитал.

— Шумопоглощающее покрытие на стены? — оглянулся он ко мне. — А просто толще стены сделать нельзя, чтобы в других комнатах было не слышно? Почему надо именно «покрытие»?

— Толстые стены — это, конечно, хорошо, — сказал я, — но для человека, который сидит в одной комнате с источником шума, это проблему не решает. Вы знаете, что в театрах многое зависит от акустики зала. Важно, чтобы каждый звук, произнесенный на сцене, был слышен во всех точках зала. А в нашем случае задача противоположная. Нам нужна такая архитектурная акустика, чтобы звуки машинки были слышны как можно меньше. Понятное дело, специально проектировать здание под машинописное бюро никто не будет, но мы можем повлиять на звук деталями интерьера. Повесить толстые шторы или обить стенные панели сукном — это самые простые решения, однако можно поиграть с профилем стенных панелей, так, чтобы стена поглощала шум за счет конструктивных элементов. И мы, разумеется, ничего этого в ближайшее время исследовать не будем, потому что пока это никому не надо.