Запад и Восток

Глава 12

Когда мы приблизились ко входу в Замковый сад, мы обнаружили, что пройти через него почти невозможно. Проход был забит транспортными средствами, торговцами дешевыми сигарами, яблоками, всяким уличным фастфудом, — и так называемыми раннерами (runners), что в данном случае означает не "бегун", а скорее комиссионер: пансионы или всякие фирмы и фирмочки, которые пытались заработать на иммигрантах, платили им за каждого затащенного клиента какую-то денежку. Метод раннеров был прост: завидев подходящего иммигранта или, лучше, семью иммигрантов, раннер хватал какой-нибудь сундук из багажа или мелкого отпрыска и быстрым шагом удалялся в сторону своих работодателей. Приезжие, не желая расставаться с сундуком или отпрыском, поспешали за ним. Со мной чуть не столкнулся такой молодчик, в весьма бодром темпе тащивший на плече большой мешок, а под мышкой — отчаянно ревущего годовалого малыша. За ним семенила мамаша, обремененная корзиной, мешком и двумя детишками постарше, уцепившимися за юбку. За ней степенно, без особой спешки и волнения, но быстро с чемоданами шагал отец семейства, дымящий трубкой, как паровоз, а уж за ним сухая старуха и девочка подросток волокли дедулю и несколько пухлых узлов.

Каждый выходящий из ворот иммиграционного центра был встречаем оглушительным хором голосов, предлагающих кто извозчика, кто ночлежку, кто отель. Редких счастливчиков встречали ранее прибывшие на американскую землю родичи, легко отмахивающиеся от раннеров кулаками и матерным словом. Остальные обычно пугались от напора предлагаемых услуг, и сдавались на милость аборигенам.

Но даже и тут начинались какие-то коллизии. Я видел, как две монахини буквально выдирали из рук прилично одетой дамы растерянную молоденькую девушку. И выдрали, после чего дама заорала такие слова, которые я раньше разве что от ирландских землекопов слышал.

— Сводня, — пояснил Дуглас. — Они якобы нанимают девушек горничными, а потом продают их в бордели.

— Повезло девушке, — посочувствовал я.

— Ну да, — с некоторым сомнением в голосе подтвердил Дуглас. — Хотя святоши, знаешь ли, обожают дармовую рабочую силу, и от них не так уж просто выбраться.

— И еще, наверное, по мозгам любят ездить, — предположил я.

— Э? — не понял Дуглас.

— Проповедями одурманивают, — как мог, объяснил я.

— Ага, — кивнул Дуглас. — Иногда аж насмерть.

Мы пробились к воротам, и Дуглас предъявил привратнику документы, разрешающие нам пребывание в Касл-Гардене. Без таких документов на территории центра могли находиться лишь служащие иммиграционных служб, сотрудники аккредитованных здесь контор и, разумеется, сами понаехавшие.

— Раньше, лет десять назад, таких строгостей не было, и прибывшие могли свободно выходить в город, а раннеры — заходить сюда, но домовладельцы с окрестных улиц подняли ор, что иммигранты им все загадили, воруют, да и вообще заразу разносят, а служащие стали жаловаться, что раннеры прямо с трапа барж приезжих растаскивают, — пояснил Дуглас. — Так что огородили.

Печален был Бэттери-парк вблизи Касл-Гардена, но еще печальнее оказалось за высоким дощатым забором, огораживающим и бывший форт, и понастроенные вокруг него службы федерального иммиграционного центра. Тут все было вытоптано так, что не то что деревцу или кустику, а и травинке не удалось бы вырасти.

Касл-Гарден примерно в 1870 году

Во дворе перед входом в главное здание были толпы пассажиров, огромное множество детей и горы багажа.

— Сколько их тут… — пробормотал я.

— По предварительным оценкам, в этом году ожидается примерно четверть миллиона переселенцев, — сказал Дуглас. — Очень грубо это означает человек семьсот в день, а если учесть, что многие тут задерживаются не на день, а на несколько дней… — он огляделся. — … то тут их тысячи.

Мы прошли к главному входу в здание. Старые тяжелые ворота под вывеской "Касл Гарден" были открыты, и, похоже, открыты уже не первый год, потому что успели врасти в землю. проем закрывали новые ворота — поменьше и полегче. В массивных стенах из коричневых каменных блоков окон не было, а скорее бойницы, но тяжелого впечатления бывшее артиллерийское укрепление не производило: по бойницам лазали подростки… да они везде тут лазали, куда только можно было добраться, с интересом исследуя новое место.

Мы пока внутрь главного здания не шли, а дожидались служащего, которого выделили нам в качестве гида. Дуглас тем временем рассказывал не хуже экскурсовода.

— Еще полвека назад всех этих иммигрантов вывели бы на торги и банально распродали бы, как рабов, — говорил он, флегматично поглядывая вокруг. — Проезд был дорог, но в Старом свете они подписывали долговое обязательство, что отработают несколько лет… ну то есть формально рабами они не были, а были слугами по контракту, но если подумать, так особой разницы не было. За день прогула срок контракта удлинялся на неделю, за неделю — на месяц, за месяц — на полгода. а детишки оставались во власти хозяина до совершеннолетия.

— А если родители раньше освобождались? — спросил я.

— А толку, что они освободились? — возразил Дуглас. — Ни дома, ни денег, голытьба бесправная — кто ж им детей отдаст?… Пока на хозяйство заработают, сколько времени пройдет. Да и необязательно, что дети и родители одному хозяину доставались. Их же не семьями продавали, а отдельно каждого. Через несколько лет и не найдешь, куда тех детей продавали. Потом запретили белых людей продавать, а через несколько лет и негров в северных штатах продавать запретили, но к тому времени билеты подешевели, а народ поумнел и в кабалу уже не так охотно лез. Но народу теперь стало погибать в каждом рейсе — чуть не каждый пятый. Капитан же не должен был беречь пассажиров — они ведь больше не товар, деньги перед рейсом заплатили, а сколько их до конца плавания доживет — кого волнует? Набивали пассажирами полные трюмы, да еще каждый переселенец, ступая на борт судна, должен был иметь при себе запас еды на все путешествие… не все умели рассчитать, а некоторые надеялись, что у других отберут.

Он помолчал, дав мне осознать, каково это, пересечь океан без запаса жратвы, и продолжил:

— Но зато счастливчики, выжившие в этом аду, выбирались на берег Манхэттена свободными людьми. Практически настоящими американцами… ну, если не считать того, что на них тут же накидывались те, кому не терпелось на них заработать.

— Что же на бедолагах заработаешь, если у них денег нет, а продавать их нельзя? — спросил я.

— О, да мало ли? Они две-три недели мучились в заблеванном трюме, у них от чистого воздуха и твердой земли под ногами вообще обморочное состояние и умственная тупость. Заморочить голову да отправить работать за такие гроши, что нормальный американец только плюнет и не станет связываться. Зашанхаить на судно на три года — кстати, этим и сейчас промышляют, так что в портовых забегаловках лучше с незнакомыми людьми не пить… да и со знакомыми тоже надо очень осторожным быть. Женщин завлечь в бордели да перепродать потом в другие штаты. Да тут озолотиться можно с каждого судна, которое иммигрантов выгружало. Тут же счет приезжих начал идти не на сотни, а на сотни тысяч — и три четверти этих людей прибывали в Штаты именно через Нью-Йорк.

Я разглядывал людей во дворе Касл-Гардена. Добрая половина, может немного меньше, была немцами. Эти сбивались в сплоченные отряды по семейному и, похоже, земляческому принципу. Эти отряды были обильно уснащены разного вида багажом — немцы явно подходили к завоеванию Америки весьма продуманно. Итальянцы, которых было гораздо меньше, чаще всего из багажа имели только одежду на теле и какой-нибудь музыкальный инструмент: арфу, шарманку, гитару. Они тоже кучковались с земляками, но вот семействами переселялись редко.

— Кстати, ты планируешь принимать американское гражданство? — спросил Дуглас.

— А надо?

— Мне кажется, с российским подданством у тебя могут возникнуть проблемы. В Штатах — вряд ли, но вдруг ты захочешь съездить в Европу?

Действительно, свободный американец, в отличие от всяких европейцев, преспокойно обходился без паспорта и даже любых удостоверяющих личность документов. Белый американец, разумеется. Рабам требовался документ, чтобы он мог по каким-то делам удалиться от дома своего хозяина, и даже свободным цветным желательно было при путешествиях иметь при себе документ, удостоверяющий, что этот негр — свободный. Белые обращались в Государственный департамент за паспортами, но разве что для поездок в Европу, да и до последнего десятилетия Государственный департамент не считался такой уж обязательной инстанцией, многие оформляли бумаги в родном городе, а то и у ближайшего нотариуса. Забавно, но эти "филькины грамоты" вполне принимались в Европе, разве что иной раз тамошние власти требовали подтвердить документ у американского консула. Во время войны кое-где были предприняты попытки ввести личные паспорта в целях борьбы со шпионажем и дезертирством, но это было воспринято в штыки, потому что американцы видели в том нарушение своих конституционных свобод.

Мне же о российском паспорте не было смысла и мечтать, но какой-нибудь документиной обзавестись все же следовало.

— Так вроде рано еще, — нерешительно проговорил я. — Вроде ж гражданство через пять лет дают…

— Дэн, — промолвил Дуглас с укоризной и протянул мне тоненькую книжицу. — На тебе брошюрку, почитай на досуге. Гражданство ты можешь получить через пять лет после приезда, но заявление надо подать за три года до того. Так что пора о том думать.

Он посмотрел за мое плечо и улыбнулся:

— А вот и наш гид!

Я оглянулся, к нам со смущенным лицом поспешал служащий:

— Добрый день господа! прошу прошения за задержку, я старался освободиться как только мог!

— О нет, мы не успели заскучать, — отозвался Дуглас. — Моя фамилия Маклауд, я представляю английский журнал "Стренд". Британцам интересно, как встречает переселенцев их новая родина. А это мистер Миллер, он из России.

— Рад познакомиться, меня зовут Уилсон…

Мы обменялись рукопожатиями, после чего Уилсон продолжил:

— Русские появляются в Касл-Гардене очень редко, кажется, ваша страна вовсе не поощряет эмиграцию, мистер Миллер.

— Пожалуй, да, — согласился я.

— Британцев переселяется довольно много, однако процентов на шестьдесят это ирландцы, — сообщил Уилсон, — и в настоящее время примерно каждый третий переселенец прибывает из Германии. И где-то пятая или шестая часть прибывающих приходится на остальные европейские нации. Но что же мы стоим у дверей? Давайте пройдем внутрь, — он открыл перед нами калитку, и мы прошли в широкий коридор. — Здесь находятся помывочные, — сказал Уилсон, показывая на двери, расположенные по сторонам коридора. — слева — женские, справа мужские.

Мы зашли в мужское отделение. Здесь было, пожалуй, чисто, но совершенно неуютно. И хоть помещение явно отапливалось, температура воздуха была откровенно не банной, так что желающих мыться было немного. К их услугам были бесплатные мыло, большие полотенца и сколько угодно воды. Холодной.